Князь Вольдемар Старинов. Книга вторая. Чужая война - Садов Сергей Александрович. Страница 78

— Но тем не менее ты спас девочку, когда даже лучший врач Тортона посчитал, что помочь ей уже нельзя.

— Наша медицина намного лучше вашей.

— И больше знаний по разным болезням, — кивнул герцог.

— Но к этому необходим еще опыт. Без него не стоит лечить даже простуду. Только в случае крайней необходимости.

— Когда наши врачи уже помочь не смогут?

— В общем, да. Когда хуже уже не будет. Либо выздоровеет, либо… А что? У вас что-то случилось?

— Нет-нет, у меня все в порядке. Этим интересовалась королева-мать. Кажется, сестра Артона простудилась, а я рассказывал королеве о твоем лечении… Но скорее всего там и личный врач короля справится. Я же хотел как раз о твоих знаниях поговорить. Помнишь свой совет по подвешенному грузу?

— Вы реализовали его?

— Да. Тут есть одна старая сторожевая башня, ее сносить собирались, но я приспособил. Честно говоря, сначала я решил, что ты несколько неудачно пошутил… Но через сутки уже так не думал. Есть у меня один знакомый… большого ума человек. С тех пор так и пропадает в башне, пытается понять, почему маятник отклоняется. Все на стенах что-то чертит, проверяя, как идет отклонение, какие-то конструкции сооружает, чтобы маятник качался строго в заданном направлении. Сначала он предположил, что ветер отклоняет, но потом от этого отказался.

— Почему? — с интересом спросил Володя.

— А он окна все заколотил. И потом, маятник всегда отклоняется в одну сторону, даже когда пытались его искусственно отклонить в другую. Скажи, это отклонение маятника имеет какое-то отношение к нашему с тобой разговору о строении мира?

— Да. У меня на родине этот маятник — кстати, у нас его называют в честь изобретателя маятником Фуко — явился одним из факторов, подтверждающих определенное представление об устройстве мира.

— Весьма любопытно… весьма… Как я понимаю, у тебя на родине знают больше не только в области медицины… И мои рассказы об устройстве мира не совсем верны, судя по твоей реакции на них.

— Вы не обиделись? — осторожно спросил Володя.

— На что? — удивился Ленор Алазорский. — Эти теории не я придумывал, я только озвучивал представления ученых.

— Я так и подумал, потому и решил подкинуть им задачку, которая в их теорию не очень вписывается.

— И будешь смотреть, к какому выводу они придут? А сказать не хочешь?

— Если честно, то нет. Не сочтите за… даже не знаю, как объяснить… Возможно, мне вообще не стоило говорить о маятнике… Просто… просто лучше идти своим путем, чем за кем-то. Может быть, этот ваш знакомый ученый, понаблюдав за маятником, придет к неверному выводу, но это будет его вывод и плод его размышлений. Я мог бы сказать правильный ответ, но тогда придется объяснять очень много. Как я уже говорил, это всего лишь один из факторов. Чтобы объяснить все, придется углубляться в основы механики, космологии, физики.

— И почему бы не объяснить?

Володя задумался. Встал, подошел к окну и долго смотрел во двор.

— Ошибся я. Не надо было про маятник говорить, но не удержался. А сейчас я либо должен продолжать, либо объяснить, почему не хочу рассказывать дальше и почему хочу, чтобы ваши ученые сами делали выводы. А значит, придется рассказать о себе все… Иначе возникнет не очень приятная ситуация, словно я что-то хочу скрыть в своих интересах. Не хотите прогуляться? Вдвоем? Только вы и я?

Герцог задумался, потом пристально поглядел на Володю. Тот взгляда не отвел.

— Хорошо. — Герцог поднялся.

Из замка они выехали в сопровождении охраны, но за пределами города с ней расстались и к лесу двинулись уже вдвоем.

— Не боитесь, что я вас попытаюсь убить? — спросил Володя.

— А смысл? — равнодушно поинтересовался герцог. — Впрочем, признаюсь, о таком варианте я думал, но очень недолго.

Отъехав подальше, они слезли с коней на полянке. Герцог сразу сел на траву, а вот Володя несколько нервно прохаживался рядом. Ленор Алазорский не торопил, догадываясь, что рассказ будет необычным. Правда, не догадываясь, насколько необычный.

— Как вы поняли, моя родина намного превосходит вашу в плане науки и техники…

К концу рассказа герцог даже не шевелился, настолько сосредоточился на нем, боясь упустить хоть что-то. Наконец слабо повел плечом.

— М-да… Как-то тяжко воспринимать все это о других мирах, но почему бы и нет? Было бы самонадеянно считать, что богам такое не под силу. Но почему ты не хочешь делиться знаниями?

— Потому что не хочу, чтобы ваш мир стал копией моего.

— Считаешь его не очень хорошим местом?

— У меня погибла вся семья, несколько лет я жил на улице, зарабатывая не очень честным путем, чтобы выжить. Если бы не старый друг отца, я был бы уже мертв. И я такой не единственный.

— А разве тут лучше?

