Приемыш обезьяны - Берроуз Эдгар Райс. Страница 44

Шарпантье решил вернуться в лагерь за подкреплением и тогда сделать попытку выследить туземцев и спасти д'Арно.

Было поздно, когда изнеможенные люди добрались до поляны у берега, но двоим их них возвращение принесло такую большую радость, что все их страдания и раздирающее душу горе были мгновенно забыты.

Маленький отряд выступил из джунглей на поляну, и первое лицо, которое увидели профессор Портер и Сесиль Клейтон, была Джэн Портер, стоявшая у двери хижины.

Она бросилась им навстречу с криком радости и облегчения, обвила руками шею отца и, в первый раз с тех пор, как они были высажены на этот ужасный берег, залилась слезами.

Профессор Портер старался мужественно подавить свое волнение, но напряжение его нервов и упадок сил были слишком сильны. Он долго крепился, но наконец, уткнув свое старое лицо в плечо дочери, он тихо заплакал, как усталый ребенок.

Джэн Портер повела его к хижине, а французы направились к берегу, откуда шли им навстречу многие из их товарищей.

Клейтон, желая оставить наедине отца с дочерью, присоединился к морякам и разговаривал с ними, пока их шлюпка не отплыла к крейсеру, где лейтенант Шарпантье должен был доложить о неудачном исходе предприятия.

Тогда Клейтон медленно повернул к хижине. Его сердце было преисполнено счастья. Женщина, которую он любил, была спасена!

Он дивился, каким чудом удалось ей спастись? Видеть ее в живых казалось почти невероятным.

Когда он подошел к хижине, он увидел выходившую оттуда Джэн Портер. Она поспешила к нему навстречу.

– Джэн! – крикнул он. – Бог был поистине милосерден к вам. Скажите, как спаслись вы? Какой облик приняло провидение, чтобы сохранить вас для нас?

Никогда прежде не называл он ее по имени, и, сорок восемь часов тому назад, Джэн Портер залилась бы нежным румянцем удовольствия, услыхав это обращение из уст Клейтона – теперь оно испугало ее.

М-р Клейтон! – сказала она, спокойно протягивая ему руку: – прежде всего позвольте мне поблагодарить вас за вашу рыцарскую преданность моему дорогому отцу. Он рассказал мне, какой вы были самоотверженный и смелый. Как сможем мы отплатить вам за это?

Клейтон заметил, что она не ответила на его дружеский привет, но он не почувствовал никаких опасений по этому поводу. Она столько вынесла… Он сразу понял, что не время навязывать ей свою любовь.

– Я уже вознагражден, – ответил он, – тем, что вижу в безопасности и вас и профессора Портера, и тем, что мы вместе. Я думаю, что я не мог бы вынести дольше вида сдержанного и молчаливого горя вашего отца. Это было самое печальное испытание во всей моей жизни, мисс Портер. А к этому добавьте и мое личное горе – самое большое горе, которое я когда-либо знал. Скорбь отца вашего была так безнадежна, что я понял, что никакая любовь, даже любовь мужа к жене, не может быть такой глубокой, полной и самоотверженной, как любовь отца к своей дочери.

Девушка опустила взор. Ей хотелось задать один вопрос, но он казался почти святотатственным перед лицом любви этих двух человек и ужасных страданий, перенесенных ими в то время, как она счастливая сидела, смеясь, рядом с богоподобным лесным существом, ела дивные плоды и смотрела глазами любви в отвечающие ей такой же любовью глаза.

Но любовь странный властелин, а природа человека еще более странная вещь. И Джэн все же спросила, хотя и не попыталась оправдать себя перед своей собственной совестью. Она себя прямо ненавидела и презирала в тот момент, но тем не менее продолжала свой вопрос:

– Где же лесной человек, который пошел вас спасать? Почему он не здесь?

– Я не понимаю, – ответил Клейтон. – О ком вы говорите?

– О том, кто спас каждого из нас, – кто спас и меня от гориллы.

О! – крикнул с удивлением Клейтон. – Это он спас вас? Вы ничего не рассказали мне о вашем приключении? Пожалуйста, расскажите!

– Но, – допытывалась она, – разве вы его не видели? Когда мы услышали выстрелы в джунглях, очень слабые, очень отдаленные, он оставил меня. Мы как раз добрались до открытой поляны, и он поспешил по направлению к схватке. Я знаю, что он пошел помогать вам.

