Нечаянная мелодия ночи - Сазанович Елена Ивановна. Страница 16

– Если они любят друг друга, вы вряд ли сможете этому помешать, – стандартная заезженная фраза. Мне нравились такие фразы. В них чаще всего была истина. Но это был не тот случай.

– Да никого он не любит… Твой брат… Думаешь я не знаю. Просто ему здесь скучно.

– А вам не скучно?

Он пошарил глазами по столу, словно надеясь отыскать еще одну бутылку. И безнадежно махнул рукой.

– Мне тоже скучно. Но если бы была Полина со мной, все было бы по-другому.

И он вновь стал рассказывать о Полине, о днях, проведенных вместе. Рассказывал он бесстрастно и нудно. И я подумала, если эти дни были именно таковыми, какими он их описывал, то лучше никогда не любить.

Но, похоже, он так не считал. И по-прежнему твердил бесстрастным голосом о своей страстной любви. Что впрочем не помешало ему невзначай прикоснуться к моей руке. Его прикосновение было горячим. И я резко отдернула руку. И я уже знала наверняка, что он скажет. Он именно это и сказал.

– Ты одинока, как и я. И какое имеет значение, кого мы любим?

Для меня это имело большое значение. Но отвечать ему мне не хотелось. И я ждала второго вопроса, который знала наверняка.

– Ты, наверное, еще никого не любила? Ты так молода.

Я уже любила и даже умирала из-за любви, но он этого никогда не узнает. К тому же той осенью я не чувствовала себя молодой. И не знала, что с годами это быстро пройдет.

Третий вопрос я не ожидала. Это был даже не вопрос, а предложение. Чтобы все гастроли провести вместе. Просто провести время, а потом как ни в чем не бывало расстаться. И я тогда дала себе слово ни с кем не проводить время, заранее зная, что вскоре расстанемся как ни в чем не бывало. С годами, правда, этот мой обет потерял силу.

Я выставила его за дверь. Без обид и гневных слов. Я была уверена, что наутро ему будет немножко стыдно. И в который раз подумала, что мне этой осенью хорошо именно одной. Без лишних чувств и эмоций. Впрочем, я себя от них защищала. И они были направлены исключительно на созерцание пожелтевшего, хмурого, дождливого мира. В котором существовала только я. И где-то мой любимый брат. Который в очередной раз себя обманывал. Но не думал об этом. Потому что не любил думать…

12

Однажды наш комфортабельный ультрасовременный автобус безнадежно завяз в глубокой грязи, возле какой-то совершенно заброшенной деревушки. И мне почему-то подумалось, что это символично.

Деревня действительно была ветхой. Казалось, она существовала отдельно от всего мира. В ней жили по своим законам. По своим убеждениям. По своей правде. Я ее полюбила с первого взгляда. Эти скошенные крыши, эти размытые дождем развилки дорог, этот запах парного молока и свежеиспеченного хлеба. Все то, что было так далеко от суматошного, истеричного города, от его высокомерия и снобизма. От его плакатно-рекламной маски, за которой скрывалось его истинное лицо. Здесь же напротив все было натурально, естественно, просто.

Игнат, похоже, как и я полюбил это место сразу же. Он даже стал тише, спокойнее и все чаще поглядывал на небо, которое здесь казалось именно единственно надежной крышей над головой.

А Полина долго морщилась, фыркала и пыхтела от негодования. Она чувствовала себя здесь чужой. В своем великолепном дорогом наряде, ярком макияже и осознанием, что она звезда. Вообще, за последнее время, точнее за время гастролей, эта уверенность в ней укрепилась. Пожалуй, прошлое к себе недоверие и недовольство канули навеки. Она стала самоуверенной, гордой и пыталась смотреть на всех свысока. Что впрочем позволял и ее огромный рост. Я считаю, что ее уверенность укрепилась не только из-за того, что гастроли по городам шли с шумным аншлагом. Ей действительно много аплодировали, ее действительно забрасывали цветами и восторженными записками. А у гостиницы атаковали многочисленные поклонники. В маленьких городах люди по-детски доверчивы. И безоговорочно верят столичной рекламе, столичному телевидению и столичным сплетням. Полину столица объявила звездой. И здесь ее приняли как звезду. При этом, в отличие от столицы, очень искренне. Иначе и быть не могло.

