Пересмешник - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 22

— Боюсь, что ужина я не дождусь, — виновато произнес Талер, понизив голос- Скоро ночное заседание стрелкового клуба «Паровая пуля». Не хочу пропускать.

— Ну объясняться с Катариной тебе, а не мне. — Я едва заметно кивнул проходящему мимо знакомому.

Талер прочистил горло и осторожно сказал:

— На самом деле в этом вопросе я рассчитывал на тебя. Понимаю, что без прощания уходить невежливо, но ты же знаешь Кат…

Я вздохнул:

— Ладно, Стрелок. На что еще нужны друзья?

Он ухмыльнулся, хлопнул меня по плечу и, немного ссутулившись, поспешил заглушать урчащий желудок. Я медленно прошел вдоль стены, изучая картины, которые и так знал наизусть. Здесь меня и поймал стюард, но я лишь покачал головой. Ни аперитива, ни шампанского не хотелось. Алкоголь, даже в маленьких количествах, притупляет разум, а когда ныряешь в бассейн, в котором плавают акулы, надо держать ухо востро.

Все еще продолжая держаться особняком, я рассматривал входящих в зал гостей, негромко беседующие между собой группки людей и тех, кто, не задерживаясь, шел дальше — в банкетный зал, в зимний сад, на веранду или в комнаты для азартных игр.

Муж Катарины, как и она, человек, но его должность и влияние были таковыми, что к нему в дом не гнушались приезжать самые высокопоставленные, известные, успешные и популярные жители Рапгара, включая лучэров из древних и уважаемых семейств.

Некоторые из тех, что были здесь, ненавидели меня. Другие искренне боялись. А потому тоже ненавидели. Но большинство относилось ко мне со странной смесью любопытства, сожаления и… равнодушия. В этом все наше высшее общество — им плевать на тебя до тех пор, пока ты не появишься рядом. Только после этого тебя вспомнят и ты станешь для них интересной персоной на несколько жалких минут. А затем тебя снова забудут.

Наш свет закостенел в равнодушии, которое нельзя разбить никаким молотом. Все, что интересует почти каждого из находящихся здесь — это он сам. Все остальные могут гореть в Изначальном огне хоть до второго пришествия Всеединого.

Но мне грех жаловаться. Я бы вряд ли сдержался, если бы эти господа встречали меня с распростертыми объятиями. Меня, чего доброго, стошнило бы прямо на их дорогие смокинги.

Восемь слуг в нежно-голубых ливреях, украшенных золотой вышивкой и крупными аметистовыми пуговицами, ввезли в помещение огромный круглый аквариум. Тяжеленный поддон был заполнен какими-то цилиндрами, крутящимися шестеренками и мигающими огоньками. Рядом с колесами мирно гудел генератор.

В воде, в окружении многочисленных поднимающихся со дна пузырьков, наполовину высунувшись из емкости, восседал дьюгонь. Я тихо рассмеялся и подошел к нему:

— Привет, Арчибальд. Ты все-таки не утерпел и вылез из своего золотого бассейна?

Он близоруко посмотрел на меня заплывшими глазками, потянул носом воздух, встопорщил жесткие длинные сомьи усы и наконец узнал:

— А-а-а… эр'Картиа… Давно не виделись… Вот… Решил размяться… Не мог пропустить праздник у Гальвирров.

В горле у него, как всегда, клокотало, словно он говорил, погрузив рот в воду. Верхней частью тела дьюгони похожи на очень упитанных тюленей — лоснящаяся, вся в складках жира черная шкура. Нижняя часть больше всего напоминает туловище угря: сплюснутое с боков, с длинным плавником. Руки с перепонками, а голова вытянутая, с маленькими глазками, широким носом и двумя похожими на лопаты резцами. Эти ребята прекрасно чувствуют себя на суше, во всяком случае, достаточно проворны для того, чтобы спилить зубками пару деревьев и утащить их для своих построек. Бобры по сравнению с водной цивилизацией озера Мэллавэн — сущие дети.

— Как продвигается твое творчество? Закончил пьесу?

Он грустно булькнул, подозвал стюарда, взял с подноса сразу два бокала с мартини, одним движением влил их себе в глотку, задумчиво пожевал оливки и проглотил их вместе с косточками.

