Уроки колдовства - Шумская Елизавета. Страница 45

– Нет, ну какая же ты лиса, – расплылся в довольной улыбке тролль. – Конечно же согласен! Ни один хмырь не стоит твоего пирога с печенкой! – Парень притянул ее к себе, обняв локтем за шею и потрепав другой лапой по макушке.

Калли, Златко и Дэй рассмеялись.

– Ребята, а у Грыма оказывается есть слабое место, – хихикнул Златко нарочно громко, чтобы тролль его услышал.

Эльф и гаргулья посмотрели на Синекрылого заинтересованно, Грым – настороженно, а Бэррин, торжествующе всех оглядев, выдал:

– Это Ива!

Калли и Дэй гнусно заухмылялись. А тролль тут же возразил:

– Неправда!!!

Вот тут уже обиженно на него уставилась знахарка, уперев руки в боки, – а у нее это была самая опасная для окружающих поза. Грым опасливо глянул на девушку.

– Это еда, – неожиданно по-доброму улыбнулся он, и травница расплылась в ответной улыбке.

– А я знаю, про кого эта песня, – вдруг раздалось откуда-то со стороны. – О да, знаю, – через некоторое время повторил странный тип в чалме, какие носили только на юге.

В этом трактире, расположенном далеко на севере, это казалось более чем странным. Да и весь вид мужчины не внушал доверия. От него хорошо несло спиртным, а одежда давно нуждалась даже не в чистке и руке швеи, а в смене на другую. Лицо было то ли смуглым, то ли грязным, а скорее всего и то и другое вместе. Вообще южное происхождение так и сквозило в его облике: некоторые элементы одежды, акцент, характерные жесты, а самое главное – черные глаза и быстрый нервный взгляд.

– Это переделка одной ста-арой песни шакнейских пустынь. Мелодия другая, слова кое-какие переделаны, но в целом смысл остался прежним, – закивал говорящий. – Так странно слушать ее здесь! В этом варварском зимнем крае.

– Эй, ты поосторожнее! – возмутился Златко. – Это моя родина!

– О, прошу прощения, достопочтимый юноша, – тут же стал кланяться мужчина. – Прошу прощения за свой глупый язык, славные волшебники, да продлятся ваши года, да прославятся деяния ваши в летописи веков, пусть впишут их мудрые боги золотыми чернилами в свитки истории сего славного великого и сурового края, известного своими доблестными героями и мудрыми мужами, а также прекрасными девами, краше которых нет в целом свете, чьи прекрасные очи сияют подобно звездам на южном темном небе, а губы прелестнее распустившихся бутонов чайных роз, что увивают белые дома шакнейских владык, да продлятся их годы, да прославятся деяния их…

Когда мужчина пошел по второму кругу, «славным волшебникам» удалось подобрать челюсти со стола, за которым они сидели, и все-таки прервать этот нескончаемый поток красноречия, хоть Златко и Калли втайне пожалели об этом: такое дивное умение говорить долго, витиевато и абсолютно без смысла встретишь нечасто.

– Так о чем эта песня? – Грым исподлобья глянул на этого любителя изящной словесности.

– О ком, уважаемый тролль, – подобострастно потряс чалмой тот. – О ком. Не о чем. Ибо то, что может дышать, двигаться и потреблять пищу, есть существо живое, как учат нас мудрые Свитки Первозданной Истины, что изучают все юноши из приличных семей с самого раннего детства, ибо мудрость не появляется из ниоткуда. И хотя ее заложили в нас боги Семи Врат, да прославим их…

Мужчина начал биться лбом о стол. Чародеи, опять пребывающие в ступоре, даже испугались, что действительно разобьет. Причем Калли, Златко и Ива боялись, что разобьет лоб, а Грым и Дэй, что – стол. Однако спустя примерно минуту такого высокоинтеллектуального занятия мужчина остановился и с абсолютно счастливым лицом продолжил говорить:

– Так вот, несмотря на зачатки мудрости, что есть в каждом, даже самом неразумном, существе, для настоящего постижения истины и обретения высокого знания нужно развивать их с самого детства, чтобы не упустить ни одну минутку познания, только так, изучая священные свитки, юноша способен вырасти в мужчину, мужа достойного называться таковым, и прославить свой народ, вписав еще одну славную главу в историю человечества и оставив о себе память добрую о жизни порядочной и скромной, ибо как учат нас те же Свитки Первозданной…

Глядя, как глаза Грыма и Дэй наливаются кровью, а обалдевшая Ива пытается прийти в себя, Калли и Златко тихо хихикнули, а потом Синекрылый все-таки прервал столь занятного собеседника:

– И все же о ком эта песня?

