Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна. Страница 2

– Не узнал? – она кокетливо подмигивает.

Я ей отвечаю тем же.

– Это ты сделал из меня такое чучело, – и она дотрагивается до своих глубоких морщин, – Потрогай.

Я ощупываю ее дряблую кожу на лице, шее. Пытаюсь проникнуть под вырез поношенного платья.

Она хохочет пожелтевшими зубами. Видно, ей это нравится.

– Мне это не нравится, – бесстыдно лжет она. И убирая? мою руку.

– Лина! – радостно вскрикиваю я. – И все-таки ты хороша, Лина?

Она грустно качает головой.

– Ты не пожалел слов. Не пожалел метафор, сравнений, описав меня красавицей в молодости. И ты не пожалел меня на сотой странице, сделав такой уродиной.

– Ты хорошо разбираешься в литературе, Лина. Но очень мало в жизни. В жизни за все нужно расплачиваться, Лина.

– Одиночество – это худшая расплата, Лоб, – и она стукнула меня по лбу. – Тебе не понять, что я пережила. Ты способен только на выдумку.

Я пожимаю плечами.

– Хеппи энд не в моем духе, Лина. Во всяком случае, ни у одной моей героини не было столько любовников, как у тебя. Ты стала настоящей героиней, Лина.

Лина вновь хохочет своими пожелтевшими от никотина зубами.

– Ты прав, Лоб! И за это я тебе благодарна. Ведь у тебя никогда не было такой женщины, как я?

Я грустно вздыхаю. Мне ответить нечего.

– Таких женщин не бывает, Лина.

Лина уходит, развязно покачивая бедрами. И длинный красный шлейф от старого платья тянется за ней. И уходя, напевает какую-то грустную песенку о страстной, но давно минувшей любви. Эта песенка тоже моя. Но мне она нравится. Особенно в исполнении Лины. Я машу ей вслед рукой. И думаю, что Лина была, пожалуй, самой удачной моей выдумкой.

– А я? – и я почувствовал, как мою шею обвили нежно женские руки. Я легонько похлопал по ним.

– Ну-ну.

И она мигом очутилась у меня на коленях. И чмокнула в щеку. И на моей щеке отпечатались ее большие губы.

– Алла! – невесело улыбнулся я. – Нехорошо так вести себя, девочка. Нас могут увидеть. – И я попытался согнать ее со своих колен.

Но она и не собиралась убираться. Она еще крепче обвила мою шею руками.

– Какой ты красивый, Лоб! – и она поцеловала меня в лоб.

– Ты тоже красива, Алла! И всегда молода! – не подумавши, ляпнул я.

– Потому что ты умудрился меня застрелить, когда мне еще не исполнилось и 25-ти.

– Ему не могло понравиться, что ты юркнула в постель к этому сумасшедшему боксеру. Он любил тебя, Алла, – оправдывался я настолько, насколько хватило моего литературного таланта.

– В моей жизни было всего два мужчины, Лоб. При моей внешности это мало, – вздыхает Алла. И ее плечо оголяется.

Я целую ее в оголенное плечо.

– Твои любовники самые удачные мои выдумки. Эти мужчины стоят всех. Сознайся, разве тебе было с ними плохо?

Алла обиженно надувает щеки. Совсем еще девочка. Может, и впрямь я слишком рано ее пристрелил?

– Ты слишком безжалостен, Лоб, – Алла прижимается к моей щеке. – Иногда мне кажется, что я прожила жизнь зря.

– Это глупость, Алла, – успокаиваю ее я. – За свои неполные 25 лет ты сумела насладиться всем в этой жизни. Это не всякому дано, Алла.

– Даже тебе, Лоб?

– У меня не было такой женщины, как ты, Алла.

Я попал в точку. Ее женское самолюбие удовлетворено. Она соскакивает с моих колен. И закрывает свое оголенное плечо. Она поверила, что жизнь ее прожита не зря.

Не успела она исчезнуть, как тут же кто-то закрыл мои глаза.

– Угадай, угадай, – раздался звонкий женский голос.

Я ощупываю ладони. Тонкие женские руки. Худые бедра в узкой юбке. Голые тонкие ноги.

– Угадай, угадай!

Моя рука сползает до острой коленки. И нащупывает родимое пятнышко. Коленка при этом сжимается.

– Мария! – радостно вскрикиваю я. – Моя дорогая Мария!

Она убирает руки, и мы целуемся долгим глубоким поцелуем.

– Никто так сладко не целуется, как ты, Мария.

