Сад для бегонии - Сазанович Елена Ивановна. Страница 26

– А я никуда и не собираюсь идти, Ромка. Эта правда была нужна и Локареву. И ты знаешь, как ни странно, я совершенно спокойна. Я не знаю почему. Но я уверена. Что скоро все станет на свои места. И без нашего вмешательства. Я знаю. Что любой подлости есть предел. И считай, это кульминация. За ней последует конец…

– Я боюсь за тебя, Саня…

Я обняла Ромку. И поцеловала его в щеку. И ободряюще улыбнулась.

– Не бойся, Ромка. Не бойся. И я не боюсь. Потому что со мной рядом такой классный. Настоящий парень… Ты не уйдешь сегодня, Ромка?

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, Саня. Я никуда не уйду…

А потом он долго сидел на крае моей постели. Гладил меня по голове. Как маленькую. И, отвлекая от дурных мыслей. Рассказывал о бегониях.

Я плохо помню, что он говорил. Он, по-моему, сам сочинял какую-то сказку об одной Бегонии желтого цвета. Которая была красивее всех остальных. Но по приметам из-за своего желтого наряда ей приходилось со многими в этой жизни прощаться. С самыми близкими и самыми дорогими. И она так мечтала сменить этот цвет. И однажды…

Но я уже не слышала Ромки.

Я думала вновь о Локареве. И я его по-прежнему любила. Но моя любовь не мешала его презирать и ненавидеть. Я знала. Что он не законченный подлец (любовь давала мне шанс так думать?). Он просто слабый человек. Он просто трус. И просто трус может прожить жизнь. Не сделав ничего в ней дурного. Если ему не будет предоставлено право выбора. Но если выбор есть. Трусость всегда оборачивается подлостью. У трусов всегда один выход.

Я знала, что Локарев был влюблен в меня. Искренне влюблен. И искренне желал вернуться к прежней жизни. Обрести себя самого. И преодолеть самого себя.

Но он вернулся в свой привычный мир. Мир роскоши и благополучия. Он вновь окунулся в светские тусовки. Вновь увидел лицо своей красивой жены Марты. Ему предложили в качестве подачки блестящую должность. И он не устоял. Он был слаб для борьбы. И он не хотел бороться. Он вновь поплыл по течению. Так было и спокойнее, и удобнее.

И эти дни. Проведенные со мной. Ему уже представлялись ночным кошмаром. Нереальностью. Почти бредом. И сейчас Ромкин дом ему уже не мог показаться раем. В сравнении со своей квартирой. И я. Босячка и бродяжка. Не могла уже показаться ему умницей и красавицей. В которую он мог влюбиться.

И Локарев бежал от самого себя. И ему это удалось. И в этом ему успешно помогли люди. Его окружавшие. Силе которых он никогда не мог противостоять.

Я по-прежнему любила Локарева. И поэтому искала ему хоть какое-то оправдание.

Я уже ненавидела Локарева. И понимала. Что оправданий быть не может…

А Ромка все рассказывал о желтой бегонии. Но узнать, изменила ли она свой цвет, мне так и не удалось. Под мягкий. Успокаивающий. Теплый Ромкин баритон. Я провалилась в глубокий сон…

Я проснулась уже поздним утром. И окликнула Ромку. Но мне никто не ответил. Ромка, видимо, смылся за покупками.

На столе все так же стоял кувшин с теплым парным молоком. И в окно все так же бились лучи яркого солнца. А рядом с моей постелью стоял глиняный горшок с желтой бегонией.

Я включила телевизор. Я помнила. Что сегодня сытый и довольный жизнью бизнесмен Локарев сообщит всем о своем успешном пребывании в этом справедливом мире.

На экране возникла какая-то пустота. Черные полосы по белому экрану. А затем появился диктор. Его низкий голос сообщил:

«Сегодня утром было совершена вторичная попытка к нападению на известного в прошлом барда. Ныне – президента международной ассоциации фирм звукозаписи Константина Локарева. Судя по описанию внешности, которое предоставил следствию Локарев, попытку убийства совершил один и тот же человек. Бывший фанат Локарева. Возможно, психически неуравновешенный молодой человек. Следствие устанавливает детали и личность преступника.

Благодаря бдительности охранников телевидения, где и поджидал Локарева преступник, убийство удалось предотвратить. Нападавший был застрелен на месте преступления.»