— Лучше или нет, неважно. Важно, чтобы вы шли своим путем и совершали свои ошибки. Может, вы найдете лучший путь. У вас и так есть большой плюс перед нашим миром, когда тот был примерно на вашем уровне.

— Вот как… И какой?

— Вы не знаете, что такое инквизиция.

— Что? Не расскажешь?

— Лучше не буду. Не поймите неправильно, но не хочется подавать плохих идей.

— Понятно…

— Ваше сия…

— Да давай уж по именам, князь. Какие тут титулования…

— Ленор, поймите, всегда лучше решить что-то самому, чем получить готовое решение. Готовое решение ничему не учит и не заставляет напрягать мозги.

— Хм… Знаешь… я могу, наверное, тебя понять, но не уверен, что поймут другие. Пожалуй, эту твою историю не стоит рассказывать даже королю. Он еще молод и горяч… Боюсь, он не сможет удержаться от желания получить все и сразу.

— Потому я все-таки и решился вам все рассказать. Другому не стал бы, даже если бы все закончилось ссорой.

— Да… я могу понять, но удивительно, что это понимаешь и ты, а не бросился все переделывать по своему представлению.

— У меня было время подумать. Знаете, когда тебе говорят, что жить тебе осталось всего года три, то на многое начинаешь глядеть по-другому, даже если потом появляется надежда. Да и жизнь многому научила. Есть одна очень мудрая… гм… мудрость. В чужой… в чужой кенбий со своими законами не ходят.

— Как я понимаю, ты не хочешь ничего менять, но сейчас ты не сможешь остаться в стороне. Ты уже начал действовать, применяя свои знания.

— Верно. Но я просто показываю, а применять их или нет, уже будете решать вы. Если что-то слишком выбивается из общих представлений, то мои внедрения меня не переживут, в отличие от чего-то более материального. Такое уже было у нас, когда появлялись идеи, опережающие свое время. В лучшем случае они применялись теми людьми, кто способен их понять, но они забывались после их смерти. А в худшем такие идеи просто отбрасывались. Так будет и здесь.

— Я понял. Ты не отказываешься подавать идеи, но как их воспримут окружающие — это уже их дело. М-да… Подкинул ты мне задачку…

— И что вы намерены делать?

— Пожалуй… довериться твоему здравому смыслу. Поскольку я не обладаю твоими знаниями, то не могу знать, к чему может привести то или иное твое действие.

— Так я и сам не могу этого знать.

— Ты знаешь, к чему привело это у тебя дома.

Верно. Володя часто размышлял на эту тему, и порой такие размышления приводили к тому, что мальчику хотелось забраться куда подальше, в глушь, и там спрятаться от мира. Создавая армию нового типа, он видел массовые сражения многомиллионных армий Второй мировой с их тотальными бомбежками, создавая свод законов, он понимал, что это неизбежно приведет к постоянной борьбе за расширение прав третьего сословия, что закончится революцией и, как следствие, террором. Договариваясь с купцами о гарантиях собственности, вспоминал известное изречение о трехстах процентах прибыли, ради которых капитал пойдет на любое преступление. Перед глазами вставали фактории, караваны рабов и безжалостная эксплуатация всего и вся ради прибыли. И так во всем. Порой он ощущал себя тем самым героем Стругацких, который мог все и не мог ничего. Он мог многое дать этому миру, многими знаниями поделиться, но не был уверен, что они принесут пользу, а не вред. Тем более… а собственно, к чему стремиться? Что можно считать идеалом для людей? Неужели его собственный мир? Володя, в свои годы прекрасно познавший всю изнанку жизни, не принадлежал к тем оптимистам, которые считают, что живут в лучшем из миров. Скорее он относил себя к тем пессимистам, которые боятся, что так оно и есть на самом деле. Сейчас он получил возможность узнать другой мир, и этот, откровенно говоря, нравился ему гораздо больше, чем земное Средневековье, хотя бы тем, что здесь не было того, что давило бы на людей, заставляя верить и думать так, как предписано сверху. Идея одного бога была, но здесь существовало и множество других богов, или ангелов по земным аналогиям. Им и служили люди, считая, что служить самому богу они станут достойны только тогда, когда достигнут определенной высоты в своем продвижении. Потому любой человек, заявивший, что действует во имя бога, мог гарантированно загреметь в местный аналог сумасшедшего дома — сначала себя возвысь до бога, а потом уж говори от имени бога. Так что тут не было таких понятий, как добрый или справедливый бог. Был просто бог. И Возвышенные боги, которые могли быть какими угодно. И у каждого такого Возвышенного бога свои жрецы. А раз существовало множество таких вот конкурирующих мини-церквей, то человек мог обратиться за помощью к любой. Были так называемые Старцы, достигшие высот в познании себя и бога, которые пользовались уважением большинства конфессий — это уже кандидаты для перехода на следующий этап развития. А если и дальше будут совершенствоваться, то смогут стать и Возвышенным богом. Кто ж в здравом уме решится на ссору с будущим богом? Ты не доживешь, так он потом всех твоих потомков проклясть сможет, да и тебя достанет и сбросит на ступень вниз в развитии.