Нечаянная мелодия ночи - Сазанович Елена Ивановна. Страница 23

– А как на счет сердца? – он постучал себя по груди, где должно находиться сердце. Возможно, оно там и было.

– На счет любви? – я пожала плечами. – Ну, возможно, ты был один раз влюблен. И очень сильно. Но она оказалась разбалованной, богатенькой доченькой. Поиграла и жестоко бросила. И ты чуть не покончил собой.

Это уже была почти моя история.

– Я что – сумасшедший?

Я вздохнула и посмотрела на пушистую елку. На ней зажглись огни. И они мерцали в полумраке зала.

– К сожалению, теперь мало встретишь сумасшедших.

– Понятно, – он кивнул, – значит это ты чуть не покончила из-за любви?

– А вот это – не твое дело. А даже если и так, то очень этим горжусь.

– Ты мне нравишься, зайчик.

– А ты мне – нет, – уверенно ответила я, уже зная что лгу.

Сердце мое колотилось. От третьей чашки кофе бросило в жар. Я раскраснелась. Мои глаза сверкали гневом. Я хотела себя защитить.

– Знаешь, я хотел бы тебя всегда защищать. У меня раньше никогда такого не было с девчонками. А ты… А тебя почему-то хочется защищать.

– У меня есть для этого старший брат, – отрезала я.

– Ты ему уже не нужна.

– Это неправда, – мои губы дрожали. Мне было больно. – Это неправда…

А потом он меня провожал домой. И по пути вдруг слепил мне маленького снеговичка. И протянул. Я бережно взяла его в ладони. Он был трогательный, некрасивый и грустный.

– Он похож на тебя, зайчик.

Я готова была расплакаться. И чтобы не сделать этого резко повернулась и пошла прочь. Быстро-быстро. Я почти уже бежала.

– Светка! – услышала я громкое позади себя. – Светка, я хочу, чтобы ты знала, я терпеть не могу взрослых, богатых и особенно телеведущих.

Я не ответила и скрылась в подъезде. И уже дома при свете рассмотрела снеговичка. Он действительно был похож на меня. Некрасивый и грустный. Наконец-то я дала себе волю и расплакалась. Почему-то в этот миг мне стало жалко всех на свете, и жалко самого старого года, который уже никогда, никогда не повториться. И жалко своей мамы, которая уже почти седая. И жалко Игната, который терял свою обаятельную улыбку. И жалко Дениса, слепившего мне снеговичка. И по-моему, даже стало чуть-чуть жалко эту телеведущую, которая никогда не узнает любви. И больше всех жалко себя. Потому что я уже чувствовала, что невыносимая боль в будущем мне обеспечена. И это, увы, неизбежность. И, возможно, уже эту боль мне придется переживать совсем одной…

И чтобы предотвратить ее, чтобы уберечься от нее, чтобы уничтожить ее еще неродившуюся, неокрепшую, совсем слабую, я со всей силы бросила снеговичка на пол. И стала топтать его ногами. Он уже превратился в жалкий комок снега, потом в грязную лужицу. А я все стучала, стучала по нему, словно так пыталась спасти себя, своего брата, Дениса. Словно так пыталась уничтожить зародившуюся, еще очень робкую любовь. И все-таки было уже поздно… Я не была взрослой, не была богатой, не была телеведушей и не страдала комплексом материнства, но это не помешало мне полюбить. И я вынуждена была себе в этом признаться. И бежать было уже некуда, и бежать было уже ни к чему. И я смело шагнула этой любви навстречу…

Я подбежала к окну и настежь его распахнула. В мою комнату ворвался холод, снег и вечер. Уличные фонари погасли в одно мгновение. Погас свет в соседних домах и в моем доме тоже. Я пыталась вглядеться в темноту. И ничего не видела. Только белые пятна снега на дороге, домах, деревьях. Мне стало страшно. И я загадала, если Денис еще здесь, я открою ему свою дверь. И я надеялась, что он давно уже ушел. И я так не хотела, чтобы он уходил. И вновь мое желание сбылось. Желание которого я больше всего боялась на свете.

– Зайчик, – услышала я совсем рядом хрипловатый голос. И посмотрела вниз. Он стоял прямо под окном. Я искала его вдалеке. И не знала, что он может быть совсем рядом.

– Зайчик, – повторил он, – ты простудишься.

