Комната старинных ключей - Михалкова Елена Ивановна. Страница 20

«А Василий на это тогда ответил, что это вечный страх тусклых людей, – неожиданно напомнил внутренний голос. – Они опасаются, что вид чужого несчастья может отобрать у них ощущение довольства жизнью, нарушить их тщательно оберегаемый комфорт. Они не дают пролезть в свою душу ни жалости, ни состраданию. Тусклые люди закрывают глаза, чтобы не видеть калек. Им не приходит в голову, что калеке можно помочь».

Что на это ответил Анжей, Полина не помнила. Она случайно услышала обрывок их разговора, когда Ковальский с Василием играли в бильярд. Ее так удивило, что водитель разговаривает с хозяином на равных, что она прослушала возражения его собеседника.

Полина по-прежнему немного побаивалась водителя. Хотя такого страха, как прежде, Василий у нее уже не вызывал. Да, высоченный и злобный, как голодный волк. Зато предан Доктору. И не обижает саму Полину, хотя, видит бог, возможностей у него для этого предостаточно.

Например, совместные поездки на рынок. Полина как-то обронила в разговоре с Ковальским, что панически боится большой скорости. Спохватилась, когда было уже поздно: водитель стоял в пяти шагах и смотрел на нее, ухмыляясь. Тут-то Полина и подумала с тоской, что завтра ее ждет веселая поездка.

Однако на следующий день Василий вел машину неторопливо, в повороты входил плавно, до ста пятидесяти не разгонялся, хотя мог – это она знала наверняка. И обратно ехали так же.

В обязанности водителя не входила помощь на рынке: только привезти-увезти экономку. Но не было случая, чтобы Полина тащила тяжелые пакеты. В магазин она заходила одна. Однако стоило ей расплатиться за покупки, как Василий появлялся из ниоткуда, подхватывал пакеты и шел к машине, ухитряясь еще и приоткрывать дверь перед ней.

Его можно было бы даже назвать галантным, если бы не высокомерная молчаливость. С Анжеем Василий разговаривал часто. С Полиной – никогда. Он по-прежнему терпеть ее не мог. И от этого его вежливость казалась оскорбительной.

Иногда ей хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы он, наконец, посмотрел на нее. Не косо брошенным взглядом, а уважительно. Хотя бы просто внимательно, без насмешки!

Однажды это и в самом деле произошло. Полина сидела на корточках возле клумбы и копошилась в земле, жмурясь от солнца и от удовольствия. Случайно подняла голову и обнаружила, что Василий стоит у двери и смотрит на нее. Взгляд его был странно сосредоточенным, словно он пытался понять что-то – и не мог.

Полина покраснела так, что даже шее стало жарко. И сбежала на задний двор, стесняясь самой себя.

Нет, пусть лучше не смотрит. Пусть ведет себя так, словно ее нет.

Она тряхнула головой, отгоняя мысли о водителе, и направилась к оранжерее. Скоро будут гости. До их приезда нужно расставить в комнатах свежие цветы.

Армена она увидела издалека. Как большой черный жук, он перемещался за стеклом и, кажется, даже жужжал. Прислушавшись, Полина поняла, что садовник поет.

– Доброе утро, Армен! – крикнула она, войдя в оранжерею.

На нее нахлынуло влажное, благоуханное тепло. Воздух был напоен розами, обволакивал их ароматами, дурманил и чуть-чуть сводил с ума.

«Неудивительно, что Армен постоянно распевает во все горло».

Садовник издалека стеснительно махнул ей рукой и спрятался за желтый куст «Мадам Брави».

– Анжей Михайлович разрешил мне нарвать роз для букетов! – крикнула Полина.

– Харащо, – с чудовищным акцентом отозвался садовник. – Я помогать могу!

Но Полина слишком хорошо помнила, как Армен размахивает руками. Не хватало еще, чтобы ткнул в нее садовыми ножницами.

– Спасибо, я справлюсь.

Полина надела перчатки, взяла с полки секатор и двинулась вдоль кустов.

Она уже знала, что чем меньше лепестков в цветке розы, тем быстрее она зацветет снова. «Пожалуй, вот эта белая, Салли Холмс, подойдет для начала».

