Срединный пилотаж - Ширянов Баян. Страница 29
И он принялся лихорадочно сгребать в целлофановый пакет юзаные баяны с контролем, технические машины, фантики и – от них, и от многочисленных струн – , петухи, банки из-под салюта и прочие мелочи, сопровождающие немудреный быт винтоварни.
Держа в пальцах пузырек с черным, Шантор Червиц никак не мог решиться. То ли кинуть его в мусор, то ли заныкать получше. Так ведь если заныкать, а его найдут – это ж палево! Перкурсор!
Под конец, жадность все же взяла верх, и Шантор Червиц сложил неиспользованные баяны, стендаль и прочий компот в отдельный пакет, который положил на самый край подоконника, чтобы, в случае чего… Чего, чего… Да, того самого!.. …скинуть его с этажа!
Пока Шантор Червиц занимался приборкой, Ната Кристаллл тихо плакала в сортире, Седайко Стюмчек на пару с Хельгой Ебистоссс секли за дверью. В щели видно ничего не было, но подозрительный шум продолжался. Появились какие-то скрипы, шорохи и шипение. Наконец, догадавшись, в чем тут дело, Седайко Стюмчек взглянул в щель на собачку замка. И увидел сверло. Оно медленно-премедленно вращалось, от него бесшумно отпадали металлические стружки и он явственно увидел, что проделана уже добрая половина этой паскудной работы.
Седайко Стюмчек отскочил от двери.
– Это не менты! – Лихорадочно затрясся он. – Это ОМОН! Они замок сверлят бесшумным сверлом. Слышите – смазкой воняет!
– Если это ОМОН, то они любят в окна прыгать. – Сообразила Хельга Ебистоссс. – Они ж все стекла тут повыбивают!
Когда эта информация дошла до Шантора Червица, а дошла она почти моментально, он тут же распахнул все окна настежь, впустив в хату свежий утренний бриз. Никто, казалось, не обратил на это внимания, лишь Семарь-Здрахарь, возлежащий на диванчике и читающий «Низший пилотаж», прикрыл ноги одеялом.
Хельга Ебистоссс осталась слушать работу бесшумного сверла, а Шантор Червиц собрал всех вокруг себя и принялся давать лихорадочные наставления:
– Здесь никто не варил! Мы все ходили на Лубу, там нашли варщика, кто он, откуда, как зовут – никто не знает! Он нас прямо там втрескал и мы пошли сюда. Если на допросе все будем гнать одно и то же – ну, помудохают малость – и все. Отпустят. Тогда против нас ничего не будет. А ежели кто сломается – ему и пришьют и варку, и организацию притона, и еще сто бочек арестантов и три кило хмурого.
Прискакала перевзбудораженная Хельга Ебистоссс:
– Они начали домкратами дверь отжимать! – Заскрипела она. – Еще пять минут – и все! Брать будут!
Ей повторили то, что надо будет говорить на допросе и она, охнув, помчалась на кухню. Пакет со стремаками полетел в окно. Через несколько секунд выяснилось, что то были не стремаки, а лаборатория. Шантор Червиц, обнаруживший сей прискорбный факт, отправил следом и кучу баянов с контролем и прочие причиндалы винтоварения и – потребления.
Он и Хельга Ебистоссс высунулись в окно. Пакеты мирно лежали на травке под деревьями. Никто к ним не бежал, дабы выпотрошить содержимое, снять отчепятки пальцев и проанализировать их на наличие наркотика.
– Они сказали – минутная готовность! – Ворвался на кухню Седайко Стюмчек. Он нашел Нату Кристаллл, выволок ее в комнату, вытер слезы и положил на пол лицом вниз, заставив скрестить руки на затылке.
– Не шевелись! – Приказал он и, умостившись рядом, сам принял такую позу.
Шантор Червиц, перепрыгивая через их тела, заметался по квартире, выискивая не найденное доселе палево. Такового оказалось преизбыточно: фантики от баянов, гаражи от струн, сами струны с контролем. Нашелся даже пузырь с отработкой красного.
Все это пулеметной очередью отправлялось за окно.
Но прошла минута. Больше чем минута. Больше, чем даже пять минут, а никто так и не собирался штурмовать этот флэт.
Ната Кристаллл и Седайко Стюмчек замерзли на продуваемом полу.
– Ну, скоро они? – Жалобно поинтересовалась Ната Кристаллл.
Семарь-Здрахарь отложил книжку:
– Если уж там ОМОН, то лучше сдаться самим!
