Пятая Космическая - Шалыгин Вячеслав Владимирович. Страница 4

– Занятно, – генерал поднял тяжелый взгляд на Преображенского. – Ну что ж, товарищ подполковник, докладывайте. Кто виноват, что делать и так далее.

Преображенский ответил не сразу. Несколько томительных секунд он твердо смотрел в глаза Гордееву. Подполковник отлично осознавал степень своей вины и не боялся ответственности. Иначе ему было бы не стать подполковником в тридцать два и не заработать тот немалый авторитет у подчиненных, который не решился бы оспорить ни вечный соперник Бородач, ни сам Гордеев. Преображенский представил себе, как выглядит эта сцена со стороны. Суровый, но справедливый генерал Гордеев: внешне вроде бы ничем не примечательный, худощавый, невысокий, с редеющими светлыми волосами и внимательными серыми глазами, а напротив него широкоплечий, темноволосый, кареглазый, рослый подполковник Преображенский. «Лед и пламень». Холодный, все понимающий, но ничего не прощающий стратег против грамотного, но убежденного в своем праве на ошибку тактика. Со стороны – ничего общего, но если задуматься, все как раз наоборот: общая ответственность, общее дело и цель – победа.

– Обвинять во всех тяжких флотскую разведку я не стану, – ответил Преображенский. – Обзывать последними словами – тоже. Они сами все о себе знают. Моя ошибка в том, что я не перепроверил их данные на месте и первыми в трубу отправил своих разведчиков, а не саперов. Если бы не Блинов, эта ошибка могла обернуться гибелью не только взвода Краснова и танкистов, но и всего батальона. Я виноват и готов понести наказание.

– Осознаешь, значит? – Гордеев так и не отвел изучающего взгляда. – В этом я не сомневался. Легче не станет, но хотя бы на будущее себе зарубку сделаешь. А наказание... последует, сударь, не сомневайтесь.

Генерал наконец прекратил сверлить Преображенского взглядом и обернулся к Бородачу. Тот мгновенно подобрался, так, что все его грузное на первый взгляд тело преобразилось в гранитный монолит, а грубоватое, будто бы рубленое лицо приобрело выражение предельной сосредоточенности. Даже глаза, небесно-голубые, цвета неба над его родной Европой, никак не вяжущиеся с общим героическим обликом, казалось, немного изменили цвет. Они остались голубыми и ясными, но теперь это была голубизна холодного неба над Натали, планетой вечных снегов.

– Твоя очередь, Борис Александрович, – генерал кивнул второму комбату. – План «Б» будет отрабатывать второй батальон.

– Разрешите... – заикнулся было Преображенский.

– Не разрешаю! – неожиданно взорвался Гордеев. – Это и будет тебе наказанием! Форт Гатлинг возьмет Бородач! А ты его подстрахуешь, – генерал смягчил тон. – Тем более тебе личный состав надо пополнить и технику получить. После совещания отправляйся на базу. Получишь там новые танки и наберешь солдат. Как раз транспорты с техникой и новобранцами прибыли.

– У меня зампотех имеется, он же «ротный один» – обиделся Преображенский, – а кадровик по штатному расписанию – командир второй роты. Вон они оба загорают.

Он указал на Бубликова и Блинова.

– Можешь с собой их взять. Заодно развеешься, ошибки осмыслишь. Все, решен вопрос. Первый батальон отводится в тыл. Это приказ. Выполняйте, подполковник!

– Есть. – Преображенский уставился в пластиковую столешницу.

С точки зрения подполковника, наказание Гордеев назначил слишком строгое. Хотя, конечно, по заслугам.

– И главное, Павел Петрович, ты встретишь и сопроводишь проверяющего из Генштаба, – закончил Гордеев с едва различимым неудовольствием. – На «Уран» его привезешь, я после двадцати одного туда передислоцируюсь.

– Дожили, – буркнул начальник штаба бригады полковник Хосокава Харуо. – Уже проверяющие к нам ездить начали.

– Будем так воевать, еще не до того доживем. – Гордеев махнул рукой. – Кроме начштаба и Вяземского все свободны. Честь имею, господа офицеры.

