Все кошки возвращаются домой - Ролдугина Софья Валерьевна. Страница 81

Такие же глаза были и у Корделии.

Княгиня обнаружилась именно там, где и говорила Феникс — на детской площадке, утопающей в грязи. На обочинах высились оплавленные солнцем сугробы, отдающие машинным маслом и бензином. Краска на металлической горке давно облупилась, а скат покрылся ржавчиной. От турника остались одни столбы — перекладину кто-то вывернул и уволок. На лесенке-арке висел полиэтиленовый пакет. Более-менее целыми оставались только скрипучие качели, но из трех сидений одно было разворочено, а под двумя другими землю размесили так, что попробуй наступить — и сапог засосет, босиком останешься.

Впрочем, Корделию, кажется, это мало волновало. Да и не было у нее никаких сапог. Босиком убежала… А еще княгиня, годами умудренная!

На мои неловкие попытки как-то пересечь площадку и при этом не утонуть в грязи, не поскользнуться и не схватиться рукой за что-нибудь ржавое, Делия внимания не обратила. Или не так уж она стремилась к уединению, раз позволила мне подобраться поближе и даже опуститься на соседнее сиденье.

Грязь под ногами быстро заледенела, стоило мне припомнить некоторые уроки Элен. А вот качели, увы, оказались скрипучими до невозможности, и вряд ли нашлись бы заклинания, способные с этим справиться. Даже в мамином багаже.

— Завтра мы отправляемся в разведку, — я решила раньше времени не касаться темы отношений с Шинтаром. Действительно, не маленькие, пусть сами решают. Я и то за советами не бегаю. — Никаких боев, просто посмотрим, что к чему, а потом возьмем тайм-аут на пару месяцев. Как тебе такой план?

Корделия пожала плечами. Я машинально отметила и пятна ржавчины на белой блузе, и что-то темно-красное, подозрительно напоминающее брызги крови, на воротнике. Как это потом отстирываться будет, хотелось бы мне знать?

— Вот утром и вернусь, — Корделия нахохлилась, как воробей зимой на проводе. Даже пальцы на ногах поджала.

Я вздохнула:

— Ну, как знаешь, — и спрыгнула с качелей.

У горки меня настиг разочарованный оклик.

— Уже уходишь?

— А что? — удивленно вздернула я брови, оборачиваясь. На лице Корделии была искренняя обида и недоумение.

— А разве ты не утешать меня пришла? — осторожно уточнила княгиня. Я поперхнулась вдохом. Вот ведь редкая прямота!

— А разве тебе нужно утешение?

Корделия оттолкнулась рукой от опоры, раскачиваясь. По ушам резануло мерзким скрипом. У меня челюсть свело.

— А разве не нужно? Меня же оскорбили, унизили и отвергли, — она яростно взбила ногами воздух и отклонилась, чтобы раскачаться сильнее. У меня появилось сильное искушение заткнуть уши, но вряд ли княгиня бы поняла это правильно.

Я оперлась плечом на столб турника и тут же отскочила, спохватившись, но на пальто уже появилась грязно-ржавая полоса. Вот растяпа!

— А разве… Тьфу, — я поймала себя на четвертом «а разве» с начала диалога и быстро поправилась: — Даже если Шинтар и наговорил чего-то неподобающего… У него что, не было повода?

— Не было! — качели шатались так, что мне стало не по себе. Мало ли, как их вкопали… зная наших «специалистов» и их любовь к «авось сойдет» — я бы не рискнула так раскачиваться.

— Совсем-совсем не было? Он просто взял и нагрубил? Ни с того ни с сего?

— Да!

Я невольно втянула голову в плечи — столько гнева и отрицания было в этом выкрике.

— Ну, если так, то есть смысл отправить его в Пределы, чтобы он здесь глаза не мозолил, — заставила я себя сказать с нарочитым безразличием.

Лицо Корделии застыло. Пальцы расслабились, выпуская стальной прут. Княгиня соскользнула с сиденья, и…

Дальше я зажмурилась. Потому что одно дело — знать, что с шакаи-ар ничего не будет, если она грохнется на землю, а по затылку ее припечатает железными качелями. И совсем другое — видеть.

Впрочем, и звуков мне хватило для того, чтобы коленки ослабли и подогнулись. Пришлось вновь опереться на проржавевший столб.

Прикосновение горячих пальцев к щеке стало неожиданностью. Я вздрогнула и открыла глаза.

— Он сильно рассердился? — глаза Корделии были почти черными из-за расширившихся зрачков. Княгиня осторожно водила мне по лицу костяшками пальцев — от уголка губ к скуле и обратно. Но видела она перед собой явно кого-то другого. — Я ранила его. Он в порядке?