— У меня творческий кризис, мой… друг. Из-за бытовых проблем не могу писать… вот уже месяц. А публика ждет…

Арчибальд — белая ворона среди своего племени. Но очень богатая белая ворона. Он — лучший драматург в Рапгаре, и его творения пользуются бешеной популярностью. Так что и Национальный театр, и Княжеский театр, и Дворец искусства платят ему хорошие деньги за его сочинения.

В нашем кругу не принято жаловаться на жизнь, здоровье и неурядицы. Все всегда должно быть хорошо. Неприлично утомлять людей своими проблемами. Но у дьюгоня, взявшего человеческий псевдоним, было совершенно иное мнение на этот счет. Сколько мы знакомы — он всегда любил поныть, особенно если есть благодарный слушатель.

— Моя подруга вновь хочет мальков… и я не могу ее убедить, что это плохо… скажется на моей карьере. Опять придется перетаскивать… икринки туда-сюда. — Он схватил очередной бокал, на этот раз с шампанским. — Солнца побольше, соли поменьше… направь на них течение, дорогой… не сопи, не плавай быстро… прекрати пить алкоголь, это портит воду… Вы ведь знаете этих женщин, эр'Картиа! — Он обреченно махнул рукой. — Совсем с ума сходят… как только появляется потомство. Куда ей еще детей?! У нас их и так уже… четырнадцать. Или… пятнадцать?… И все… бездарности! Ни у одного нет интереса к… театру.

Я вежливо улыбнулся. Арчибальд влил в пасть шампанское, подержал его во рту, оценивая вкус, и всколыхнул волну в аквариуме:

— Я известная творческая личность, эр'Картиа… но мне суждено было родиться дьюгонем… что толку в популярности, славе… успехе и богатстве… если нет полноценного гражданства? С ограниченным я все равно что бесправен…

— Ну полно, — укорил его.

— Вам легко говорить. — Арчибальд зачерпнул бокалом воду из аквариума и меланхолично вылил ее обратно. — Только представьте… какое унижение испытывает такая грандиозная… творческая личность… как я. Лучэры, рожденные в Рапгаре люди, мяурры, пикли, тропаеллы и даже эти… ка-га с хаплопелмами и махорами! — Его белые усы гневно задрожали. — Получают такое право если не с рождения, то за заслуги! А здесь… несешь свет настоящего искусства… в этот город… А в ответ — дьюгони, ограниченные в правах. Вы знаете, какой налог приходится мне платить?! Фарты… придут и уйдут… и Всеединый с ними! Но… что я оставлю своим детям после себя, кроме памяти о… моем грандиозном таланте и гении?! У них даже не будет наследного права быть… полноправными гражданами в Рапгаре! Я сокрушенно цокнул языком:

— Ты не пробовал напрямую обратиться в Комитет по гражданству? Ты ведь не последняя личность среди деятелей искусства.

— А что толку? — уныло спросил он, проводив взглядом даму в платье с открытой спиной. — Комитет по гражданству… напрямую подчиняется мэру. А я, когда был молод и глуп… высмеял его, пока он еще служил в Городском совете… и никто не думал, что прежнего мэра убьют… теперь расплачиваюсь.

От огорчения дьюгонь погрузился с головой, выпустил пузыри, всплыл и влажной рукой вальяжно поманил к себе метрдотеля.

— Бутылку мартини, голубчик! Времена наступают… суровые, эр'Картиа. Просить что у мэра, что у… Комитета — бесполезное занятие. Дьюгони после… истории с дамбой… у городских властей на плохом счету. Но нельзя же всех мерить одной… одной паровой линейкой… целый народ! Такие таланты… как я… не должны страдать из-за темного… образования рабочего люда плотины! Это же парадокс! Спасибо, голубчик.

Он присосался к горлышку бутылки, громко похрюкивая и помахивая лапой какому-то своему знакомому. Ясно, что он здесь делает. Пришел к Рисаху. Тот способен поговорить и с мэром, и с представителями Комитета. И не только поговорить. Он может заставить себя услышать. Муж Катарины — ближайший советник Князя по финансам и ходит у главы государства в больших любимчиках.

— Кстати говоря, эр'Картиа! — прохлюпал губами дьюгонь. — Я слышал, вы… с Мьякой больше не вместе?

— Как быстро частная жизнь становится общественной, — холодно сказал я.

— Да перестаньте! — фыркнул он так, что тысячи мелких капелек вылетели из его носа, счастливым образом миновав мою одежду. — В творческой среде основная пища… это сплетни. Все друг про друга всё знают…