Запретная дверь - Синицын Олег Геннадьевич. Страница 7

В архив он спустился, держа под мышкой завернутые в пакет три бутерброда и бутылочку минеральной воды – фирменный обед доктора Ильина.

– Добрый день, Настасья Павловна!

Хранительница медицинского архива, шестидесятичетырехлетняя бабушка, оторвалась от газеты с телепрограммой, в которой отмечала маркером латиноамериканские сериалы, и подозрительно посмотрела через стойку.

– Чего надо?

– Вы не поверите, если скажу. – Андрей наклонился к ней и произнес заговорщицким шепотом: – Мне нужны истории болезни.

– Очень смешно, – ответила она без тени улыбки.

Ильин прочел из блокнота фамилии пациентов.

– Часть я сегодня выдавала, – заметила бабушка, надевая очки с огромными линзами.

– Кому? – удивился Андрей.

В дальнем углу читального зала он обнаружил Дениса Ковальчука, родственника по кафедре неврологии.

Денис всегда выглядел так, словно только проснулся. Халат мятый, шевелюра всклокоченная, глаза за стеклами очков красные. Как точно заметил Перельман, Денис был теоретиком до мозга костей, поэтому Андрей не особенно удивился, застав его в затхлом помещении архива. Ковальчук работал с историями болезни, а не с больными.

– Здорово, Денис! – сказал Андрей. – Каким ветром?

Ему показалось, что Ковальчук вздрогнул, когда поднял глаза. Наверное, от неожиданности.

– Андрей... – Его голос слегка дрожал. – Рад тебя видеть.

– Я тоже рад... Долго будешь работать? У тебя некоторые истории, которые я хотел глянуть.

– Как раз собирался поговорить по этому поводу. Слышал, ты возглавишь лабораторию сновидений. Поздравляю!

– Спасибо, – улыбнулся Андрей.

– Я, вероятно, тоже войду в состав...

– О! Буду только рад.

– Вот читаю твоих пациентов. Пытаюсь понять, чем ты занимаешься. Не возражаешь?

– Вовсе нет. Мне даже приятно.

– Тема потрясающая, – признался Ковальчук, поправляя очки. – Я нашел твои листочки с записями сновидений, вклеенные в истории. Особенно заинтересовали сновидения Самойлова и Политовой.

– Там простые случаи. Сорокачетырехлетний электромонтер Иван Самойлов лежал у нас в неврологии, восстанавливаясь после травмы позвоночника. Видел повторяющийся сон о том, как жена, умершая несколько лет назад, подавала на обед протухшую рыбу. Он всегда боялся своей жены, а потому не мог отказаться от блюда. Я предположил язвенную болезнь. Хотя Самойлов никогда не жаловался на расстройство желудка, эндоскопия подтвердила диагноз.

Ковальчук беззвучно изобразил губами: «Ух ты!»

– Политовой было за шестьдесят, она страдала склерозом и почти не помнила сновидений. Только какие-то обрывки. Они показались мне странными. Я несколько ночей дежурил возле ее кровати и будил в разные моменты быстрой фазы. Из кусочков сновидений, которые рассказала Политова, сложилась общая картина. В одних снах ей виделись деревья с набухшими почками, в других – как она плывет на лодке по мутной реке, а рядом плывут бочки. В обоих снах присутствовали карлики с изуродованными затылками... Я предположил аневризму.

– Ангиограмма, естественно, подтвердила аневризму.

– Еще какую!

Ковальчук кивнул. Поглядел на часы. Засобирался:

– Пожалуй, мне пора. Потом расскажешь подробнее?

– С удовольствием.

– Еще раз с повышением тебя.

– Еще раз спасибо, – улыбнулся Андрей.

Он сел на место Дэна, освободил от полиэтилена один бутерброд, откусил половину и, жуя, начал листать страницы. Записи двух-, трех-, четырехгодичной давности, сделанные его рукой, замелькали перед глазами.

Политова Ольга Вячеславовна, сорок пятого года рождения:

«Пыталась открыть деревянную дверь. Не смогла. Выход из дома оказался рядом, через другую дверь».

Израйлев Сергей Львович, шестидесятого года рождения.

«Низкая дверь. Постучался в нее, подергал за ручку...» Последние два слова, зачеркнуты, и далее следует: «Нет, дверь без ручки, но на ее поверхности странные узоры».