– Это ты меня научил, Лоб.

Мария – самая умная из моих героинь. И поэтому, наверно, самая несчастная.

Мария трет родимое пятнышко на острой коленке.

– Это самая твоя удачная выдумка, Лоб.

– Спасибо, Мария.

– Оно всех сводило с ума, Лоб.

Я почтительно поклонился. Хотя уже начал догадываться, к чему она клонит.

– Ты бросил к моим ногам всех парней, Лоб, – и она пристально на меня посмотрела. – Кроме одного. Кроме того, кого я любила, – еле слышно добавила она.

– Если бы и он был у твоих ног, Мария, мой рассказ никогда бы не удался.

– Тебе пришла после него слава, Лоб. А мне досталось разбитое сердце.

– Ты была замужем, Мария. А он был порядочным парнем. А для любви, Мария, нужна свобода.

Мария грустно качает головой. И в ее больших светлых глазах скапливаются слезы.

– Для любви нужна любовь, Лоб. И больше ничего.

Черт побери! Ну, кто посмеет утверждать, что она не умна!

– Не сердись на меня, Мария, – и я склоняю голову. И целую родимое пятнышко на острой коленке. – Он был не достоин твоей любви.

– Именно поэтому я его и любила, – отвечает Мария и нежно гладит мой лоб.

Ах, Мария, Мария. Ни одна критика не смогла бы так метко попасть в цель.

– До свидания, Мария. Мне жаль, что я не повстречал такую женщину, как ты.

Эти слова я говорил от чистого сердца. И Мария в знак благодарности улыбается мне на прощанье.

Они приходили ко мне и уходили. Упрекали. Обнимали. Требовали. Лили потоки слез. И подшучивали надо мной. Их было много. Они были очень разные. И очень походили друг на друга. Неужели я столько их мог выдумать за свои неполные тридцать шесть лет? Уму непостижимо. Какой я умница. И я с любовью погладил себя по седеющей прежде времени шевелюре. Они все были чертовски красивые. Дьявольски соблазнительны. И бесовски развратны. Все мои женщины. Которых я так и не сумел встретить в жизни. И которых мне хватило таланта придумать. Кстати, довольно удачно.

Они приходили. И уходили. И я оставался один. Со своей очередной чашкой кофе. И зажженной сигаретой в чуть дрожащей руке. И я ждал. Я знал, что она сегодня непременно придет. Они всегда приходит, когда мне трудно. И когда меня в очередной раз мутит от чернил и бумаги. Что ж. Сегодня я попробую выдержать ее нападение. Сегодня я попробую выиграть.

Она пришла, как я и ожидал. Небрежно развалилась на стуле. И я заказал еще чашечку кофе.

Официантка недовольно поморщилась. И оглядела мою гостью с ног до головы, явно решив, что она проститутка.

– Ты бы оделась поприличней, – заметил я вместо приветствия.

Она забросила ногу за ногу, не удосужив даже отдернуть узкое черное платье, оголившее ее длинные ноги. Она встряхнула огненно рыжей гривой. И бретельки на платье развязались.

– Они тебя сегодня измучили? – рассмеялась она хрипловатым голосом. И на ее бледных щеках выступили глубокие ямочки.

– Я прощался с ними, – серьезно ответил я.

– Это мог сказать Кит. А ты…

– При чем тут Кит, – насторожился я.

– Он простился с жизнью. Значит он простился со всеми. Кого сочинили в этой жизни.

– Тысячи, миллионы людей живут ничего не сочиняя. И между прочим, наслаждаются жизнью. Я бы не раздумывая отдал все свои произведения, только бы встретить в жизни хотя бы одну женщину. Которую выдумал.

– Ты ошибаешься, Лобов. Их выдумала жизнь. А тебе только осталось записать. А это не так уж сложно.

Она явно приуменьшила мои способности, эта чертовка!

– На тебя оглядываются, – заметил я ей.

Она оглянулась. И увидела шепчущихся официанток. Она развязно повела плечами. И приняла еще более вызывающий вид.

– Тебя могут выставить отсюда, как последнюю уличную девку.

Она внимательно вглядывалась в мои глаза. И в ее глазах я читал грусть.

– Но они не посмеют этого сделать, – смущенно ответил я на ее пристальный черный взгляд. – Ты для меня много сделала. Но извини, – и я развел руками. – Ты больше мне не нужна.

– Тебя не устраивает мой вид?

Я схватился за голову. И стиснул зубы.