Предпоследний день грусти - Сазанович Елена Ивановна. Страница 28

Сегодня я перелистывала свою жизнь. Почему именно сегодня? Когда хмурое небо, когда холод и грязь за окном. И почему-то – лето. Может быть, именно в этот день я решила самой себе признаться в собственной жизни. Потому что чувствую ее итог. И ее завершение. Чувствую последний подарок судьбы. В знак извинения за то. Что меня скоро не станет.

Солнце уже зашло. Хотя сегодня его вообще не было видно на небе. Был только свет от него. Я прикоснулась губами к виолончели. Бережно, словно ребенка, прижала к своей груди. И поставила на прежнее место. Вот и все. Неужели так быстро закончилась жизнь? И что в моей жизни было? Люди? Нет. Эти страницы мне бы хотелось вырвать. Но разве это возможно. Если это было…

Мне бы хотелось оставить только музыку. Свою или чужую. Не важно. И разве бывает музыка собственной. Если она появляется на свет. Она принадлежит всему свету. И какое имеет значение. Кто ее сочинил. Я бы, пожалуй, даже не обидилась, если бы мое имя было забыто. Я бы, пожалуй, предпочла остаться неизвестным солдатом своей музыки. Чтобы через много веков. Мой милый кудрявый юный потомок. Слегка краснея, спросил:

– Кто автор этой прекрасной музыки?

И в ответ прозвучало:

– Имя автора, к сожалению, неизвестно.

И тогда моему юному другу не пришлось бы копаться в моей биографии. Учить творческие этапы моей жизни. Считать моих любимых. И воссоздавать мой внешний облик. И оценивать мои поступки. Которые, если честно, не всегда были на уровне. Ничто бы уже не отвлекало внимания моего юного друга от музыки. Он бы просто ее слушал. И тогда бы я наверняка не пожалела. Что именно так прожила свою жизнь. Так, а не иначе. И никогда бы не пожалела о моей жизни. И о количестве своих возлюбленных. А не любимых. Не пожалела. И о своих поступках. Которые не всегда – на уровне. Я бы никогда не пожалела. И тогда бы моя не очень правильная жизнь. Показалась бы мне. Уже растворенной в небесной влаге. Не такой уж плохой. И гордость моих дорогих олимпийцев передалась бы и мне. Все может быть…

Меня разбудил звонок в дверь. За свою долгую жизнь мне приходилось слышать тысячи звонков. Чаще – они повторялись.

Почти всегда по звонку я могла угадать человека. И то дело, с которым он явился ко мне. Мои возлюбленные звонили отрывисто, с нетерпением. Деловые люди делали один длинный звонок. И, если дело, с которым они пришли, касалось моих интересов. Звонок больше не повторялся. Поклонники моего таланта еле касались кнопки. И звонок издавал дрожащий. Заикающийся звук. В общем, мой опыт в области классификациии дверных звонков был достаточно высок. И я никогда не вздрагивала от их звука. Потому что все могла предугадать.

Но сегодня. В день моей памяти накануне неизбежного, которое я предчувствовала. Я почему-то вздрогнула. По моему прошлому пробежали тысячи людей. Знакомых. И незнакомых. С разными характерами. И разными судьбами. Встреченные в жизни. И встреченные на страницах книг. Но ни один из них не вписался в схему сегодняшнего звонка.

И я вздрогнула. И ноги мои ослабели. И руки мои бессильно упали вдоль кресла. И я испугалась.

Я долго возилась с ключами возле двери. И наконец резко открыла ее.

На пороге стоял он. Его я узнала сразу. Он стоял в своей индейской замшевой крутке с бахромой. И в его руках была веточка сладкого клевера. И его черные глаза на фоне светлых соломенных волос, завязанных в хвостик, вызывающе блестели. Я его узнала сразу. Это был он. Точь в точь его лицо. Точь в точь его голос. И этот волевой подбородок. Этот высокий лоб. С зачесанными назад соломенными волосами. Эти крупные чувственные губы. Эти сияющие ночные глаза. Это его портрет я тысячу раз рисовала в своих юношеских мечтах. Это его я когда-то увидела в своих светлых снах. Это его всю жизнь искала моя мама. Это именно его она и я ждали всю жизнь. Это его черты находила мама в своих возлюбенных. И не находила. Это он виноват, что в середине жизни я отказалась от жизни. И стала великой. Стала тем. Кто есть. Известным композитором…

Он не состарился. Он был молод. И так же красив. А тело моей неправдоподобно красивой матери давно поглотила земля. Я же предстала перед ним далеко не свежей. Далеко не юной. Далеко не красивой. А дряблой и жалкой стареющей женщиной. Ни мне. Ни моей матери. Он уже не мог принадлежать. И я это понимала. И отказывалась понимать.

