Хочу бабу на роликах! - Вильмонт Екатерина Николаевна. Страница 29

- У телефона.

- Светлана Георгиевна, добрый день, у вас все в порядке?

- Почему тебя это вдруг заинтересовало?

- Просто вы давно не приходите, не звоните, я забеспокоилась, здоровы ли вы...

- Твоими молитвами. Спасибо, что побеспокоилась, я к этому не привыкла.

- А почему вы не были на последнем спектакле?

Такой сумасшедший успех...

- Я была занята, - сухо ответила свекровь.

- Ну хорошо, раз все в порядке, тогда до свидания.

- Подожди, Саша! Я давно хочу спросить... Что Глеб тебе привез?

- В каком смысле? - не поняла я.

- Ну он привез тебе какие-то вещи?

- Лучше бы не привозил...

- Да? - как-то радостно спросила она. - Почему?

И тут до меня дошло! Она обиделась на Глеба за желтые шмотки!

- Потому что почти все желтое... Черт знает что!

Я видела, что он и вам тоже желтенькое привез, чувствовала, что вам не понравится, но вы же его знаете... Ему легко внушить любую чушь, особенно если говорить с апломбом. Но вы не расстраивайтесь.

- Жалко, лежат новые веши... Может, можно их кому-то продать?

- Это я не знаю!

- Да, кстати, Саша, я хотела тебя спросить... Помнишь, я давала тебе книгу Молоховец?

- Помню, конечно.

- Она тебе нужна?

- Да нет, в общем...

- Не могла бы ты мне ее привезти?

- Пожалуйста, но уже завтра, сегодня не получится.

- Хорошо, пусть будет завтра. Только скажи когда.

- Ну примерно в час дня. - Я решила сделать это по дороге к Ульяше.

- У меня в час ученица.

Светлана Георгиевна преподает французский.

- Так я просто закину вам книгу, и все.

- Ну что ж, если другое время ты выбрать не можешь...

- Извините, у меня завтра много дел. Всего доброго, Светлана Георгиевна. - Я поспешила положить трубку, иначе меня опять захлестнет волна обид на меня, на сына, на весь мир. Надо только еще найти эту чертову Молоховец. Я стала обозревать книжные полки. Ага, вон она! Я залезла на стул, достала Молоховец, и вдруг взгляд мой упал на толстый том "Истории КПСС". И зачем он тут стоит?

Только место занимает, выкину его, и дело с концом.

Это еще от тетки Глеба осталось. Вообще, надо бы разобрать книги, многое наверняка уже не нужно, как вот эта "История". Но сегодня мне не до того. И все-таки я сняла книгу с полки, а заодно и еще несколько книг по научному коммунизму. С каким удовольствием я от них избавлюсь! Но тут меня как-то шатнуло, и стопка книг разлетелась в стороны.

Хорошо, еще я сумела удержаться на стуле. Я спрыгнула и стала подбирать книги. И тут заметила, что из "Истории КПСС" выпал какой-то листок. Письмо, что ли? Я развернула сложенный вчетверо лист, заполненный изящным почерком. У меня буквально потемнело в глазах.

"Любимый мой, уже нет сил жить так далеко от тебя! Я знаю, время и расстояние работают против меня, но ничего не могу с этим поделать. Я пытаюсь приучить себя к мысли, что мы не одно целое, что у нас все отдельно, но это больно, это так больно! Я живу почти в раю, но для меня это настоящий ад.

Боже мой, Глеб, как трудно писать о любви, как трудно придумать что-то новое... Каждая фраза будто уже тысячи раз читана, но поверь, каждая буква кричит о любви к тебе! Я часто смотрю на море. Знаешь, у него цвет твоих глаз. Да-да, не у тебя глаза цвета моря, а у моря цвет твоих глаз. Вот так я воспринимаю действительность. Прости, если на бумаге это выглядит пошлостью, но что делать, если я так чувствую, а выразить иначе не умею.

Вот уж точно говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло... Те две недели, что мы были вместе, дают мне такую пишу для воспоминаний... Я говорю себе: сегодня 16 января, и я по минутам вспоминаю этот день. И, конечно, ночь. У меня таких воспоминаний пятнадцать, а это немало... Я знаю, Глеб, что ты тоже любишь меня и что сейчас неподходящий момент, но поверь, нельзя строить жизнь с женщиной только на жалости и благодарности.

Ничем хорошим это не кончится для вас обоих, только любовь должна связывать людей, только любовь.

А что получается? У тебя жалость и благодарность, у меня благодарность и расчет. А в результате страдают все: и мой муж, и твоя жена, и мы оба... Глеб, мы должны, мы просто обязаны разорвать этот порочный круг. Прошу тебя, подумай об этом и напиши.

Одно твое слово, и я брошу все! Не нужен мне этот рай, ничего не нужно, если тебя нет рядом. Господи, как я люблю тебя! Прости, я готова ждать сколько нужно. Тысячу раз целую тебя, мой любимый.

Твоя Л.".

Боже, что это? Мой мир, мой маленький мир, который я построила на своей любви и вере в любовь мужа, стремительно рушился - да что там, уже рухнул. Потом я сказала себе: подожди, давай спокойно все обдумай. Но где же взять это спокойствие? Кто такая эта Л.? Откуда она взялась, куда делась? Или она никуда не делась? Может, она существует по сей день в его жизни? И в каком это раю у моря она живет? Я вертела в руках злополучный листок. Он был явно не новым, бумага уже чуть потемнела. Глеб хранит это письмо, значит, оно ему дорого? В конце концов, мало ли что бывает, ну переспал он с дамочкой, та влюбилась по уши, письма пишет, но если бы она... О чем я думаю? Там же черным по белому сказано, что он живет со мной из жалости и благодарности. Кровь бросилась мне в лицо. Ну из благодарности - это понятно, а из жалости? 16 января...

Именно в январе пять лет назад у меня случился выкидыш, и я именно две недели лежала в больнице с осложнениями... Но Глеб был тогда так нежен, так внимателен ко мне. Как же так? Как он мог? Ах, он же прекрасный актер, что ему стоит сыграть внимание и нежность? А что, если он играл не со мной, а с ней? А со мной был искренним? Ну, бывает, мужик поддастся настырной бабе, а потом не знает, как с ней развязаться... Вот опять я пытаюсь вывернуть гадость наизнанку. В общем, мне это даже удается.

Ну в самом деле, не может же Глеб играть двадцать четыре часа в сутки. Или я круглая дура? Уля ведь что-то такое говорила, словно намекала на что-то...

Может, уже вся Москва знает, что Глеб живет со мной только из жалости? Но я никогда ничего не замечала. Нет, скорее всего, романчик был, но для него он был вполне мимолетным, а она, бедолага, влюбилась не на шутку. Да, да, конечно, именно так и было. Он, может, уже и забыл о ней. Но зачем же тогда хранить письмо в книге, к которой, он точно знает, я никогда в жизни не притронусь? А может, он просто сунул туда письмо, когда я, допустим, неожиданно вернулась, а потом позабыл о нем? Может же так быть? Безусловно.