Начало июля в Стокгольме выдалось прохладным. Было солнечно, но настойчивый северный ветер не давал насладиться летним теплом. Зато все тот же ветер позволил городу вдохнуть полной грудью. И вовсе не потому, что развеял смог. Над мегаполисами Земли уже давно не было смога. Промышленные выбросы в атмосферу и сизые облака транспортных выхлопов остались в далеком прошлом, в Индустриальной Эпохе, когда недра планеты еще были полны нефти, газа и всяких полезных ископаемых. Но все же в столице, как и в любом мегаполисе, до сих пор дышалось труднее, чем среди зелени ухоженных парков, например близ Упсала, на берегах озера Эльмарен или на Аландских островах. Труднее из-за жуткой насыщенности воздуха углекислотой и бытовыми испарениями. В каменных лабиринтах улиц, никогда не видевших солнца из-за многочисленных небоскребов, воздух застаивался как в корабельном кубрике. Ветер с моря хотя бы немного решал проблему. Жаль, что только эту. Со всеми остальными жителям перенаселенного Стокгольма приходилось справляться самостоятельно.

Президент Земной Федерации Огюст Френо подошел к стеклянной двери, и она услужливо отъехала в сторону. Он сделал шаг и очутился над пропастью, в метре от идеально ровного обрыва-стены. Ощущение, что висишь на высоте птичьего полета и любое неловкое движение может обернуться затяжным падением, щекотало нервы, но ничуть не отвлекало от текущих проблем. Слишком уж они были серьезными, чтобы от их осмысления отвлекла такая мелочь, как стеклянный балкон с почти невидимым ограждением из прозрачного пластика. Но привычка есть привычка. С этого балкона на сто тридцать седьмом этаже Дворца Наций открывался отличный вид на столицу Земной Федерации, и думалось здесь лучше всего. А подумать президенту Френо было о чем. В первую очередь о критической обстановке на фронте. После доклада начальника Генштаба маршала Дюссона Верховный Главнокомандующий погрузился в пучину тягостных раздумий, и балкон будто бы сам поманил его, подмигнув едва заметным бликом на стеклянном полу.

Маршал Дюссон остался в кабинете. То ли боялся высоты, то ли не доверял инженерам, спроектировавшим балкон-невидимку. Президент не настаивал. Продолжить беседу можно было и через порог. Взгляд Френо устремился к Площади Федерации. Еще месяц назад над ней вспыхивали красочные фейерверки в ознаменование очередной победы федеральных войск – взятия Колонии Старт, – а теперь было пусто. Теперь вдруг выяснялось, что это была последняя победа, а значит, и последний салют. Войска Марсианского Демократического Альянса готовились к мощному контрудару, и эта новость перечеркивала все успехи последних трех месяцев. Генштаб не знал, где происходит сосредоточение войск Альянса, но Дюссон был абсолютно уверен, что для входа в Солнечную систему объединенному флоту противника потребуется один короткий прыжок.

– Получается, они нас переиграли? – Френо оглянулся и нервно потеребил пуговицу полувоенного френча.

Маршал Дюссон, невысокий, полноватый, с маленькими невыразительными глазами, но все равно подавляющий своей запредельной серьезностью, коротко кивнул.

– Переиграли по всем пунктам, – маршал поднял строгий взгляд на Главнокомандующего. – Я предупреждал, господин президент, что, распыляя силы, мы подставляем себя под удар. Наша армия не резиновая, мы не можем контролировать сразу три десятка точек пространства. У нас не хватает людей и кораблей. Прозрачность фронта просто ужасающая. Зачастую мы имеем не больше одной десантной бригады и одной-двух флотилий на оккупированную Колонию. Этого недостаточно ни для поддержания порядка на захваченных планетах, ни для отражения контратаки.

– Но ведь они справляются? – Френо невольно вытер вспотевшие ладони о френч и сцепил руки за спиной. От тона маршала ему стало не по себе: холодно и неуютно.

– Справляются, но исключительно потому, что марсиане не контратакуют. Они сдают Колонии, тем самым все больше растягивая наши силы по Галактике, а сами тайком возвращаются к границам Солнечной. Согласно свежим разведданным, в Поясе Освоения нам реально противостоит только Шестой колониальный флот, все остальные флоты уже отошли для перегруппировки и удара по Земле.