Тон ее был почти молящий, выражение – напряженное от сдерживаемого волнения. Клейтон не мог не заметить этого и смутно удивлялся, почему она так сильно взволнована, так озабочена тем, где находится это странное существо. Он не догадывался об истине, и как мог он о ней догадаться?

Однако, он ощутил смутное предчувствие какого-то грозящего ему горя, и в его душу бессознательно проник зародыш ревности и подозрения к обезьяне-человеку, которому он был обязан спасением своей жизни.

– Мы его не видели, – ответил он спокойно. – Он не присоединился к нам. – И после минуты задумчивого недоумения добавил: – Возможно, что он ушел к своему племени – к людям, которые напали на нас.

Клейтон не знал сам, почему он это сказал: ведь он сам не верил этому; но любовь – такой странный властелин!

Девушка глядела на него широко раскрытыми глазами.

– Нет! – воскликнула она пылко, – слишком уж пылко – подумалось ему. – Это невозможно. Они – негры, а он ведь белый и джентльмен!

Клейтон смутился, но его соблазнил маленький зеленоглазый чертенок.

– Он странное, полудикое существо джунглей, мисс Портер. Мы ничего не знаем о нем. Он не говорит и не понимает ни одного европейского языка, и его украшения и оружие – украшение и оружие дикарей западного побережья.

Клейтон говорил возбужденно.

– На сотни миль вокруг нас нет других человеческих существ, мисс Портер, одни дикари! Он наверное принадлежит к племени, напавшему на нас, или к какому-нибудь другому, но столь же дикому, – он, может быть, даже каннибал.

Джэн Портер побледнела.

– Я этому не верю, – прошептала она как бы про себя. – Это неправда. Вы увидите, – сказала она, обращаясь к Клейтону, – что он вернется и докажет вам, что вы не правы. Вы его не знаете так, как я его знаю. Говорю вам, что он джентльмен.

Клейтон был великодушный, рыцарски настроенный человек, но что-то в ее тревожной защите лесного человека подстрекало его к безрассудной ревности. Он вдруг забыл все, чем они были обязаны этому дикому полубогу, и ответил Джэн Портер с легкой усмешкой:

– Возможно, конечно, что вы правы, мисс Портер, – сказал он, – но я не думаю, чтобы кому-нибудь из нас стоило особенно беспокоиться об этом молодце, поедающем падаль. Конечно, может быть, что он полупомешанный, потерпевший когда-то крушение, но он забудет вас так же скоро, как и мы забудем его. В конце концов это только зверь джунглей, мисс Портер!

Девушка не ответила, но почувствовала, как больно сжалось ее сердце. Гнев и злоба, направленные на того, кого мы любим, ожесточают наши сердца, но презрительная жалость заставляет нас пристыженно молчать.

Джэн знала, что Клейтон говорил только то, что думает, и в первый раз попыталась подробно разобраться в своей новой любви и подвергнуть объект ее критике.

Медленно отвернулась она от молодого человека и пошла в хижину, напряженно раздумывая. Она попыталась представить себе лесного своего бога рядом с собою в салоне океанского парохода. Она вспомнила, как он ест руками, разрывая пищу, словно хищный зверь, и вытирает затем свои жирные пальцы о бедра, – и содрогнулась.

Она пыталась вообразить, как она его представляет своим светским друзьям – его, неуклюжего, неграмотного, грубого человека.

Джэн задумчиво вошла в свою комнату, села на край постели из трав, прижав руку к тревожно дышащей груди, и вдруг почувствовала под блузой твердые очертания его медальона.

Джэн Портер вынула медальон и с минуту смотрела на него затуманенными от слез глазами. Потом прижала его к губам, зарыла лицо свое в папоротники и зарыдала.

– Зверь? – прошептала она. – Пусть тогда бог тоже обратит меня в зверя; потому что, человек ли он или зверь – я его!

В тот день она не видела больше Клейтона. Эсмеральда принесла ей ужин, и она велела ей передать отцу, что ей нездоровится.

Следующим утром Клейтон рано ушел со спасательной экспедицией в поиски за лейтенантом д'Арно. На этот раз отряд состоял из двухсот человек, при десяти офицерах и двух врачах. Провианта было заготовлено на неделю.