Город призраков - Сазанович Елена Ивановна. Страница 44

Сразу за лесом мы увидели кладбище. В ярком свете луны оно было как на ладони. Типичное кладбище. И ничего более. Типичное место где хочется выть от тоски. И где назойливо лезут в голову мысли о смерти. О том, что так не хочется когда-нибудь здесь очутиться. А если в такие моменты и находишь в себе мужество признаться, что это неизбежно. То хотелось бы, чтобы это случилось нескоро.

Мы спрятались за огромным раскидистым дубом, недалеко от главного входа. Если профессор появиться, то мы его сразу заметим. Даже если он перелезет через ограду, ему все равно придется пройти мимо нас.

Чтобы перебить мрачные мысли, мы закурили. И одновременно попытались завести разговор. Скорее от желания, чтобы просто звучали слова. Напоминая о том, что мы еще живы. И заглушая гнетущую и мертвую в прямом смысле слова тишину.

– Ну и отпуск, – вздохнул Вано, глубоко затягиваясь сигаретой. – Вместо того, чтобы развлекаться в каком-нибудь баре на берегу моря с красотками, мы проводим лучшее время на кладбище. Да еще по собственной воле. Забесплатно.

– Да уж, – согласился я. – Мне уже начинает казаться, что профессия актера не так уж и плоха. Хотя…

Я неожиданно рассмеялся. Хотя мой смех был здесь настолько же уместен, как траурный марш на свадьбе.

– Надо же, вспомнил! Мы как-то снимались на кладбище. В такое же полнолуние, да еще в начале зимы. Малоприятное занятие! Вся съемочная группа так перепугалась и перенервничала, что помогла только водка. Надрались абсолютно все! Режиссера привезли в гостиницу мертвецки пьяного. Один оператор был на ногах, поскольку оказался язвенником. У него был выбор, либо умереть от водки. Либо от страха. Он выбрал второе. И один снял этот эпизод. Самое смешное, он оказался самым удачным в картине. В стельку пьяный главный герой выглядел на экране бесстрашным суперменом. И даже получил за это какую-то премию. Как самый мужественный герой-любовник. Все потом очень долго хохотали.

– Возможно, и нам бы не помешали грамм сто пятьдесят. Хотя, представь картину. Профессор медицины откачивает на кладбище мертвецки пьяных детективов. Нет, это уже не смешно. Лучше, пока мы здесь окончательно не свихнулись, расскажи, что тебе поведал наш славный мальчик-журналист.

Я подробно пересказал Вано свою встречу с Сенечкой. Он вовсе не удивился, в очередной раз узнав о тайных увлечениях жемчужан. И даже пожалел Горелова, которому, судя по его темпераменту, тяжело приходится в этом болоте.

Затем настала моя очередь быть слушателем. И в отличие от Вано я был искренне удивлен, хотя, казалось, уже был готов ко всяким сюрпризам.

Вано, расставшись со мной, прямиком направился к доктору Ступакову. Но серьезной беседы не получилось. Поскольку в его доме он увидел весьма интересную картину.

За круглым столом, по пояс обнаженный, но с галстуком на шее, сидел Ступаков. А напротив него восседал Ки-Ки. В дорогом клетчатом пиджаке доктора, наброшенном на квадратные плечи поверх собственного пиджака. Они так увлеченно резались в карты, и их глаза настолько азартно блестели. Что не слышали ни стука в дверь, ни появления гостя. Вано уже было подумал, не присоединиться ли к ним. Учитывая, что в центре стола стояла пузатая бутыль самогона.

Заметив его в конце концов, они поначалу испугались. Но потом вежливо пригласили присоединиться к ним. Взяв с него честное слово никому ничего не рассказывать. И уже по ходу дела объяснили, что раз в неделю отводят душу за картами, играя на вещи. Но это не более, чем шутка. Потому что вещи потом безусловно возвращаются проигравшему.

Поскольку самогон уже развязал их язычки, Вано попытался выведать у доктора что-нибудь на счет болезни адвоката. Но Ступаков остался непоколебим. Сработала профессиональная привычка. Он заметил, что давал клятву Гиппократа, и о болезнях своих пациентов ничего не скажет даже под угрозой пыток.

Вано попытался перевести разговор на его племянницу Галку. Но и тут ничего не вышло. Ступаков определенно ничего не знал. Он так восхищался своей племянницей, ее скромностью и порядочностью. Что Вано подумал, уж не святая ли она дева Мария.

Вот пожалуй и все. На прощание картежники еще раз взяли с Вано клятву ничего не болтать. Хотя он заметил, что ему это ни к чему. Поскольку мужиков он не осуждает. А напротив – даже рад, что в этот городишке живут вполне нормальные люди. В ином случае их чрезмерная целомудренность уже было наводила на страшные подозрения.

– М-да, – присвистнул я. – Бедный Модест! Хотя, возможно, в чем-то они и правы. Ну посуди, Вано. Если бы каждый не держал свои пороки в тайне, чтобы случилось? Ли-Ли бы расстроилась, узнав, что муж – заядлый картежник. Сам Ки-Ки был бы в трансе, проведав, что его жена обожает здоровых, но беззубых столичных парней. У доктора разрушилась бы иллюзия о невинности племянницы, у племянницы – на счет доктора. У мэра бы…

– Ладно, можешь не продолжать. Я все понял. Впрочем, возможно, именно этими маленькими тайнами и внешними приличиями они просто сохраняют жизненное равновесие друг друга.

– Возможно, – задумчиво протянул я. – И все таки, что-то мне в истории этого городишки не нравится. Понимаешь, они как бы попытались мораль возвести в рамки закона. Но в этот виде мораль перестает быть моралью. Она превращается попросту в страх. Страх перед наказанием. Нравственность, чистота должны быть заложены в душе. А душа всегда вне рамок закона. Закон – это прежде всего разум, логика и справедливость. Но не душа. А они словно пытаются материализовать саму душу. Чтобы ей было легче манипулировать…

Ветер усилился. Сигареты кончались. Зубы начинали постукивать от холода. Тишина на кладбища становилась все более осязаемой. А профессор не появлялся. Быть может, он о чем-то пронюхал?

– В любом случае, думаю Заманский здесь не при чем, – внезапно заявил Вано, желая поскорее отсюда смыться. – Единственная причина убить адвоката была у Угрюмого.

– А это мы сейчас и посмотрим, – прошептал я и прижал палец к губам.

Вано навострил уши. Среди мертвой тишины отчетливо раздавался звук шагов. Наконец луна отчетливо осветила фигуру в широкополой шляпе. Она двигалась не то чтобы крадучись, но достаточно осторожно, опасливо озираясь по сторонам. Наконец фигура ступила на заасфальтированную кладбищенскую аллею. Это был профессор.