Стезя и место - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 14
Этим-то поводом и решил воспользоваться Мишка. Невнятно пробормотав: «Пропадет же дите…» – он спешился, заскочил в дом и, сняв люльку с крюка, вынес ее на улицу.
– Варлам! Остаешься с наставником Анисимом, а я пойду мать поищу.
– Слушаюсь, господин старшина!
Чувствуя спиной недоуменные взгляды (вечно старшина чего-то выдумывает), Мишка, держа люльку с младенцем одной рукой, взял Зверя за повод и пошагал назад к воротам. Выйдя из проулка, он огляделся и сразу же прилип взглядом к лежащему на подстеленном войлоке отроку Ефиму. Доспех с того был снят, рубаха задрана до шеи, и Матвей с напряженным лицом ощупывал ребра Ефима с правой стороны. Рядом, на краешке того же войлока, сидел отрок Евлампий, держа на коленях уже уложенную в лубки левую руку.
«Ну вот, еще двое раненых. Повоевали, блин… Чего ж их в доме-то не устроили?..»
Мишка уже открыл рот, чтобы дать команду найти где-нибудь место для раненых, но тут снова подал голос младенец, притихший было, когда его взяли на руки. Мишка обернулся к тесно сидящим на земле под охраной отроков женщинам и громко спросил:
– Чей ребенок?! Кто ребенка в доме оставил?!
К его удивлению, никто не отозвался, даже голову в его сторону повернули немногие, большинство же женщин сидели неподвижно, уставившись глазами в землю или прямо перед собой.
– Чей ребенок?! – еще громче повторил Мишка. Такого, чтобы мать не узнала своего малыша, просто не могло быть.
«Сбежала, забыв про младенца? Сомнительно. Убита или лежит без сознания? Скорее всего, именно так и есть, но остальные-то чего молчат? Неужели такой мощный шок от произошедшего? А что вам, сэр, известно о том, как чувствуют себя полонянки? Может, и шок».
Не задавая больше вопросов, Мишка сунул люльку ближайшей бабе, еще раз удивившись тому, что женщина даже не сразу отреагировала, и вздрогнул от злого окрика Алексея:
– Михайла! Тебе что, заняться нечем?!
Ответить или еще как-то отреагировать Мишка не успел – где-то сзади раздался треск ломающегося дерева, истошный вопль и звук падения тела на землю.
Почти одновременно прозвучали два крика: Демьяна – «Ленька!!!» и Алексея – «Черт… я же велел: осторожно!».
Отрок Леонид лежал на земле под ступеньками лестницы, ведущей на наблюдательную вышку. На высоте примерно двух человеческих ростов в лестнице зияла прореха от сломанной перекладины.
«Какое, на хрен, осторожно? Там же сгнило все наверняка! Господи, только бы не насмерть!»
Словно услышав Мишкины мысли, отрок Леонид пошевелился и взвыл:
– Ой, нога, нога!!!
Матвей, оставив Ефима, бросился к Леониду, а Алексей, обернувшись к Мишке, заорал все тем же злым голосом:
– Михайла! Ты старшина или девка? Мне что тут, разорваться? Выстави дозор, возьми трех баб, пусть в доме с детьми посидят, а то писку от них… командуй давай, не спи!
Упрек был вполне заслуженным, и Мишка деятельно засуетился.
– Урядник Василий!
– Здесь, господин старшина!
– Двоих на крышу вон того дома, да поаккуратнее, чтоб не свалились. Пятерку – в дозор на дорогу, пусть трое доедут до поворота, а двоих поставят так, чтобы их с крыши видно было. И еще… подойди-ка.
Роська подъехал вплотную к старшине и, вопросительно изломив бровь, склонился с седла.
– Если попадутся беглецы, – негромко сказал Мишка, – не гоняйтесь за ними, пусть донесут до Журавля весть, что нас всего лишь полсотни. Но и просто так вслед не пяльтесь, а то, не дай бог, догадаются, стрельните в них, чтобы болт рядом пролетел, по веткам или кустам прошел – шуму много, толку мало. Понял?
– Понял… а если… – Роська замялся, сам, видимо, плохо представляя, что такого особенного может случиться.
– Рось, ну какое может быть «если»? Ты что, думаешь, беглецы на вас напасть осмелятся?
– Нет… но все-таки…
– Не валяй дурака! Отрокам все как следует разъясни и отправляй.