И все же ее горделивая походка, небрежный взгляд были вызваны не столько ошеломляющим успехом, сколько уверенностью, что ее любит мой брат. И она даже стала вести себя по отношению к нему соответствующим образом. Как избалованная звезда. Порядком уставшая от своих многочисленных поклонников. Она даже заглядывала ко мне и с ленцой заявляла, что подумывает о достойном партнере. Что неравные отношения губительны для обоих. И что чувствует какое-то некоторое унижение для своего таланта присутствием Игната рядом с ней. А она с высоты своего положения не хотела бы причинять ему боль.

А потом заявлялся мой брат, который и думать не думал о неравных отношениях, о унижающес партнерстве и тем более о ее гениальности. Он ерошил свои лохматые волосы, широко улыбался своей обаятельной улыбкой, разваливался на диване, прикрыв глаза.

– Ох, Светка, надоело мне все это. Порядком осточертело. Не мое это, совсем не мое. Не мои друзья, не мои города, не мой дом и уж совсем не моя женщина. Если честно, у меня не хватает сил. Но слава Богу, чувствую. Что мы с ней расстанемся совсем скоро. И совсем по-хорошему.

И в такие минуты я жалела, что Полина не имеет дурной привычки подслушивать под дверью. И подумывала не посоветовать ли ей это сделать. Чтобы она опустилась на землю.

Но на землю ей все-таки пришлось опуститься. И совсем скоро. Когда мы оказались в этой заброшенной деревушке, в которую я влюбилась с первого взгляда. И которую она, эта избалованная псевдозвезда, с первого взгляда возненавидела.

У нас был целый вечер и целая ночь. И я ликовала. Нас с истинно русским радушием встретили и готовы были приютить в любой хате. По случаю нашего приезда даже затопили печь, хотя еще не пришло время. В деревне было мало молодежи и много стариков. И мне это тоже понравилось. Этой осенью я любила старость. Впрочем, мне всегда нравились старики. Во всяком случае им можно было доверять гораздо больше. Опыт и мудрость ценились во все времена. Но, к сожалению, не все эту цену знали. Меньше всего ее знали сегодня.

Игнат предложил без особой нужды не распространяться, кто мы. Чтобы к нам отнеслись без особенного предубеждения. Игната не поняли. Но он был отчасти прав. Любое творческое ремесло выглядело прихотью и бездельем по сравнению с настоящим физическим трудом, таким реальным и таким ощутимым. Гастрольный реквизит был закрыт в отдельной машине, а по нашему виду сельские жители могли определить, что мы из города. И не более. Впрочем, они не особенно и интересовались. Мы явились как снег на голову. Компания молодых, симпатичных путешественников, случайно застрявших в этом заброшенном отдаленном от города месте.

Я, Игнат и Полина разместились у одной одинокой старушки Настасьи. Очень веселой и говорливой. Она тут же живенько нам рассказала все о своей жизни. О своем муже, который был местным лекарем и умер три года назад от самого обычного гриппа. Он всех умудрялся спасать от смерти, несмотря на то, что больница находилась далеко в райцентре, а медикаментов – кот наплакал. Но ему помочь так никто и не смог, потому что никто кроме него не разбирался в медицине. Она с гордостью поведала о своих детях, которые жили в этой чудной столице и последний раз приезжали только на похороны отца. Но ни грамма упрека не было в ее словах. С не меньшей гордостью она говорила о своей корове Милке, которая больше всех в деревне дает молока.

Мы пили это свежее, только что надоенное молоко из жестяных кружек и понимали, что эта Милка действительно очень милая корова. К молоку не притронулась только Полина. Сославшись на расстройство желудка.

Дождь закончился. Пахло вечерней свежестью. И мы не удержались, чтобы не пойти прогуляться по деревне. Полина ушла к музыкантам, которые остановились в соседней хате. А мы с Игнатом, взявшись за руки, как в детстве, бродили по селу в огромных дедовских солдатских сапогах, которые нам с готовностью предложила баба Настя.