Тарзан и сокровища Опара - Берроуз Эдгар Райс. Страница 11

Когда они выбрались из внутреннего двора храма, Верпер сообщил Тарзану о своем открытии. Тарзан усмехнулся и пропустил его вперед. Бельгиец шел, размахивая направо и налево священным оружием, и жители Опара в суеверном страхе убегали от них во все стороны.

Таким образом, они легко пробрались через коридор и покои древнего храма. Верпер ахнул от удивления, когда они проходили через комнату с семью золотыми колоннами. С плохо скрываемой жадностью смотрел он на древние золотые плиты, вделанные в стены комнат и коридоров. В глазах Тарзана все это не представляло сейчас ни малейшей ценности.

Они вышли к широкой улице, которая лежала между величественными колоннами полуразрушенных зданий и внутренней стеной города. Большие обезьяны угрожающе горланили им что-то вдогонку, но Тарзан отвечал им тем же.

Верпер увидел, как огромный волосатый самец спрыгнул с полуразрушенной колонны и, ощетинясь, заковылял навстречу голому великану. Желтые клыки были обнажены, сердитый лай и грозное рычание срывались с толстых губ.

Бельгиец наблюдал за своим спутником. Каковы же были его удивление и ужас, когда Тарзан наклонился, стал на четвереньки и начал ползать вокруг кружившейся на одном месте обезьяны! Из человеческой гортани вырывался тот же звериный лай и то же рычание, что и из глотки животного. Если бы глаза Верпера были закрыты, он по звукам с уверенностью мог бы сказать, что две гигантские обезьяны готовились к поединку. Однако поединка не последовало. Все приготовления кончились, как кончается обыкновенно большинство этих встреч в джунглях: один из противников теряет свою воинственность, неожиданно заинтересованный падающим листом, жуком или вошью на своем косматом животе. Так было и на этот раз. Человекоподобная обезьяна удалилась с полным достоинством, для того чтобы взглянуть на проползавшую мимо гусеницу, которую она и проглотила после недолгого исследования. Тарзан был, однако, склонен продолжать спор. Он свирепо надулся, выпятил грудь и с рычаньем подполз к обезьяне.

Верперу стоило немалых трудов отговорить его от этих намерений и убедить его в том, что им необходимо убраться отсюда как можно скорее. Целый час они искали узкий проход во внутренней стене. Отсюда проторенная дорожка вывела их за внешние укрепления города, в мертвую долину Опара.

Верпер очень скоро убедился, что Тарзан не имел ни малейшего понятия о том, где он находился и откуда он пришел. Он бесцельно бродил по долине, находя себе пищу под небольшими скалами, или выкапывал ее среди редкого мха, который там и сям покрывал землю.

Верпер пришел в ужас от необычайного меню своего спутника. Тарзан с видимым удовольствием уничтожал жуков, грызунов и гусениц. Он и в самом деле превратился в обезьяну.

После долгих усилий бельгийцу удалось увести своего спутника к дальним холмам на северо-западном краю долины, и отсюда они пошли по направлению к владениям Грейстоков. Какую цель преследовал бельгиец, отводя жертву своего предательства к его прежнему дому – трудно угадать, разве только, что без Тарзана некому было заплатить выкуп за жену Тарзана.

Ночью они сделали привал по ту сторону холмов. Они сидели у небольшого костра, на котором жарилась дикая свинья, убитая стрелою Тарзана. Тарзан был погружен в размышления. Он тщетно старался уловить какие-то мысли, которые все время ускользали от него. Но так и не додумавшись ни до чего, он открыл кожаную сумочку, привешенную к его поясу, и вынул оттуда пригоршню блестящих маленьких камешков. Огонь костра заиграл в них мириадами лучей, и в эту минуту Верпер, смотревший на них в немом восторге, вполне определенно отдавал себе отчет, почему он искал общества человека-обезьяны.

IX

ВЕРПЕР ПОХИЩАЕТ ДРАГОЦЕННЫЕ КАМНИ

Два дня Верпер разыскивал своих спутников, которых он оставил у подножия холмов. На закате второго дня он наткнулся на открытой прогалине на изуродованные трупы трех чернокожих.