Мысли лихорадочно путались в моей голове. Я загадала. Я должна исполнить свое обещание. В конце-концов, я не могла отказать судьбе в новогоднем подарке. Даже если эта судьба вскоре повернется ко мне спиной…

И я его впустила. Я распахнула дверь и мы бросились в объятия друг друга прямо на пороге, в кромешной тьме. Мы совсем не знали друг друга. Мы были знакомы всего несколько часов. И мы боялись узнать. Мы боялись лишних слов, лишних взглядов, которые могли разрушить эту зимнюю сказку о нашей любви. Мы просто стояли тесно прижавшись друг другу. И не знали, что делать. Мы были очень одиноки. И каждый пытался спрятаться от этого одиночества в объятиях.

Он был мужчина. И он первый посмел нарушить молчание, хотя этого ему так не хотелось.

– Здесь темно, зайчик. И очень холодно.

Я освободилась из его объятий и отступила назад. Он вошел в мой дом. И я вдруг подумала, что он ужасно похож на Игната. Те же взъерошенные волосы. Та же обаятельная улыбка. Те же лукавые глаза, в которых прыгают веселые чертики. И в эти мгновения я чуть не предала своего брата. Мне вдруг захотелось, чтобы Денис заменил мне его. Чтобы Денис мне заменил весь мир. И впервые я поняла Игната. Но я все равно не могла смириться, что он выбрал именно эту женщину. И отступать не собиралась.

Свет в эту ночь мы так и не включили. Он нам был и не нужен. В темноте легче откровенничалось, легче мечталось и легче любилось. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и мне уже казалось, что я знаю Дениса тысячу лет. Как тысячу лет знала своего непутевого брата. Именно таким я когда-то себе и представляла своего возлюбленного. Именно таким когда-то любила. И именно из-за такого готова была пожертвовать жизнью. Он был очень похож на меня. Очень одинокий, немножко усталый. Он был очень похож на моего брата. Такой же мужественный и так же неистово влюбленный в жизнь. Но сказала я ему совсем другое.

– Странно, у тебя самое нелюбимое мое имя, самый нелюбимый возраст и самая нелюбимая внешность. Но я тебя почему-то очень люблю.

– Наверно, потому, что я просто подарок под Новый год. А подарки все любят, даже если они и не очень желанные.

– Я уже давно не верю в Деда Мороза, Денис.

– Знаешь, а я наоборот только сегодня поверил. В детстве… В детстве все дети на свете верили в чудо под Новый год, кроме меня. У меня никогда не лежал под елкой подарок. Отец мне сразу объяснил, что дед Мороз это чья-то глупая выдумка.

– Зачем он это сделал? – на моих глазах выступили слезы.

Я как все женщины на свете очень трепетно воспринимала рассказы о несчастливом детстве своих любимых.

– Зачем? – Денис почувствовал мои слезы. И провел холодной ладонью по моему мокрому лицу. – Зачем… Возможно, он был и прав. В отличие от других я впоследствии не так трагично воспринимал утраченные иллюзии. И ничего в жизни не принимал за чудо. Или за драму. Просто считал неизбежностью. И только сегодня… Только сегодня я понял, что Новый год – особенный праздник. Я ведь тоже люблю подарки…

– Нам теперь только остается громко хором сказать: спасибо дедушка Мороз!

Мы рассмеялись. В этом смехе не было ни радости, ни веселья. В нем чувствовалось отчаяние. Словно каждый из нас понимал, что праздники пройдут рано или поздно, и наступят обычные, монотонные дни, заполненные усталостью и разочарованием. Словно каждый из нас понимал, что всякая любовь имеет свой конец. И чем она сильнее, тем он печальней.

– Знаешь, зайчик, – вновь он ласково назвал меня этим детским прозвищем. Но меня оно уже не раздражало. – Знаешь, я ведь тебе врал. У меня в жизни была только одна девушка. И она действительно была балованной папенькиной дочкой. И я из-за нее чуть не умер. Ты не придумала за меня биографию. А потом… А потом мне ужасно не хотелось любить. Всегда срабатывал инстинкт самосохранения.

– Тогда почему это случилось теперь?

– Почему? Наверно, потому что у меня самое нелюбимое имя, самый нелюбимый возраст и самая нелюбимая внешность.

– Ты меня будешь защищать, Денис? От холода, от неудач, от сплетен, врагов, от сомнений… От всего-всего на свете…