Занимательная сексопатология - Ширянов Баян. Страница 13

Старое одеяло на колючую траву, джинсы и юбки – на кусты, чепчики – в воздух! Ура порнухе! Вова взял камеру, Леша – бразды правления:

– Раздевайтесь!

Лена моментально скинула с себя ту малость, что еще оставалась на ней, и замерла, руки по швам. Но Оля, на что хрупкое создание, характер имеет очень въедливый:

– А где сценарий?

– Э-э-э, мнэ-э-э… – замялись мужики. – Это предварительная съемка, тут особого сценария не надо, так, как получится, главное – о себе заявить! Продадим эту пробу – будут бабки и на полное кино, со сценарием, осветителями и… прочим.

Оля разделась. Леша разделся. Я начала раздеваться. Пока медленно и аккуратно я стягивала с себя колготки, Леша взгромоздился на Лену и начал похотливо елозить.

– Постойте, я же кассету не зарядил! – запрыгал вокруг Вова. Пока он искал кассету, настраивал камеру, наводя ее на всех нас поочередно, вокруг летали комары, шмели и вертолеты, шелестела высохшая трава, и лешин пенис лениво вился по ветру, пока окончательно не замерз.

– Я замерз! – провозгласил Леша и оделся. Каково было нам, он, естественно, не подумал. Володя с радостью отдал ему камеру и примостился к нам, голый, довольный, с махоньким хуечком, который так и не возбудился, побывав попеременно в трех девичьих ртах. Пока этим важным делом занималась Оля, мы с Леной, поняв друг друга, тоже занялись своим поиском любовного наслаждения. Леша, полностью поглощенный съемками минета, не обращал на нас никакого внимания до тех пор, пока частично удовлетворенный Вова не ткнул ему пальцем:

– Ты этих снимаешь? Леша начал было, но мы уже устали, да и комбайны подошли ближе, да и вертолеты стали летать ниже, да и комары начали звереть.

Вы думаете, это все? Нетушки, самое веселое впереди.

Что нужно возбужденной недоебанной женщине, прежде чем одеться? Правильно, вода и полотенце…

Полотенца в машине нашлись – хорошие махровые. А воды, кроме как в радиаторе, не было. Пришлось подмываться пепси-колой…

Знаете, не так уж и плохо. Липнет, но слегка. А шипящие пузырьки дают невыразимо сексуальный эффект. Все подмывайтесь Пепси-Колой!

И еще один панегирик этой фирме. Пока мы кувыркались на одеяле, одна из начатых бутылок протекла… в салат. Получилась натуральная окрошка-пепси. Съедобно. Попробуйте.

А что с кассетой? Выяснилось, что за четыре часа съемок материала сделано на сорок минут, причем ни одного «коммерческого кадра» (это такие, где сперма льется потоком). Кассета перекочевала к двадцатилетней дочке Володи, которой и была бездарно затерта.

Как мы снимали порнуху – 2 Ѕ.

После публикации репортажа Киры Мурашовой – «Как мы снимали порнуху – 2», где события, имевшие место на съемочной площадке, были изложены с «женской» точки зрения – что естественно, учитывая пол автора – в редакцию пришло письмо. Оказалось, что один из героев репортажа является нашим читателем (а теперь – и автором). Владимир Таранцов, задетый, видимо, за живое некоторыми подробностями, излагает свою версию события.

Вот ведь – его величество случай! Не попадись мне на глаза у одного моего знакомого ваша, я бы сказал, сексуально-задиристая газета, я бы и не знал, что стал героем газетных побасенок. Хотя то, что я сейчас расскажу, правда, тоже односторонняя, как и та статья, где я оказался некопенгаген при съемке порнофильма.

Сам по себе факт возможности поработать при съемке такого фильма любому мужику будет интересен. Это в природе заложено. Но тот случай просто особый. Во-первых, сам режиссер приехал с опозданием и в таком виде, что я засомневался, он ли это. Это не значит, что я до этого общался только с Бондарчуком или с Михалковым, но таких штанов я не видел со времен геологических экспедиций (и то как списанные), куртка просто малярная… Теперь о девицах. Одна такая крупная, разлапистая, ну ничего эротичного. Вторая – худенькая, и я засомневался, что у нее найдется то, что называют бюстом. Лицо, правда, подходящее, этакая прожженность могла бы быть на экране. Третья – при сиськах на подпорках, полненькая и еврейка. То, что еврейка будет сниматься… меня просто доконало. А тут режиссер «радует», что актер не приехал – срочная репетиция, и добавил: «что-нибудь придумаем»; если бы я догадывался – что именно.

