Батилиман - Синицын Олег Геннадьевич. Страница 5

Сквозь зубы, я прошипел подобное обещание в ответ. С улицы долетел обрывок объявления по радио. Диктор сообщал, что украинское время три часа тридцать минут.

Я снова ударился в панику.

К пяти часам вечера у меня созрел план. Сносный или нет – трудно сказать. Увидим.

Сложив руки, я двинул основанием ладони по собственной переносице. Она была слабой и часто кровоточила при легких ушибах. Но в этот раз заупрямилась. Кровь идти не желала.

Я ударил сильнее.

Боль схватила лицо тисками. Я тихо взвыл. В носу стало жарко. Под ноги упали две бордовые капли-предвестницы, а затем на верхнюю губу хлынул целый поток. Я повалился на пол, создавая как можно больше шума.

За дверью раздался хлопок упавшего журнала.

– Ты чего там делаешь? – грозно окрикнул сержант.

– Я упал… Кажется, нос сломал.

– Как ты умудрился?

Слова прозвучали одновременно со щелканьем ключа в замочной скважине.

– Поскользнулся, – гнусаво пробормотал я.

Дверь открылась. Я приготовился.

Если подойдет со стороны ног, пну его в пах. Если спереди – достану ударом в горло или в глаза. Жалко человека, но его временная боль ничто, по сравнению с тем, что угрожает Марине.

Он подходил спереди. Осторожно. Я старался не смотреть на сержанта. Кровь образовала подо мной впечатляющую лужу.

– Боже мой! – вырвалось у него. – Что ты с собой сделал?

– Дай платок, – произнес я, изображая страдание. – Пожалуйста.

Он присел на корточки и протянул какую-то тряпку. Пистолет был в кобуре. Я едва заметно развернул плечо для усиления замаха. С прыжком отлично достану до его горла. Вцеплюсь в него и отберу пистолет.

Сейчас…

– Толя, – раздался из дверей голос молодого Филиппа. – Ты что с ним сделал?

Как же он некстати! Все усилия оказались напрасными. Мне ничего не оставалось, как скорчить гримасу зверской боли, доставляемой «сломанным носом».

– Ничего не сделал, – возмущенно оправдывался сержант. – Он сам себе нос расшиб.

– Ну ладно, тогда вытри его.

– Как я его вытру? У него нос сломал. Смотри сколько крови.

Лейтенант Филипп подошел и, наклонившись, внимательно осмотрел мое лицо.

– Да нет. Если бы он сломал себе нос… или ты ему сломал нос…

– Да я не трогал его! – взревел сержант.

– Ладно-ладно. Я просто так, к примеру… Так вот, если бы нос был сломан, он бы дрягался как сопля, да и крови было б побольше. А тут, наверно, хрящик сдвинут. Ерунда. У нас в десанте и не такое случалось. Запрокинь ему голову и вставь вату в ноздри.

– А где я вату возьму?

– Сбегай в машину, там есть аптечка. Я пока постерегу… Тело так и не нашли. Приехала еще ваша бригада. Этого… – Он показал на меня. – …решено отправить в Севастополь немедленно.

Я лихорадочно соображал, как мне выбраться из лап этих блюстителей законности. Пока Толя бегал за ватой, молодой Филипп держался на от меня расстоянии. Достать до него не было никакой возможности.

Потом я старательно пихал вату в ноздри. Потом под чутким надзором из четырех глаз смывал кровь в маленьком грязном умывальнике с бачком. Скованными руками делать это было непривычно.

Меня посадили на заднее сидение раскрашенного желтыми и синими полосами милицейского "Газика". С одной стороны сел лейтенант, с другой могучим торсом подпер сержант. Не сбежать.

На переднее сидение запрыгнул водитель. Волосы были сырыми – похоже, успел выкупаться.

– Поехали?– спросил он .

– Трогай! – весело сказал Филипп.

Я с ненавистью посмотрел на него, но он этого не заметил.

Чтобы выбраться с базы, нужно подняться в гору по петляющей узкой дороге. Она выведет на трассу до Севастополя. По ней до города полчаса быстрой езды.