Он резко встал и, отодвинув прильнувшую ухом к входной двери Хельгу Ебистоссс, открыл замок и распахнул дверь.
Все охнули.
За дверью никого не оказалось.
Вообще никого. Ни ментов, ни ОМОНа, ни ОНОНа, ни одной живой души.
Шантор Червиц, как был, в тапочках, сбегал за стрем-пакетами, приволок их.
Тут же пошла работа по выбиванию очередной партии вторяков… Варке странного вида киселя, что получился вместо сияющих кристаллов…
А Семарь-Здрахарь сел играть в шахматы сам с собой.
Помните, я обещал, что шахмат больше не будет? Я обманул!
Но не это важно, а то, что история эта, на самом деле имеет продолжение и не одно. Раньше главными героями были мужики, но, что поделать, теперь будет героиня…
С тех пор Хельга Ебистоссс, как ширнется, на отходняках все время стала ловить стремопатию про ОМОН. А трескалась она частенько, и поэтому глюкой ОМОН стал ей как родной. Она понимала, что это глюки, и поэтому, когда, услышав за дверью глюкое шевеление, она, по методу Семаря-Здрахаря, резко открывала ее, и там никого не было, Хельга Ебистоссс испытывала чувства сродни приходу или оргазму. Но в одну преомерзительнейшую ночь для нее стало настоящим потрясением, когда вместо пустоты за дверью она увидела живую пару удивленно смотрящих на нее ментов…
На костылях.
Когда втрескаешься, то со временем происходят странные дела.
Нет, ты не въехал. Правильно. Некоторые странные дела происходят и сразу. Но я не о том. Странные дела происходят не вообще, там, с кем-нибудь или с тобой самим, хотя и с другими и с самим тобой тоже происходят странные дела, но другие, не те, о которых я говорю, а говорю я о том, что с самим течением этого ебаного времени происходят странные дела. Так яснее? Вот и славно.
Подтвердить это могут и многие люди, и многие факты, но сейчас только один факт. Самый странный. Страннее не бывает.
Значит, так…
Было это с Клочкедом.
Сломал как-то Клочкед ногу. Отлежал в больнице в лежку ровно месяц. Нехороший у него перелом оказался. Пришлось врачам кости скреплять всякими штырями и пластинами на шурупах.
Выписали медики-мудики Клочкеда едва тот на костыли встал. Нога вся раскроячена, шрамы туда-сюда так и ползают. И выписали ведь! Вот суки!
А ходить на костылях человеку непривычному ой как тяжко! Да и медленен такой способ перемещения. Да и неудобнячен вельми. Режут эти костыли подмышки. Впиваются, хотя и закругленные.
И вот, лежит Клочкед дома. В idiot-box пялится. А рядом телефон. И как-то незаметно рука Клочкеда сваливается на этот телефон и как-то уж совсем автоматом номер набирает.
– Але. – Говорят из трубы.
Только тут Клочкед понял. Он по телефону говорит!
– Але, – отвечает. – Чевеид Снатайко?
– Я – Отвечает Чевеид Снатайко.
– Есть чего?
– Есть. – Отвечает Чевеид Снатайко.
– Слышь… А это… Ты не заглянешь? – Просит Клочкед. – А то я вчера выписался. На костылях весь. И в гипсе.
– Не. – Отвечает Чевеид Снатайко. – Не могу. На кого я хату оставлю? Тут у меня народу куча.
– Эх, бля…
– А ты сам подгребай. – предлагает Чевеид Снатайко.
– Да я ж, того… Хожу плохо…
– Полторашка тебя уж ждет. – Сообщает Чевеид Снатайко. – Что я – добра не помню?
– Хорошо. – Вздыхает Клочкед. – Получится – приду. А ты полторашку эту подальше заныкай.
– Оки-доки. – Говорит Чевеид Снатайко и трубу со своей стороны вешает.
И тут начинаются чудеса.
Ну, не умел Клочкед на костылях ходить. А встал на них. Не умел Клочкед на костылях по лестнице спускаться. А спустился! И не грохнулся к тому же!! Не умел Клочкед на костылях по улицам разгуливать. А пошел! И как пошел!
Медленно. Очень медленно. Три шага сделает. Передохнёт. Пять шагов сделает. Перекурит. Дошел он до дороги, за которой дом Чевеида Снатайко. А светофора нет. А машины так и ездят. И останавливаться не желают. Смотрел, смотрел на них Клочкед, плюнул.