Ехали на место съемки долго. Барышни привередничали на предмет, чтобы не застукали, да долго еды всякой покупали с водкой. Ихний был заказ, я-то за рулем – низзя. А они: как сниматься без нее? По дороге режиссер рассказал нам сюжет, что-то там с фантазией, как из пизды, методом фантазии вдруг хуй получается. Да еще курил по дороге, я же дым не переношу. Заехали в красивое место на край лесочка, рядом поле с чем-то в рост человека зеленым, красота! Начали устраиваться, очень похоже как на шашлыки приехали.

Я, естественно, волнуюсь, все ж таки сейчас три барашка голыми предстанут, не каждый день такое. Хотя виду не подаю. Музыку завел, стол накрыли. Стали барышни под руководством режиссера раздеваться, а я с ка­мерой, руки трясутся. Которая еврейка, очки сняла и ничего не стала видеть, а сиськи прямо как вымя, мощные такие. Та, которая покрепче в одежде была, без одежды такой же и осталась. Третья, худенькая, как бы без выпивона не решалась раздеться. И почему-то именно сразу раздеваться, как будто лесбиянки. Это так режиссер расстарался, мол, сразу за рога. Ладно, думаю! За рога так за рога. Барышни по сценарию взялись рассуждать, мол, все хорошо, только жаль, нет мужиков, и по рюмочке. Музыка играет, режиссер скачет и меня дергает, у еврейки сиськи спокойно так на животике лежат, с нее-то я и начал съемку, как она их выуживает на свет божий. Затем та, которая в теле, губки подправляет на лице помадой, и тут же крупным планом ее «делянку» и как она на ней разгон устраивает. А от комаров чем-то намазались, щиплет, зараза. Она пальцами по тому месту, где клитор должен быть, мацает, как говорят в Одессе, ну и ничего такого не происходит. Даже я успокоился, снимаю себе крупняком, где-то сантиметров с шести, устроился между ляжками.

Следующий кадр по идее режиссера так строился: которая худенькая в избытке чувств, проснувшихся в ней, должна припасть губами ко влагалищу той, что покрепче и, целуя, и вылизывая, сделать тете хорошо! Еврейка, глядя на это безобразие, тоже должна начать тормошить свое сокровище. В общем, минут через пять как бы все при деле. Даже худенькую стали раздевать. Из порток постепенно выползало этакое селедочное тельце, впрочем, более-менее стройное и с признаками взрослой женщины.

Дальше на съемочной площадке, после небольшого, но слегка базарного обмена мнениями, победило мнение режиссера, и мы распластали еврейку на одеяле-скатерти, раздвинули ноги, барышни приникли к этому совершенству и стали там извиваться. Режиссер, издали покуривая, время от времени возгласами «стоп» менял позиции. Добраться с камерой до удачной точки съемки было не просто, все поле было занято жопами и тем, что выглядывало между. Но дело шло. И тут режиссер оглашает, что как ни крути, а мужик нужен. Я, говорит, не могу, я должен это довести до конца, поэтому и обращается ко мне, давай-ка раздевайся и будешь работать, а я снимать.

Тут надо сказать, что за все время, что я через оптику всматривался в лона и прочее, у меня даже не шевельнулся. Профессиональная зависимость – сначала работа, затем что угодно, но в первую очередь работа. Разделся спокойно, без стеснения. Лег под них. Барышни набросились на мой хуй и, хихикая, стали его почмокивать и переговариваться, рассуждая над происками режиссера. Мой семипалатинский слегка огляделся и, решив своей хуевой башкой, что тут делать нечего, слегка приосанился, но и все! Девушки его и уговаривали, и изо рта в рот препроваживали, но он именно как бы под ветерком покачивался, как у вас в статейке отмечено, когда оказывался на воле, и все. Когда перед моим лицом по раскладу режиссера появлялась то одна, то другая, как ее пошляки называют, киска, я, в общем-то, с охотой целовал эти штучки и лизал, но… это ж надо, чтобы так сложилось, что именно в эти дни у двоих из них были месячные! Вот я и думаю, что мой ловелас не встал в силу генетики! В эти дни ведь не трахаются, значит, за века это стало законом для нас. Что-то мы еще творили, выполняя задания режиссера, но, на мой взгляд, появилось нечто похожее на разочарование.