Он слишком поспешно протянул мне веточку чуть увядшего клевера. Облизал свои пересозхшие от жары губы. И чуть покраснел.

– Извините. Я так долго звонил. Мне показалось, что вас нет, – и он неуверенно шагнул в мою комнату.

Я молчала. Он смущался, робел. Долго копошился в своем кожаном рюкзаке. Хотя все вещи в нем находились на своих местах. И носовому платку. И пачке сигарет. И коробке карандашей. И деловому блокноту. Всему было свое место. Но он очень долго копошился. И наконец вытащил узкую тетрадь. И красную ручку.

– Извините. Я, кажется, не представился. Меня зовут Алик. Я – корреспондент журнала «Музыка». Вы читаете этот журнал?

Я улыбалась. И молча смотрела на него. И молча наслаждалась своим иллюзорным прошлым.

Он неестественно откашлялся. Хотя старался быть естественным.

– Вообще-то я не сотрудник журнала. Даже и не в штате, а, как бы, на договоре. Это, как бы, испытательный срок. И чтобы меня взяли в штат. Мне необходим. Очень необходим талантливый материал!

Я улыбалась. И молча смотрела на него. И молча наслаждалась своим иллюзорным прошлым.

– Что бы я хотел написать? – переспросил он меня. Хотя это меня нисколечки не интересовало. – Понимаете… Музыка остается. А ее создатели… Творцы… Уходят. Стареют. Хотим мы ли этого или не хотим.

Конечно, хотим, невольно подумала я про себя.

– Их имена… Нет, не забывают… Но часто забывают о них самих. Вот вы. Я вижу. Вы совсем одиноки.

Милый мой. Он меня еще смеет жалеть!

Он замолчал. И наступила типичная пауза.

Мне совршенно не хотелось заводить разговор. Мне хотелось улыбаться. И смотреть на него. И чтобы именно так проходили минуты. Годы. Столетия. Именно так. А не иначе. И никакого разнообразия. И никаких отвлечений. Только смотреть. На этого не совсем еще мужчину. И не совсем уже ребенка.

И я вновь, как тогда. В далекой юности. Почувствовала на своем лице дыхание вечности. На своем уже далеко не молодом лице. Мне так не хотелось говорить. Но я сказала.

– Хочешь, я сейчас угадаю. О чем ты сейчас думаешь?

Он посмотрел на меня с удивлением.

– Ты смотришь на меня и думаешь. По-моему, эта старая корга совсем выжила из ума. Чего она на меня уставилась и молчит? Ей хорошо. Она нажралась славы вдоволь. Да и теперь купается в ее лучах. Хотя зачем ей она уже нужна? И этой старушке безразлично, возьмут меня в штат или нет…

Алик слегка покраснел. Мне показалось не столько лицом. Но и всем телом. Покраснел так, что на его стильной индейской курте выступили красные пятна.

Мне нравилось, как он краснел. Мне нравилось его стеснение. Почти детское. Его робость. И я не могла им не любоваться.

– Продолжить чтение мыслей? – весело спросила я.

Но он не собирался поддерживать мое веселое настроение. Он как-то в один миг стал серьезен. И стар.

– Я к вам пришел не за этим.

И его мальчишечья колкость мне тоже пришлась по вкусу. Ох, как давно. Как давным-давно я не чувствовала себя женщиной. Как мне сегодня захотелось кокетливо хихикнуть невпопад. Забросить ногу за ногу. И поправить невзначай юбку на своем колене. И я с ужасом вдруг поняла, что влюблена. И я искала поддержки у своих полузабытых олимпийских приятелей. И я протягивала руки помощи к Афродите. И мне вновь захотелось валяться на раздавленном винограде. И дурачиться в морской пене. И играть в прятки с солнцем. И отдавать свое тело лунному свету. Где вы, мои сильные Боги. Мои красивые Боги. Придите мне на помощь. Спуститесь хоть один раз в жизни с Олимпа. И помогите мне. Подарите мне солнечный цвет вашей кожи. Подарите мне золото ваших кудрей. Подарите мне силу вашего тела. И его гармонию. И его ни с чем не сравнимую красоту. Подарите мне все это. Все остальное у меня есть. Афродита! Неужели ты! Когда-то так искренне покровительствующая мне! Соблазнявшая меня неустанно. Бросавшая меня в чертополох утех и услад. Хохотавшая вместе со мною над моею неверностью. Научившая меня наслаждаться. Неужели и ты отвернулась от меня? Почему ты сегодня не бросаешь мне белые сандалии. И белую короткую тунику. И где мой лук и стрелы! Неужели я уже не могу попасть в его сердце!