По серпантину «Газик» карабкался осторожно, сбрасывая скорость на поворотах. Водитель был здесь впервые. Я ездил на автобусах, водители которых гоняли намного шустрее. За окном периодически появлялись и исчезали, сменяя друг друга, хвойные деревья, нависшие над бетонным бортиком вдоль дороги, и море, сверкающее в лучах вечернего солнца. Все три милиционера, словно сговорившись, молчали.

Море становилось от меня все дальше и дальше.

– Филя, вам зарплату подняли? – нарушил молчание сержант.

– Сколько было, столько и осталось, – с грустью ответил Филипп.

– А нам подняли.

Они снова замолчали. Приближался очередной поворот. Привыкший к ним водитель, в этот раз не стал снижать скорость.

Именно в этот момент навстречу из-за поворота выскочила «копейка».

Она появилась так неожиданно, что напугала не только сидящих вокруг охранников, но и меня, которому вроде уже нечего пугаться.

Водитель «копейки» тоже гнал на повороте. Нас он заметил в последний момент.

Завизжали тормоза. Водитель «копейки» вывернул руль, и автомобиль занесло. Водитель «Газика» тоже начал поворачивать, но объехать тольяттинского выходца не успел и врезался носом в его заднее крыло. «Копейку» крутануло обратно и впечатало носом в борт нашей машины.

Салон тряхнуло. Водителя бросило лицом на руль. С влажных волос на лобовое стекло хлестнули брызги.

Я понял, что этот момент ниспослан для меня.

Сложенные вместе руки двинули в челюсть бывшего десантника. Этакий двойной прямой. Голова Фили с силой врезалась в боковое окно. Фуражка смягчила удар, и стекло не разбилось. На обратном развороте я ударил в скулу сержанта, вынудив его пару секунд считать звездочки.

Правую кисть пронзила острая боль. Именно ее я повредил вчера ночью.

Вытолкнув ногами из машины обмякшего Филю, я выполз наружу.

И тут же провалился вниз.

Машина затормозила над склоном. Я проскользнул мимо молодого лейтенанта, который не упал лишь потому, что нога застряла под креслом. Отчаянно вцепился в обивку сидения, но она порвалась, и я полетел вниз.

Меня несло по склону то на спине, то на боку. Камни рвали одежду и обдирали кожу. Следом волочилось облако из пыли и крошева.

Приземлился я весьма удачно, в кипарисовый кустарник, оказавшийся не очень жестким и колючим. Наконец-то свобода! Не нужно терять времени, его и так мало. Сразу к Леонидычу. Только бы он был дома.

Цепь на наручниках сдалась под натиском булыжника раза с пятидесятого. Снять браслеты я, конечно, не мог, но достаточно и того, что освободились руки.

Наткнувшись на небольшой родничок, я умылся. Из носа продолжала сочиться кровь, я плотнее затолкнул вату в ноздри.

В санатории люди прогуливались, как ни в чем не бывало. Из динамиков лился шансон, откуда-то раздавался беспечный смех. Это меня злило. Я стащил из летнего домика чью-то куртку с длинными рукавами. По размеру она была чуть великовата, зато отлично скрыла браслеты на запястьях.

Первое, о чем я поинтересовался у прохожих: сколько времени. Девушка в откровенном топике игриво ответила, что около шести. Я пришел в ужас. Ноги сами понесли к домику Леонидыча.

На мой вкрадчивый стук никто не ответил. За дверью было тихо. Я постучал еще, громче.

– Чего барабанишь? – раздался позади меня старушечий голос.

Я осторожно повернулся.

Это была одна из уборщиц санатория, крепкая худощавая бабушка. На голове повязан платок, закрывающий волосы. Я не видел ее раньше. Возможно, она меня тоже не знает.

– Мне нужен Леонидыч. Срочно.

– Ты чего, парень, не знаешь? Помер Леонидыч-то!

У меня закружилась голова.

– Как помер… Когда?

– Сегодня утром, когда милиция рыскала по горам – искала эту бедную женщину, которую муж расчленил…

Кажется, она говорила обо мне.

– … так и нашли Леонидыча, царство ему небесное. Ночью в горы пошел, да и навернулся с камнёв-то!

Леонидыч мертв. Мертв! Что же делать? Как я открою подводный вход без его помощи?

– Где его нашли?

– Да вон там, чуть повыше водокачки. – Она вздохнула. – Хороший человек был. Отзывчивый. А тебе чего нужно?