Лучшая защита - Шалыгин Вячеслав Владимирович. Страница 33

Когда на зависших напротив кресел голоэкранах появился сам президент Корпорации Роб Вирхов, пассажирам лайнера стало окончательно ясно – свершилось! Лица неофитов вполне соответствовали торжественности момента. Они слушали приветствие президента с максимальной серьезностью и с пониманием всей степени ответственности, ложащейся отныне на их плечи.

Да, это было воистину величайшим моментом в их жизни. Сам Вирхов, пожилой, морщинистый, но все еще статный и уверенный, благословлял новичков, обращаясь к каждому по имени и находя особые слова, будто знал всех с пеленок:

– Ты, Мак, был неповторим! Твой математический анализ функций Эллиота–Гурвича меня покорил. А ты, Слободан, просто превзошел моего ведущего консультанта, когда построил такой замечательный график изменения торговых соотношений!.. Я уже не говорю о твоей теории экономического бэкдрафта, Виктор…

Никто не питал иллюзий – это был обычный психологический трюк, обязательный к применению во всех уважающих себя фирмах, но до чего же приятный! Если у кого-то и оставались сомнения относительно избранного пути, они просто обязаны были развеяться. «Мы лучшие из лучших» – вот что думалось в эту минуту.

Воодушевление достигало пика, корпоративный энтузиазм вгонял в состояние, граничащее с экстазом, и этот взрыв эмоций начисто стирал проклятые сомнения.

А ведь они действительно были. Были, черт возьми! Единственный раз, перед самой посадкой в «Тирин», но шевельнулись трусливые мыслишки. Кое-кто даже пробормотал их вслух. Произошло это, когда только что принятые в Корпорацию специалисты давали расписки. Торжественно, как молодые врачи дают древнюю клятву Гиппократа. Но в отличие от клятвы, исполнение которой напрямую зависит от совестливости врача, расписка имела еще и юридическую силу.

Это и пугало новичков. Ведь среди строчек формального, напыщенного текста клятвы в верности Галактической Корпорации «Райх» и ее идеалам четко прослеживался еще один, скрытый смысл. Человек, подписавший документ, отныне был не волен распоряжаться своей жизнью. Нет, его гражданские свободы ничем не ограничивались, но пользоваться ими он мог лишь с разрешения Корпорации. Добровольная кабала в обмен на огромные деньжищи и твердые социальные гарантии. Хотя кто живет иначе? И все-таки…

Почему расписка, а не привычный трудовой контракт? И что означает формулировка «доверительное распоряжение жизнью сотрудника»? Жизнью, как процессом активной трудовой деятельности, вплоть до пенсии, или… в физиологическом смысле? Нет, никто не подумал, что за особо тяжкие провинности в Корпорации принято убивать на месте, но все же… какая-то подозрительная формулировка.

Таковы были сомнения, которые улетучились сразу после приветствия президента. Ведь если хорошенько вдуматься – глупая рефлексия, вот чем были эти мыслишки. Даже этот толстый и нудный тип в очках, как его… Слободан, в конце концов перестал трястись и кусать губы, сожалея, что так опрометчиво подмахнул расписку.

Рик Хант снисходительно усмехнулся. Этот очкарик наверняка засядет в бухгалтерии. Только там ему и место. Да и половине других тоже. Что за лица, боже мой!

Вот, например, этот коротко стриженный, мускулистый ветеран непонятно какой войны. Как он вообще сюда попал? По протекции Генштаба? Неужели у него хватило мозгов выдержать все теоретические испытания? Ну никак не возможно поверить, что он хоть что-то смыслит в экономике и менеджменте. Ломать головой кирпичи и брать штурмом вражеские бункеры – вот его призвание, а все туда же, в элиту общества – в менеджеры Корпорации! Нонсенс!

А эти девицы. Ну, та, слева, еще ладно. Строгий костюм, такая же пристойная гладкая прическа, почти никакого макияжа, холодный взгляд… Настоящая деловая женщина. Ледяная бизнесвумен. Калькулятор с грудью, да и то плоской. Биокомпьютер без эмоций, но с женскими очертаниями бедер. Грымза, одним словом. Такая куда хочешь пробьется. Больше-то заняться ей нечем. Другие о любви мечтают, мужиков сортируют – от кого дети здоровее да симпатичнее могут получиться, а как надоест сортировать, замуж начинают выходить, рожать и так далее. В общем, находят себе занятие по душе. А этой ничего такого не надо, вот и сублимирует нерастраченную сексуальную энергию, вкладывает всю себя в работу.

