«Я слушаю, Лина…» - Сазанович Елена Ивановна. Страница 33

Распахнув дверь своего кабинета, я сразу же заметила посетителя. И мне это не понравилось. Неожиданности в последнее время ничего приятного не сулили.

– Салют, Лина! – слишком уж радостно приветствовал меня Даник. И его глаза возбужденно блестели. Он, как обычно, торжественно восседал на моем месте.

– Знай свое место, Даник! – по-настоящему взбесилась я. Он нехотя пересел за свой стол. Но торжествовать не перестал.

– К тебе посетитель, Лина. Ольга Васильевна Лиманова, – отомстил мне Даник. – Ты, кажется, что-то хотела ей сообщить?

Он мог бы и не представлять посетительницу. Я сразу же догадалась, кто она. Едва взглянув ей в лицо. Ну, конечно, те же зеленые раскосые глаза, в которых застыл страх. Те же полноватые чувственные губы. Те же густые темные волосы. Такие же неуверенные жесты. Но главное. От нее исходило необъяснимое обаяние. Несмотря на незапоминающуюся внешность.

– Ну же, – не унимался этот негодяй Даник. – Ну же, Лина! Говори! Ты же так во всем уверена. У тебя есть неопровержимые доказательства. Основанные на твоей интуиции. На твоей логике. Знании психологии преступника. У тебя в запасе даже анонимный звонок и свидетель по имени Хорек. Теперь ты с чистой совестью можешь сообщить важную новость матери этого парня.

– Прекрати, Даник, – грубо перебила я его. – Я бы вообще предпочитала разговаривать без свидетелей.

– Я не просто свидетель, увы, – Даник развел руками. – Я тоже имею отношение к этому делу. И к розыску подозреваемого. Поэтому имею право находиться в этом кабинете. Который, кстати, по счастливой случайности и пока мой тоже.

К сожалению, Даник имел это право. Хотя с преогромным удовольствием я бы вышвырнула его за дверь. Как нашкодившего кота.

– Я не гоню тебя, Даник. Но прошу, не корректировать мою речь. Я знаю, что мне сказать.

Как раз я понятия не имела, что говорить. Я совсем недавно обещала Малышу, что не сообщу матери о его так называемой смерти. Что найду нужные слова, которые вселят в ее душу надежду. Но в кабинете по-прежнему торчал улыбающийся Даник. И я тянула время, еще не зная, как выпутаться из этой ситуации. Но первой начала говорить, к моему удивлению, мать Олега.

– Не надо… Не надо ничего сообщать, – на ее глазах выступили слезы. – Я уже знаю… И я не верю. Он не мог покончить с собой. Не мог… Я не верю в его смерть. Нет, я просто уверена, что мой мальчик жив. И прошу… Нет. Я требую, чтобы вы продолжили его розыск.

Черт побери! Круг сужается. Мать требует продолжения розыска. Значит, должно продолжаться и расследование. Значит, вновь постоянный страх за Малыша. Постоянная ложь. Уловки. Чтобы его спасти. Господи, как я от этого устала. Нет, я не могу это допустить. Придется этой дамочке распрощаться с надеждами.

– Вы не можете быть в этом уверены, – отчеканила я. – Более того, как бы вам не было это больно слышать. Я убеждена, что ваш сын утонул. Он покончил собой.

– Да нет же! Нет и нет! – закричала она. И в ее глазах уже не было страха и неуверенности. Ее взгляд стал решителен и строг. – Мой сын не мог наложить на себя руки. И как вы можете быть в таком уверенны? Как? Создается такое ощущение, что вы хотите видеть его мертвым. Чтобы поскорее закрыть еще одно дело.

– А у меня такое ощущение, – не выдержала я, повысив голос. И начисто забыв про существование Даника. – А у меня ощущение. Что вы поскорее хотите увидеть его в тюрьме! Поймите… Если вы верите в то, что он жив… Дайте ему еще один шанс выжить. Избежать тюрьмы! Зачем вам требовать продолжения дела! Вы же сами подставляете сына под пулю! Впрочем, – я махнула рукой. – Эти разговоры бессмысленны. Не хочу вас обнадеживать. Но Олег Лиманов, к сожалению, мертв. Мне очень жаль.

Она всхлипнула. Закрыла лицо руки. Словно мои жестокие слова ударили ее по лицу. Затем она собралась с силами. И посмотрела на меня холодным взглядом. Так умел смотреть Малыш. Когда понимал, что я не права.

– Я не знаю. Поймете ли вы меня… Но это, если хотите, материнское сердце. Оно мне говорит, что он жив. Мой мальчик много испытал в жизни. Но никогда не отчаивался. Поймите… У него умер отец. Я больше скажу. Он утонул. Мальчик его очень любил. И когда море навсегда забрало его тело. Он мне сказал: «Знаешь, мама. Что угодно. Только не такая смерть. Те, кто рожден у моря, не могут так умереть. Это ошибка. Море не может причинить боль. И я предпочту любую смерть. Только не эту…»

Это его слова. Я их хорошо запомнила. Мой мальчик… Он очень любил жизнь.

– И вы же… Вы же предпочтете увидеть его жизнь в тюрьме! На нарах! Мало того. Что он был вами же выброшен на улицу! Вы еще хотите упечь его за решетку! Вот она. Материнская любовь!

Я разошлась не на шутку. Я уже не держала себя в руках. Мне так надоело быть сильной. И в глубине душу я понимала. Почему мне так не понравилась эта женщина. Я не могла смириться, что в жизни Малыша есть еще один человек. Который любит его не меньше меня. Которому он не меньше меня нужен. И который, возможно, ему дороже всегона свете. Меня же оттесняли на второй план. И я не могла это вынести. Я хотела, чтобы Малыш любил только меня. И принадлежал только мне.

– Если бы не вы… – продолжала я бросать ей в лицо несправедливые обвинения. – Если бы не вы… Он, возможно, никогда бы не оказался втянут в такую историю. И теперь… Вы всему миру хотите доказать, что он жив. Вы что, надеетесь, что его здесь встретят с распростертыми объятиями?

– Не вам меня судить, – мать Олега гордо встряхнула головой. И я с тоской отметила, что она еще к тому же почти моего возраста. – Я никогда плохо не относилась к сыну. И ему не в чем меня упрекнуть. И если я решила создать семью. Если я полюбила другого… Это мое право. И я знаю. Что рано или поздно сын поймет меня. А это… Это трудный возраст. Я не знаю, есть ли у вас дети…

– Да! черт побери! – заорала я. – Да! Да! Да! У меня есть дети! И я бы своего сына никогда в жизни не подставила! И если ему был бы дан шанс. Я бы помогла им воспользоваться! А не бегала за сыщиками с мольбами словить его поскорее!

– Если у вас есть дети, – спокойно ответила мать Малыша. Вопреки моим абсолютно непрофессиональным воплям. – Если у вас есть дети, вы поймете меня. Главное – это чтобы был жив мой сын. Пусть за решеткой. Но жив. Если он заслуживает тюрьму, мы переживем эту трагедию вместе. Но, если… если он погиб… Я тоже имею право об этом знать. Я – мать. И я хочу похоронить его своими руками. Мне нужна правда. И я чувствую. Вы не желаете мне помочь ее отыскать. Но я не отступлюсь. Я буду бороться до конца.