– О! Это история славная, наполненная легендами и домыслами, что невозможно проверить, потому как мало кто – а может, и никто – в состоянии похвастаться тем, что смог на своем примере испытать все, о чем повествуют древние сказания. Однако какая история возможна без вымысла? Тем более история, давно превратившаяся в сказку, какие рассказывают доверчивым чужеземцам и непослушным детям на сон грядущий. В страшную, полную непонятного сказку, в которой вымысел и правда сплетись так, что не развязать самым усердным и искусным ткачихам ковров при дворах шакнейских владык, а, как известно, шакнейские ковры славны своими…

– Можно я его убью? – жалобно попросила Дэй.

Мужчина испуганно замолчал, глядя на грозную даму. Златко напоказ задумался, потом кивнул Грыму. Тот тут же склонился над говорливым южанином.

– О ком? – Голос у него был такой, что становилось ясно, что ответ должен быть очень коротким и быстрым, иначе можно досрочно отправиться к богам. Например, к богам Семи Врат.

– О змее.

Так долго ожидаемый ответ буквально огорошил будущих магов.

– Как это о змее?! – возмутился Бэррин.

Рассказчик опасливо покосился на Златко, потом на грозного тролля и торопливо начал объяснять:

– Да, именно о змее. О крылатой волшебной змее гюрзе-иле.

– Про гюрзу знаю, – кивнул Грым. – Очень ядовитая. А что за гюрза-ила? – На морде тролля было прямо-таки написано подозрение, что его разыгрывают.

– Да-да, все правильно, – закивал южанин. – Есть такая змея гюрза. И как правильно сказал достопочтенный господин тролль, очень-очень ядовитая. Ни одному мужу не посоветую с ней встречаться, ибо тут как с женщинами – внешний вид не всегда соответствует опасности, что несет она его сердцу и кошельку…

– Та-ак! – гаргулья уперла руки в боки. – Щас я кому-то и без змеи устрою опасность…

– Прекрати, прекрати, Дэй, – засмеялся Златко, глядя, как Грым удерживает пытающего сбежать мужичонку. – Он не подумал и вообще пошутил. Так ведь? – Синекрылый повысил голос.

Неудачливый рассказчик судорожно затряс головой.

– Вот видишь, – удовлетворился этим Бэррин. – Не серчай. Я еще хочу дослушать историю про эту крылатую змею. Продолжайте, уважаемый, но больше не шутите столь изрядно.

Южанин наконец собрался и заставил себя не рассусоливать. Сильно.

– Гюрзу видели многие и знают ее многие. Но есть еще и гюрза-ила. Так говорят караванщики, а они немало повидали, хоть и приврать любят изрядно. Но легенда сия древняя, дошедшая до нас из глубины веков и записанная даже в Свитки Первозданной Истины, что изучают…

– Это мы уже поняли, – не дал свернуть ему Златко. – Так что с этой змеей?

– Да… так вот… – Мужчина явно не мог сразу перейти к сути дела. – Рассказывают эти легенды, что появляется порой у щедрых оазисов змея крылатая, а за ней приходит беда. Начинает она свой танец в ночи, и смерть одного за другим забирает людей. По одному, а то и по два за ночь. Говорят, что не сама она приходит, а по воле богов Семи Врат, да прославим их… – Рассказчик снова хотел повторить ритуал с битьем головой, но тяжелая лапа тролля удержала его за плечо. Южанин глянул на святотатца, оценил его рост и телосложение и не решился возмущаться таким пренебрежением к его религии. – …И что карает она за грехи, жизнь неправедную и бесчестную. Есть и те, кто утверждает, будто дела никакого ей нет до того, как прошел свой жизненный путь человек. Да только в одном сходятся все – питается гюрза-ила страхами людскими, тоской их, виной, отчаянием. Начинают люди вспоминать вдруг все самое ужасное, что с ними происходило. Перед глазами как наяву встают подлости, что они совершили. Кому-то глаза черные в ночи видятся, губы манящие да тело желанное, запах роз в жарких садах южных городов. А кому-то дети погибшие или друзья самые верные, которые с того берега реки, что в конце каждого жизненного пути будет, машут, к себе зовут, рай своих объятий, теплоту беседы доброй обещая. И начинает это все грызть души с силой неимоверной. Так, как никогда не грызло. И нет сил больше терпеть, и один за другим начинают мужи сильные, притом на самом пике своей жизни, один за другим накладывать на себя руки, не в силах побороть свой собственный страх, свои тайные желания и тоску свою, ведущую к бездне, из которой не возвращаются. А гюрза-ила пьет эти чувства, вдыхает их – каждая смерть для нее как наиприятнейшее из блюд. И нет от нее спасения. Коль пристала к каравану, то уж не отстанет, пока всех не изведет.