Сэр Троглодит - Башун Виталий Михайлович. Страница 23

— Двадцать пять, и на меньшее не согласен, — потребовал я сумму, запрашиваемую опытными барсами, в слабой надежде, что, испугавшись затрат, от «дикаря» отстанут.

Графиня с уважением посмотрела на меня и отошла к компаньонам переговорить. Я, в свою очередь, с видом тупого безразличия навострил уши и сконцентрировал внимание на разговоре.

— Главное препятствие снято, — доложила графиня. — Дело было в том, что согласно клановой клятве барсы не могут служить гражданам других государств иначе как с разрешения самого короля. Мне пришлось поклясться, что у меня такое разрешение есть. Однако задешево сговорить его не получилось. Может, в остальном он и троглодит, но счет деньгам знает, а приказать снизить цену даже король не вправе.

— Деньги не проблема. Безопасность сеньориты важнее, — секунду подумав, ответил Зорвес. — Тем более нам он нужен ненадолго. Всего лишь до завершения операции. А это месяц, от силы два. Сумму в полторы тысячи золотых казна Конкисты как-нибудь выдержит.

Вот так я и стал телохранителем сеньориты Мирасель, гражданки Конкисты. Я бы вряд ли мог рассчитывать на более щедрое предложение в ближайшие годы, однако новая служба мне очень не нравилась. Но раз в интересах короны, то… Не настолько я тупой, чтобы не понимать — интрига разворачивается на самом высоком уровне, и наш король очень заинтересован в положительном результате. Услышанные в трактирах разговоры позволяли сделать вывод, что в королевстве Конкиста сейчас идет нешуточная борьба за власть — делят корону недавно почившего короля Самитоса Четвертого. Самые высокие шансы у его старшей дочери, поскольку живых наследников мужского пола в королевской семье не было, а закон о престолонаследии этого государства позволял женщинам занимать трон. История знала несколько примеров, когда эти милые создания жестко, даже жестоко использовали это право и достигали впечатляющих успехов в деле управления страной. Роль Мирасель в этом деле мне не совсем ясна, но то, что на ее хрупких плечах лежит задача организовать или просто связать между собой силы одной из сторон, абсолютно ясно.

Виолика проводила нас до самой границы, проходящей по окраине Лиманго, где передала с рук на руки полусотне гвардейцев во главе с молодым, но явно опытным лейтенантом. Бойцы были обряжены в нейтральную серую форму без гербов, но их выправка и повадки не оставляли сомнений в принадлежности к элитным войскам по меньшей мере графа, если не герцога. Для госпожи был приготовлен удобный дормез.

Во время ночевок под открытым небом готовкой для Мирасель и брата Зорвеса занималась пожилая горничная-кухарка. Меня не приглашали, а я, в свою очередь, не настаивал на том, чтобы питаться с нанимателями за одним столом, и спокойно ужинал в компании воинов. Вскоре я стал для них своим и понял это, когда впервые удостоился дружеской подначки. Большинство воинов отряда свободно говорили на аталийском, что уже само по себе свидетельствовало о необычности этого отряда. Тем, кто плохо владел языком, товарищи с удовольствием переводили. Так вот, кто-то в шутку предложил пускать меня вперед при посещении борделя, дескать, все остальные на моем фоне будут выглядеть такими красавцами, что смогут рассчитывать на скидку. Это было сказано на аталийском специально для меня. Расположившиеся у костра воины десятка притихли в ожидании моей реакции. Стоило мне обидеться, передо мной бы немедленно извинились, но я тут же стал бы для них чужим. Грубоватый солдатский юмор мне хорошо знаком, а обижаться на своих я уже давно перестал, да и самый раскрасавец не избежал бы подобной проверки, поэтому, спокойно облизав ложку, я предложил шутнику поделиться скидкой. Дескать, работать пугалом бесплатно не согласен. Уяснив, что злиться я не собираюсь, а деньгам цену знаю, все с облегчением загомонили, засмеялись, похлопали меня по плечам и предложили постоянное место у костра их десятка.

Кстати, эта шутка подвигла меня на серьезное изучение конкистос — языка этого королевства. Я стал мысленно переводить на аталийский каждую услышанную фразу, произнесенную на конкистос. При этом старался запоминать фразы и конструкции языка в целом и представлять сразу целостную картину, а не переводить отдельные слова.