Верпер сразу догадался, в чем дело. Из маленького отряда сопровождавших его негров только эти трое не были рабами. Остальные, очевидно, воспользовались удобным случаем, чтобы освободиться из-под власти жестокого хозяина. Они убили тех, кто мог помешать осуществлению их плана, и скрылись в джунглях. Холодный пот выступил на лбу Верпера: только благодаря счастливой случайности он избежал участи этих трех несчастных.

Тарзан не выказывал ни малейшего удивления или интереса по поводу этой находки. Дитя джунглей, он смотрел на насильственную смерть, как на обыденное явление. Утонченная психика цивилизованного человека, вследствие полученного им ушиба, сделалась снова совершенно чужда и непонятна ему. Он сохранил только простейшие чувства первобытного существа, которые неизгладимо отпечатались в его мозгу еще в раннюю пору его жизни.

Сейчас во всех своих мыслях и действиях он руководствовался уроками большой обезьяны Калы и примерами и указаниями Керчака, Тублата и Теркоза. Он совершенно механически сохранил знание французского и английского языков. Верпер заговорил с ним по-французски, и он по-французски же ответил; но он сам не сознавал, что говорил с Верпером на совсем другом языке, чем тот, на котором он только что говорил с Лэ. То же было бы, если бы с ним заговорили по-английски.

Вечером перед костром Тарзан опять забавлялся сверкающими стеклышками. Верпер спросил его, что это такое и где он взял? Тарзан отвечал, что это разноцветные камешки, из которых он хочет сделать себе ожерелье, и что он их нашел глубоко под храмом огненного бога.

Бельгиец с облегчением заметил, что Тарзан не имел никакого представления о ценности камешков. «Это облегчит захват их!» – думал он. Может быть, это странное существо просто отдаст их ему, если попросить у него, и Верпер уже протянул руку к сверкающей маленькой горке, которую Тарзан держал перед собой на гладкой деревянной дощечке.

– Дайте мне взглянуть на них, – сказал он.

Но в ту же минуту огромная бронзовая ладонь Тарзана опустилась на яркие камешки. Он оскалил зубы и зарычал. Верпер поспешил отдернуть руку, а Тарзан, как ни в чем не бывало, продолжал свою игру и беседу с Верпером. Он проявил только свойственное всем животным инстинктивное стремление сохранить свое добро. Убивая дичь, он всегда делился с Верпером, но если бы Верпер случайно дотронулся до той части, которая принадлежала Тарзану, он вызвал бы то же дикое и злобное предупреждение.

С этого момента в сердце бельгийца стал вкрадываться безумный страх перед его диким спутником. Вначале он приписывал перемену, произошедшую в Тарзане, утрате памяти. Но он не знал, что Тарзан когда-то был настоящим диким зверем джунглей, и он не мог понять, что тот просто возвратился к состоянию, в котором провел свои детские и юношеские годы.

Странное поведение англичанина поразило его. Он видел в нем опасного безумца, который в любой момент может кинуться на него с оскаленными зубами. Верпер ни на минуту не обманывал себя надеждой, что он сможет выйти победителем из борьбы с Тарзаном. Он мечтал только о том, как бы улизнуть от Тарзана и как можно скорее попасть в далекий стан Ахмет-Зека. Но бельгиец не решался пуститься по джунглям один и вооруженный только жертвенным ножом. Тарзан являлся защитой, которой ни в коем случае не следовало пренебрегать. Он был достаточно храбр и силен, чтобы вступить в единоборство даже с большими хищниками джунглей, как Верпер уже имел случай убедиться в храме Опара.

К тому же Верпер решил во что бы то ни стало завладеть сумкой с драгоценными камнями. В душе его происходила борьба между двумя различными чувствами: жадностью и страхом, но в конце концов жадность взяла верх. Бельгиец решился пойти на все ужасы и опасности постоянного общения с человеком, которого он считал сумасшедшим, лишь бы стать обладателем того богатства, которое представляло из себя содержимое маленькой сумочки.

Ахмет-Зек ничего не узнает об этих богатствах. Они будут принадлежать одному только Верперу, и при первой же возможности он доберется до берега моря и уедет в Америку. Там под другим именем он снова заживет полной жизнью и до известной степени вознаградит себя за все лишения. Он давно уже составил этот план и жил теперь надеждой, заранее предвкушая ту роскошную жизнь досужего богача, которую он будет вести там. Он даже так далеко ушел в своих мечтаниях, что жалел уже о том, что Америка слишком провинциальна, и что нигде в Новом Свете нет такого города, как его возлюбленный Брюссель.