— Ранила? Это царапины были, — я постаралась улыбнуться ободряюще. Блузка у Корделии теперь была вся в грязи, а на брюки и вовсе без слез не взглянешь. Но княжну это, похоже, совсем не волновало. — Но вот напугала серьезно. Он тебя и так побаивался, а уж теперь…

У нее вырвался смешок. Взгляд потеплел.

— Да уж. Мой миленький трусишка. Всегда такой осторожный, последствия просчитывает на три шага вперед, — лицо ее исказилось. — Но я не сделаю ему ничего плохого! Со мной ему будет хорошо — не скучно, но и никаких опасностей!

Я осторожно коснулась волос Делии — гладких и блестящих, как дорогой мех, несмотря на все неурядицы.

— Шинтара не опасности пугают, — в горле от испуга пересохло уже у меня. Я чувствовала себя дрессировщиком, который гладит слегка расстроенную пантеру. Завораживающее чувство. Ксиль опаснее, но рядом с ним я никогда ничего такого не ощущала — наверное, потому, что и не боялась его по-настоящему. Доверяла? Наверное. — Пусть он не боец, не владеет особыми силами… Но все-таки он мужчина. Не мальчик. Нельзя напугать его клыками, но вот угрозами лишить свободы… изменить его… Корделия, — я отвела прядь волос с ее лица и заправила за ухо. Княгиня вздрогнула. — Что там происходит у вас с Шинтаром — не мое дело. Я не имею права спрашивать или давать советы… В общем, нет у меня права голоса. А у Шинтара — есть.

Кажется, она поняла. Ушло напряжение. Пальцы перестали пылать жаром, а зрачки сузились. Я подавила вздох облегчения.

— Я подожду, — неожиданно произнесла Корделия, серьезно и тихо. — Ни мне, ни ему смерть от старости не грозит. Если он хочет поиграть в дипломата — пожалуйста, пусть играет. Но я знаю Шинтара — так хорошо, как могут знать только эмпаты. Ему скучно жить по правилам. И тогда я стану для него отдушиной, глотком свежего воздуха. Он будет нуждаться во мне. Он придет ко мне, и я стану его домом, его убежищем. А потом… посмотрим, что будет.

Она сказала это таким тоном, что кожа у меня мгновенно покрылась мурашками. Как будто стоишь на краю крыши на шестнадцатом этаже и теряешь равновесие, но еще не падаешь, а просто взмахиваешь руками, зависая на долю мгновения в неизвестности. Пить захотелось просто нестерпимо. А тут еще и запах мокрого металла и ржавчины…

— Ты страшный человек, Делия, — честно сказала я.

— Я — не человек, а вот ты… — улыбнулась княгиня, словно в этих словах были ключи ко всем странностям и головоломкам.

А я вдруг поняла, совершенно четко и ясно: она ведь и вправду не отступится. И неизвестно, насколько серьезны ее чувства к Шинтару. Может, пока это просто эгоизм, одержимость, желание получить недосягаемое. Но Корделии нравится чувствовать себя так, и поэтому она будет развивать ощущение, привязывать Шинтара все крепче и крепче. И в конце концов привяжется сама.

— …А вот ты хоть и человек, но смелый. Ишь, не побоялась высказать мне тут… Воспитываешь…

Уж какой-какой, а «смелой» я себе никогда не казалась. Поэтому просто хмыкнула и отступила в сторону, окончательно уделывая пальто в ржавчине.

— Пойдем уже домой, — я протянула руку, и Корделия с готовностью сжала ее. — Все волнуются. Да и неплохо было бы отдохнуть перед завтрашней операцией.

…За что люблю свой город, так это за деликатность его жителей, граничащую с равнодушием. За сорок минут ни один прохожий не обернулся, чтобы проводить взглядом босую девушку в грязной рубашке. Ну, это и к лучшему. Страшно представить, куда могла бы послать непрошенного доброжелателя шакарская княгиня, будучи в столь решительном расположении духа.

Собраться всем вместе за обедом или ужином не получилось. Дэриэлл не выходил из «лазарета». К вечеру состояние Кирота резко ухудшилось: отчего-то парализовало всю нижнюю часть туловища, начались головные боли. Дэйр выставил из комнаты и меня, и даже бледного от недомогания Шинтара, позволив остаться только Даринэ. Она тихо сидела в дальнем углу, сложив руки на коленях, и неотрывно смотрела на брата, окутанного теплым светом целительной магии. Остальным же пришлось уйти, чтобы не нарушать концентрацию Дэриэлла.