– Слушаюсь, господин старшина!
На Мишкин приказ: «Ты, ты и ты, встать!» – отреагировала только одна женщина – та, которой Мишка всучил люльку с младенцем, остальных пришлось поднимать за шиворот. Отправив их в дом, в который загнали всех детей, Мишка подошел к Матвею.
– Моть, что тут?
– У этого рука и по морде ведром получил, у этого ребра, вроде бы два – на нем куча народу ногами потопталась, у этого нога и вообще зашибся. – Матвей, не глядя на Мишку, потыкал указательным пальцем в раненых.
– А чего они тут лежат? В дом бы отнести…
– Алексей не разрешил! – По голосу Матвея чувствовалось, что ему сейчас не до разговоров. – Говорит, что дома сначала проверить надо. Слушай, Минь, дай еще пару человек в помощь, мне же еще полоняников раненых смотреть надо.
– Сейчас, Моть, отроки освободятся, я тебе кого-нибудь пришлю.
Отроки, охранявшие сидящих на земле женщин, действительно должны были освободиться – для полонянок очистили от всякого хлама какое-то несуразное, покосившееся строение непонятного назначения, но достаточно просторное, чтобы туда поместились все. Женщин, кого окриком, кого пинками, подняли с земли и погнали к распахнутым дверям. Матвей, оторвавшись от раненых, внимательно смотрел на проходящих мимо него баб и девок, время от времени указывая на кого-нибудь из них пальцем:
– Эту оставить, эту оставить… оставить, я сказал! Не видите: голова в кровище?!
На земле осталось лежать несколько женских тел, и Мишке даже не хотелось выяснять: убиты они или только потеряли сознание. Настроение и без того было отнюдь не радужным, а тут еще трое раненых, как командовать дальше – непонятно, и вообще: Младшая стража, во главе со своим старшиной, занималась сейчас тем, чем в исторических книгах и фильмах занимались исключительно отрицательные персонажи. Все вроде бы понятно: XII век, захват полона, грабеж захваченного селения – обычное дело со всеми сопутствующими жестокостями и перегибами, но на душе было как-то муторно. Все воспитание русского, советского человека Мишкиного поколения с младенчества было «заточено» на сопротивление захватчикам и освобождение угнетенных – начиная с детских сказок и школьных уроков истории и кончая воспоминаниями родителей о недавно отгремевшей Отечественной войне.
На хуторе Мишка себя захватчиком не чувствовал, может быть, потому, что пьяные стражники ассоциировались у него с чем-то вроде полицаев, а сейчас… Тупо сидящие на земле окровавленные женщины, брошенный в доме младенец… а дальше ведь пойдет откровенное мародерство – острог сначала зачистят от немногих спрятавшихся жителей, а потом пойдут по домам, собирая все, что покажется ценным, и уже после того, как нагрузят телеги и вьюки добычей, полоняникам разрешат собрать оставшиеся пожитки.
Так Алексей объяснил последовательность действий еще на «предварительном инструктаже», и уже тогда Мишка понял, что руководить этим «процессом» ему не по душе, а сейчас на поверхность сознания в очередной раз вылезло ощущение чуждости и нереальности происходящего.
«М-да, сэр, как сказал однажды Остап Бендер: «Киса, мы чужие на этом празднике жизни». Для всех присутствующих происходящее пусть жестокая, но понятная реальность жизни, а вы, сэр, тут как белая ворона в стае. Придется вымазаться под общий цвет, иначе заклюют. Се ля ви, туды ее в качель!»
С облегчением ощущая, как поднимающаяся изнутри злость смывает «гуманистические терзания», Мишка нашел глазами Артемия и распорядился:
– Урядник Артемий, дать двоих в помощь лекарю!
– У меня и так двое раненых! – попробовал возражать Артемий, но Мишка не стал слушать:
– Выполнять!
– Слушаюсь, господин старшина!
– Старший урядник Дмитрий!
– Здесь, господин старшина!
– Сейчас наставники пойдут дома проверять, выдели каждому по пять отроков. Первый десяток не трогай – от них выставлены дозорные.
– Слушаюсь, господин старшина!
Мишка огляделся, раздумывая, какие еще распоряжения от него требуются и что имел в виду Алексей, когда велел командовать, а не спать. На глаза попался Анисим, выезжающий в сопровождении отроков из второго проулка, видимо, где-то внутри острога нашелся поперечный проход.