И на весь голубой экран – фотография убитого Ромки.

Он лежал на асфальте, распластав руки. И широко раскрытыми глазами смотрел вверх. На ярко синее небо. Где отражались солнечные блики. На Ромке была моя кепка и майка с изображением Локарева. Из простреленного изображения сочилась кровь.

Первое время я тупо смотрела на эту фотографию. И ничего не могла понять. Мои глаза застилал туман. Или слезы. Я не помню. Мой мозг был опутан сетью неясных образов и воспоминаний.

И неожиданно появилась одна четкая мысль. Ромка хотел меня уберечь. Ромка хотел меня спасти. Ромка хотел. Чтобы я жила. Ромка. Веснушчатый парень с оттопыренными ушами. Так красиво сочинявший про королевство Бегоний. А я его даже не слушала. Ромка. Он принес себя в жертву. Он специально нацепил на себя эту майку и кепку. Чтобы его приняли за меня.

Теперь общественность успокоиться. Теперь расследование прекратиться. И даже если потом обнаружат ошибку. Ее никогда не признают.

И я никому уже не нужна. И моя жизнь тоже уже никому не нужна. Ромка спас меня. Ромка меня уберег. Ромка хотел, чтобы я жила. Но хотела ли этого я?

Я по-прежнему тупо смотрела на телевизор. И когда на экране появился Локарев. Я даже не удивилась. Мне этот человек был не интересен. Он пришел. Чтобы объявить всему миру, как благополучна и сыта его жизнь. Пусть объявляет!

И неожиданно. С экрана зазвучала правда. Ее говорил Локарев. Это была правда, которую я так когда-то ждала. Ценой которой была смерть Ромки. Но это была запоздалая правда. И она уже не стоила жизни моего друга.

Наверное, и правда может быть запоздалой.

А Локарев рассказывал все по порядку. Обо мне. О моих родителях. О своем друге Роберте. Который толкнул меня на преступление. Подтасовав факты. Он рассказывал о том. Как мы с ним прятались. Как убегали. Как он узнал о подлости Роба. И своей любимой жены Марты. Он вспомнил о записке Роба – вещественном доказательстве преступления. Он вспомнил о Ромке. У которого мы прятались. И который не был ни в чем виноват. И который утром пришел к нему. Только за тем. Чтобы поговорить.

Локарев каялся в своей трусости. Своем предательстве. Он каялся во всех смертных грехах.

Локарев говорил правду.

Со всеми деталями и подробностями. Упустив единственное – нашу любовь. Это никому было не интересно.

Это уже было не интересно и мне.

Впрочем, мне уже была не интересна и его правда. И его раскаяние. Его правда и его раскаяние опоздали. И, наверняка, случились ценой жизни моего близкого человека.

И если мир был готов простить Локареву все. И более того – возвести его в ранг героя. У нас ведь любят раскаявшихся грешников. То я – нет. Я его не прощу. Никогда.

И мне плевать на его запоздалую правду. И кто вспомнит о Ромке. Случайно оказавшемся запутанным в эту историю. И кто его возведет в ранг героя? Никто! Локарев по-прежнему оставался Локаревым. А Ромка по-прежнему был просто Ромкой. И перетасовать их роли никакая история не в силах.

Я опустила голову. Заткнула уши. Закрыла глаза. Мне было противно смотреть на этого раскалявшегося грешника. И противно его слушать. Я думала о Ромке.

Я думала. Что вновь. В который раз. Осталась одна…

И мой взгляд упал на желтую бегонию. По-прежнему стоявшую у моей постели. Ее поставил утром Ромка.

И только теперь я заметила записку. Притаившуюся среди ее больших желтых листьев.

«Бегония! Моя самая красивая в мире Королева Бегония!

Я не умею писать стихи. И не умею сочинять музыку. И картины тоже рисовать не умею. Поэтому я тебе скажу только пару слов. Очень простых слов. Но прошу, поверь в них.

Я тебя очень люблю… И кто сказал, что желтый цвет не красив? Что он означает прощание. Или утрату.

Желтого цвета – солнце. Желтого цвета – месяц. Желтого цвета – морской песок. И лепестки цветов – тоже желтого цвета. Разве они могут принести зло. Не верь в дурные приметы, Бегония. Их придумали люди. И подогнали свою жизнь под них. Не поддавайся, Саня.