...По имени Анна - Щербакова Галина Николаевна. Страница 15

– Это было правильно, – сказал Николай. – Им было приятно наше с Аней уважение к правилам. Конечно, никаких возражений не было.

При большой лжи людей, как правило, убеждают живые мелкие подробности. Они и успокоили маму. А может, сбили с толку? Груша пошла ставить чайник. Николай, раздеваясь, тихо сказал, что на нем латаный свитер, надо как-то это объяснить. «Но ты же с поезда. В дорожном», – сказала я. «Но разве ты не сказала, что мне сегодня встречать тещу?»

Мы захихикали. Я оглядела его свитер. Никудышный. Подвернула рукава до локтя, обнажив кривые рубцы войны. На плечи положила легкое кашне, даже ничего получилось. Коля был с мамой вежлив и терпелив и отвечал на все ее вопросы. Был ли женат? Были ли дети? Где проживает сейчас? Кого хотел бы – мальчика или девочку? На вопрос, не лучше ли было рожать мне в Калязине, сказал: «Нет! Я хочу быть рядом». Они с мамой уже планировали, где будет стоять детская кроватка, а я пошла к Груше.

– И сколько тебе это стоило? – спросила она. – Из какого театра такой ободранный?

Мне расхотелось рассказывать правду, а то, что Груша видела рваные рукава, но не увидела ничего другого, меня даже обидело.

– Груша! Я с ним работаю. – Оказывается, я классная врунья. – Он давно мне предлагал идти за него, но вначале была надежда на Фимку, а потом брюхо, а он такой славный, что садиться ему на шею было стыдно. Но тут он опять завел разговор, я ему: мама едет, отстань, не до тебя. И он снова предложил идти за него. Я в ту минуту больше про маму думала, ну и решила: была не была. Груша, я его не покупала, что ж ты так обо мне?

– Да ладно, – ответила Груша. – Я тебе и верю, и не верю. Ладно. Мать успокоилась. Уже в голове коляску покупает. Он к тебе переедет?

– Ну, а как еще?

– Да никак, – заворчала Груша. – Оформляйтесь. Родители правда католики?

– Ну, я их, честно говоря, не видела. Но в Ивангород он ездил точно. Я подписывала командировку. А зачем ему придумывать католиков? Ну, подумайте сами.

– С тобой согрешишь, – засмеялась Груша. – То у тебя иудей, то католик. Имей в виду, бусурмана не пущу. Так и знай. Держись уж за этого оборванца.

У счастья быстрые ноги. Я не заметила, как прошло семнадцать лет. Я любила мужа почти безумно, какой там Фимка? Безумно любила очень уравновешенная женщина. Николай был нежен, заботлив, сына любил как своего.

Мама умерла, так и не увидев внука. Нам надо было забирать бабушку, но та уперлась. Попросила отвезти ее на родину, в деревню, к младшей сестре. «Сестра одна, дети разъехались, живут своей жизнью, так что я ей не помеха, а утеха. Будет бормотать свои старческие глупости». Младшенькая была женщиной серьезной. «Я смехи не люблю. Смехи, они от пустой головы. А я строгая, мне всегда есть, о чем подумать, а не хихикать». Я боялась за бабушку, но старушки спелись. Младшая учила старшую жить, а та, сделав серьезный вид, отвечала: «Старость нам подарена, чтоб отдохнуть от всего, чего нахлебались. Все прошло, не вернется, в окошко не влезет, можно и посмеяться. Времени-то чуть. Так порадуйся остатку лет». Николай починил у старух все, что можно, уж они квохтали, как курицы, какой у меня случился муж. Не было в их роду такого мужчины. Никому из баб не выпало такое счастье. Я и сама иногда думала: может, глупо настаивать на правилах жизни, придуманных человеком? Может, жизнь сама знает, где пролить сок и разбить стакан? Через пять лет после моего замужества умерла Груша. Нам досталась вся квартира. Мне казалось, что лучше дома, чем мой, просто не бывает.

И хоть это неприлично говорить матери, но красивее моего сына Мишки я ни малышей, ни парней не видала. Я так боялась, что он будет в отца – маленький и плюгавенький. Но он случился в меня – богатырь. А волосы густые, кудрявые, как у Коли.

Муж в подробностях знал историю семьи Домбровских, коснувшуюся странным образом моей жизни. Мы ходили в тот дом. Бывшей дворницкой не было и в помине. Весь подвал занимал магазин «Заходи – не пожалеешь». Мы поднялись в квартиру на третьем этаже. Нас встретила Валюшка. Ей было уже далеко за тридцать, но она оставалась по-детски хорошенькая, и как-то сразу заметно, что глупенькая. Странно, в молодости я этого не замечала. Последний раз я ее видела после второго выкидыша. У меня уже был сын, и я испытывала какую-то неловкость из-за своего счастья. Хотя, если совсем честно, Валюшка убитой горем не казалась. Бледная до ощущения прозрачности, она сказала, что, по большому счету, еще и не готова к материнству. «Только-только наступила свобода от родителей, от обязанностей, учебы! Конечно, родись дети – я была бы счастлива. Но я сейчас не несчастна».

Уже теперь я думаю: опять эти тонкие нити неведомого завтра. Может, им уже было известно, что ее брак рухнет, что будет новый. А потом и третий. А случись дети – может, держалась бы за Толяшу как за последнюю надежду?

…Она впустила нас гостеприимно, под мой рассказ, как мы с ней играли в бадминтон, а я снимала угол у дворничихи, теперь этого угла и не найдешь. Я первый раз увидела, что такое евроремонт, слово это только-только возникло, поохала, поахала. Колю заинтересовал супертелевизор из Японии, а мы присели на изящные банкетки, сделанные под царей.

– Квартира пережила все эпохи кошмаров и ужасов этой страны, – сказала Валюшка.

Я спросила о родителях, Валюшка сказала, что все у них хорошо, ходят гулять в Останкинский парк. И тут же, без перехода, выпалила, что новый муж ее будет баллотироваться в госдуму. Почему-то мы тут же засобирались домой. Не специально, но так получилось. Я еще раз посмотрела на стенку, за которой когда-то шли ступеньки в дворницкую. Боже, подумала я, как же безжалостно время стирает прошлое. Хотя о чем это я? Не о ступеньках же? На доме не было мемориальной доски великого ботаника Домбровского, а его квартиру переделали в картинку из модного журнала. Конечно, прогресс после коммуналки, что там говорить, но почему в душе щиплет, щиплет?.. И коммуналка кажется лучше царских хором. Но это глупость, я так не думаю. Просто случился провал. Время перепрыгнуло в России через какой-то важный этап. Мы пропустили спираль ли, круг, или просто сделали все по-быстрому, прыгнули, да не туда, и плюх в лужу. Но кто теперь будет искать ту пропущенную правильную дорогу, если уже посидели задницами на банкетках и покатались на мерседесах? И где она теперь, Эмилия Домбровская, с тремя классами образования? Она тоже хотела куда-то прыгнуть. Мы ничему не научившийся народ, а необучаемость – форма душевного спида.