Хант брезгливо поморщился. А ведь если ее переодеть, подкрасить да растопить в глазах ледышки… Нет, столько огня не добыть даже из мартена.

Вот вторая – полная противоположность. Она даже не кокетничает пока ни с кем, а уже волнует. Уже абсолютно ясно, чего ей надо от жизни, и почти понятно, как она этого намерена добиваться. И как раз наоборот – непонятно, как она сумела применить этот свой метод, чтобы попасть в десятку лучших. Ну одного экзаменатора можно совратить, ну двух. Но ведь их было десятка три, и четверть – женщины. Всех никак не охватить. К тому же многие испытания были письменными, анонимными и проверялись широкой комиссией. Неужели в этой симпатичной головенке и вправду есть проблески мысли? Со стороны посмотреть – откуда? Но все может быть, чего уж там. Следует быть объективным или хотя бы снисходительным. Особенно к прекрасному полу… особенно на полу перед камином… Рик ухмыльнулся, но тут же одернул себя: «Вы отпрыск благороднейшего марсианского семейства, сэр! Будьте джентльменом, когда думаете о даме… скабрезничайте тактично…»

Продолжая ухмыляться пошлым мыслишкам, Хант скользнул взглядом по остальным. Решительно не за что зацепиться. Один крупнее прочих, даже крупнее и, наверное, сильнее «ветерана», но его мышцы не мускулатура бойца. Просто парень злоупотребляет тренажерами. Другой пялится по сторонам не менее нахально, чем Хант. Наверное, тоже «джентльмен». По виду не марсианин, но избалованных молодых аристократов, промотавших наследство и вынужденных искать непыльную работенку, хватало на любой планете. Этот скорее всего с Земли. Или со спутников… Нет, определенно с Земли. Вон как смотрит. Взгляд первого по праву рождения. Патриция. Все вокруг дерьмо, а он пуп Галактики. Педераст… Все они там, на голубой планете, голубые… Вот куда он сейчас смотрит? Эта блондинка наклонилась так, что через декольте ее можно разглядеть до кружевных трусов, а он? Отводит взгляд! Вежливый! Делает вид, что голубых кровей. Гомик однозначно…

Ну и все. Остальные трое – типичные университетские прыщи. Возможно, умные, кто спорит, но карьеры им не видать. За крутую карьеру надо сражаться. Надо грызть глотки, а не научный гранит. Нужно делать ставки и играть. Фортуна любит смелых и энергичных. А рутина и кропотливый труд – удел тюфяков. Ничего им не добиться. Потому что они идут в обход горы. А на нее надо подниматься. Да с умом. Не зависая на дурацких альпинистских веревках и замерзая от ледяного ветра, а элегантно зафрахтовав флайер. Сел, рычаг на себя – вершина, рычаг вниз – противоположное подножие. Снова на себя – следующий пик… Так, и только так.

– Извините, сударь, вы Хант? – уставился на Рика «голубой».

– Мы знакомы? – Рик высокомерно взглянул на землянина. – Я редко бываю на Земле.

– Нас представили друг другу на Марсе. Помните прием у Харельсона?

– Какой по счету? – Хант чуть скривил губы.

– По случаю вступления его в должность губернатора Олимпии… Второго вступления.

– Да, да, этот скучный раут… Они все одинаковы, простите, господин…

– Добровский. Эужен Добровский.

– Как же, как же, теперь припоминаю. Ваш род происходит от таких знаменитых аристократов, как советник Дмитрий Добровский и живописец Алекс Анри? Не так ли?

– Верно, сэр, это мои предки, хотя наш род гораздо древнее.

– Простите, Эужен… или проще будет называть вас Евгений? Для вас это не станет оскорблением? Не слишком плебейское имя?

– Это допустимо.

– Ах, этот аристократический штиль. – Хант улыбнулся с откровенной издевкой. – «Допустимо»! Как куртуазно это звучит!

– Рик, а вам не кажется, что вы чересчур… критичны, – вылезая из глубокого кресла, как забродившее тесто из формы, подал голос пухлый очкарик Слободан.