Андрей съел два бутерброда и запил минералкой. Взял следующую историю болезни.

Соломатина Татьяна Тимофеевна, пятьдесят восьмого года рождения.

Андрей перевернул лист и наткнулся на карандашный рисунок.

Соломатина оказалась художницей и кропотливо зарисовала эпизод из своего сновидения.

Старая, полуразрушенная церковь. Рядом темное, кряжистое дерево с ветвями, похожими на рога. Под деревом черный бык с красными, горящими глазами. Бык нападал на Татьяну Александровну, сбивал с ног и кусал за колени. Артрит в тяжелой форме...

В кирпичной стене церкви выделялась дверь. Центр украшен спиралью, края – узорами в виде волн.

Дверная ручка отсутствовала.

Он сдал истории болезни и в раздумьях вернулся на седьмой этаж в отделение неврологии. До встречи с Анжелой оставалось четыре часа.

До катастрофы не больше пятнадцати минут.

Прежде чем отправиться к пациентам, он заскочил в ординаторскую, чтобы оставить там последний бутерброд. Пригодится на полдник. А вообще, нужно питаться более основательно, иначе и ему будет сниться протухшая рыба.

Мобильник на поясе заиграл тему «атака акулы» из «Челюстей».

– Мама, привет! – сказал он, открыв трубку.

– В общем, так, Андрюша! – как всегда затараторила мама. – Юбилей пройдет в кафе «Прима» в следующую среду. Так что ждем вас Анжелой.

– Сколько вам? Ситцевая, что ли, свадьба?

– Ай-яй-яй. Такой молодой, а такой льстивый! Прекрасно знаешь – сколько.

– Извини, мам.

– Извинения принимаются подарками. Электрический чайник меня устроит.

Около секунды Андрей думал, стоит ли ей говорить. Не удержался:

– Мам, мы с Анжелой сегодня заявление подадим.

– Какое заявление? Неужели то, о котором я думаю?

Андрей подтвердил ее догадку многозначительной паузой.

– Господи, как я рада! – взвизгнула мама. – Это что же, зимой свадьба?

– Может, и раньше.

– Ну, Андрюшенька, сынок, сделал подарок старикам к юбилею!

– Ладно тебе, какие вы старики.

– Ведь так хочется с внучатами повозиться!

– Мама! Я могу и передумать.

– Молчу-молчу. Все, сынок, пока! Целую. Только отцу не говори, сама его огорошу.

Мама отключилась. Андрей с усмешкой убрал мобильный в чехол на поясе. Едва он отнял руку, как зазвонил телефон на столе.

– Алло?

– Мне Ильина. – Незнакомый женский голос.

– Это я.

– Здравствуйте. Шакина из отдела международных связей университета. Я звоню по поводу вашей поездки.

– Ох, простите, – вспомнил Андрей. – Сегодня же привезу анкету.

– Не торопитесь. Вы бы зашли документы забрали.

– Какие документы? – опешил Андрей.

– Свои на визу.

– Она готова? Так скоро?

– Нет. Вместо вас поступили бумаги на Ковальчука.

Андрея будто ударили, больно и неожиданно. Он уставился на бутерброд в руке, который не успел положить в шкафчик. «Остерегайся Кривокрасова, – всплыли слова Миши Перельмана. – Он злопамятный... Ему по силам испортить тебе жизнь до того, как вы расстанетесь».

Сразу вспомнился Ковальчук, впервые за два года появившийся в клинике и читающий истории болезни пациентов Андрея. Вспомнились его дрожащие руки, сконфуженный взгляд. От неожиданной догадки по внутренностям пробежал нехороший холодок.

Кривокрасов...

– Так вы зайдете сегодня? – поинтересовалась Шакина, озабоченная своими конторскими проблемами.

– Нет! – воскликнул в трубку Андрей.

Он выскочил из ординаторской, не помня себя.

В ушах отдавались удары сердца. Взор заволокла пелена. Пациенты в коридоре шарахались от разгоряченного врача словно от шаровой молнии. Кто-то, кажется старшая медсестра Наталья Борисовна, окликнула его, но он не обернулся.

Перельман был в кабинете один, что-то писал. Его карие удивленные глаза поднялись на Андрея, когда тот ввалился в дверь.

– Где он? – спросил Андрей, задыхаясь от волнения и гнева.

– Поехал в университет, – ответил Перельман. – Андрей, что случилось?