На вопросы я, понятное дело, обычно отвечал с немалой задержкой, особенно в первые недели пути, что опять же способствовало образу, мягко говоря, не особо умного охранника. Меня мало беспокоило чужое мнение на этот счет.

Наконец мы добрались до постоялого двора. Трактирщик выделил нам четыре комнаты на втором этаже. В одной поселилась Мирасель со служанкой, в другой — брат Зорвес с лейтенантом, а в двух комнатах по краям — дежурный десяток. Четверо в одном номере, четверо в другом, и двое постоянно находились на страже у дверей госпожи. Остальные посменно охраняли здание снаружи.

Долго думать, где же мое тело обретет покой, не вечный, а всего лишь ночной, мне не пришлось — Мирасель потребовала от трактирщика ванну для себя, для Зорвеса и… для меня. Кроме того, с любопытством глянув в мою сторону, приказала предоставить мне девушку, которая поможет ее телохранителю помыться и заснуть. Вопрос с номером отпал. У девушки должна быть каморка для этих целей. Мало ли, постоялец из многоместного номера возжелает, не при всех же… засыпать.

Пока таскали горячую воду, наполняя бочки, мы успели основательно подкрепиться, и в бочку я полез в самом благодушном настроении. Минут десять я просто сидел, с наслаждением отмокая от дорожной грязи, в легком трансе восстанавливая запасы энергии и мысленным взором пробегая по телу снизу вверх и сверху вниз в поисках каких-либо нарушений. Все было в порядке, но я тем не менее мысленно помассировал каждый мускул. После такой процедуры тело мое чувствовало себя превосходно отдохнувшим и готовым еще сутки скакать на лошади или бежать через буреломы дремучего леса.

Едва я успел закончить с этим, как дверь тихонько приоткрылась, и ко мне, не скрывая страха, робко подошла девушка. Она была невысокого роста, ладно скроенная, черноволосая и смугловатая, как все конкистянки. Глаза карие, в настоящий момент широко раскрытые от испуга, губы пухлые, ярко-алые и чувственные. Моя банщица сообщила, что ее зовут Карима. Ей приказали помочь мне помыться и… заснуть. Я благосклонно кивнул и приступил к омовению. Девушка действовала сначала неуверенно, потом осмелела. Она помогла мне вымыть волосы, потерла спину и некоторые другие части тела. Увидев, что я не кусаюсь и не набрасываюсь с рычанием, чтобы порвать ее на куски, она уже почти спокойно помогла мне обтереться, обернула полотном и провела в свою каморку, где уже была разобрана постель с чистым бельем. Мою одежду должны были выстирать, высушить и выгладить к завтрашнему утру.

Потушив свечку, Карима разделась и прилегла рядом со мной. Она опять была напряжена, видимо ожидая от меня невесть каких гадостей, но в готовности стойко перетерпеть надвигающийся кошмар. Я возблагодарил Ромиса и Лейли за науку, поскольку разогревать девушку пришлось долго и терпеливо. В легком трансе мне удалось установить с ней слабый эмоциональный контакт, который позволил ориентироваться в ее желаниях и не делать того, что ей не нравится. Философы говорят, что девичья красота — это страшное оружие, которым большинство из девушек умеют пользоваться интуитивно, делая из воина со стальным стержнем обычную веревку, готовую обвиваться вокруг тела прелестницы и… даже сушить на себе белье, если красавице того захочется. Однако не менее грозным оружием владеют и мужчины, способные прислушиваться к невысказанным желаниям женщины.

Короче говоря, просто овладеть Каримой было неинтересно. Такое для меня равнозначно походу в туалет по мелочи. Поэтому я не пожалел сил на то, чтобы девушка стала откликаться на мои ласки, расслабилась и наконец-то стала получать удовольствие. Я научился понимать ее, как себя, и делать то, что ей хотелось. Даже то, что она не осознавала разумом, но желала подсознательно. Мои труды не пропали даром. Это было похоже на пробуждение вулкана. Сначала отдаленный рокот, легкие толчки, потом толчки становятся чаще, земля начинает содрогаться в конвульсиях и вдруг — удар. Грохот и извержение лавы. На пике страсти Карима до хруста сжимала мои ребра руками (и откуда силища такая?!), кусалась, царапалась и орала, как стая взбесившихся кошек. В некоторые моменты я не мог четко сказать, кто кого берет — я ее или она меня. Скорее всего, это было взаимно.