В первую же неделю работы Полина выучила названия сортов, росших в оранжерее. Ковальский даже похвалил ее за хорошую память. Он не знал, что память у нее самая обычная. Но имя каждого цветка звучало музыкой: «Глория Деи», «Акварель», «Ботичелли», «Айсберг», «Янтарная Королева»…

Она купила книгу «Ваш розовый сад» и по вечерам читала, словно роман: о розах старинных, плетистых и штамбовых, о селекции, о садовниках, что выводили новые сорта. За день Полина так уставала, что засыпала над книжкой. Просыпалась – и первым делом подбегала к окну, чтобы взглянуть на оранжерею, сиявшую в лучах утреннего солнца, словно гигантский ограненный алмаз.

У нее больше не оставалось времени на размышления. Жизнь была забита под завязку работой у Анжея Ковальского. Когда девушка входила в теплицу и склонялась над цветами, все случившееся с ней полгода назад отступало и таяло за стеклянными рамами.

Полина слышала много раз, что время лечит. Но ее лечило это место, как лечат людей стены родного любимого дома.

Срезав с дюжину цветков, Полина опустила их в ведерко с водой. Подошла к соседнему кусту, внимательно оглядела. Эта роза – махровая, упоительно душистая «Дженерос Гарденер» – должна быть сорвана лишь тогда, когда раскроются почти все ее лепестки. Срежь ее в бутоне – и она поникнет уже к вечеру, не отдав и сотой части своей прелести. Но поставь в вазу во всей роскоши – и она будет стоять неделю, а то и больше, высоко вскинув кудрявую снежно-розовую головку и наполняя комнату благоуханием.

Под конец Полина остановилась напротив розы Флорибунда с красивым названием «Эльф». Ветки были усыпаны острыми белыми бутонами. Они еще и не думали распускаться, но цветок уже изнемогал под их тяжестью.

– Многа роза! – подал голос Армен, издалека наблюдавший за Полиной. – Красивый роза, нежь-ний! Но слишкам многа!

– Мы ей поможем, – пообещала девушка, решительно взявшись за секатор.

Через десять минут куст был прорежен, а срезанные побеги красовались в ведре. Бутоны по-прежнему крепко сжаты, но Полина уже знала, что она сделает: положит их на несколько часов в холодильник, в тот отсек, где хранятся свежие яблоки. Яблоки выделяют газ, от которого розы быстро раскрываются. Через два-три часа у нее будут чудесные распустившиеся цветы: белые, как сахар.

– Надеюсь, гостям понравится, – вслух подумала Полина, подхватывая ведерко, и крикнула: – До встречи, Армен!

Первый гость появился ровно в полдень.

Длинный автомобиль, черный и блестящий, как лакированные ботинки Ковальского, неспешно подъехал к дому. В его боках отражались плывущие деревья. Когда автомобиль замер, в тонированном окне отразилась сама Полина.

Не дожидаясь, пока водитель откроет дверь, пассажир выбрался из машины.

Это был грузный мужчина лет пятидесяти, обрюзгший, но все еще красивый, с волнистыми седыми волосами. Нос – орлиный, с горбинкой. В очертаниях губ легкая брезгливость.

Светло-серый костюм помялся в дороге, узел роскошного серебристо-черного галстука съехал вниз. Мужчина застегнул пуговицу на пиджаке и легонько постучал в окно машины.

Стекло поехало вниз, а вместе с ним поехало и Полинино отражение. Обладатель серого костюма приказал, не оборачиваясь:

– Выгружай вещи.

Полина не была физиономистом. Но ей с первого взгляда стало ясно, что перед ней человек влиятельный и властный.

«Если он окажется художником или актером, я съем пояс от своего платья!»

Гость снял солнечные очки и наконец-то взглянул на Полину.

– Здравствуйте, здравствуйте… – неспешно протянул он. – Вы – новая экономка Анжея. Так?

Полина подтвердила, что именно так.

– Хм…

Полина не поняла, что значит это «хм». Но с прежней учтивостью предложила гостю пройти в дом и взглянуть на комнату.

– Потом, – отмахнулся мужчина. – Сначала…

Что «сначала», он не договорил. Дверь распахнулась, и на пороге появился Анжей Ковальский – как всегда, элегантный в своем бархатном пиджаке.

– Давид! – вскричал Ковальский.

– Анжей! – взревел гость и устремился навстречу хозяину, разведя руки.

Они сошлись и обнялись.

– Дорогой, как я тебе рад! – басовито зажурчал Давид. – Ты не представляешь, до чего устал. Сколько раз хотел все бросить – и к тебе.