Тарзан и сокровища Опара - Берроуз Эдгар Райс. Страница 27

Абдул-Мурак перестал смеяться. Он пристально смотрел на бельгийца. Человек казался нормальным, но десять мер золота! Это было невероятно. Абиссинец задумался.

– Хорошо! Предположим, что я пообещаю, – сказал он. – Как далеко это золото отсюда?

– На расстоянии одной недели к югу!

– А знаешь ли ты, какое наказание ожидает тебя, если мы не найдем золота на том месте, которое ты нам укажешь?

– Если его там не окажется, я отвечу своей головой, – сказал бельгиец. – Но я знаю, что оно там. Я собственными глазами видел, как его зарыли. И даже больше того: там не только десять мер, но столько, сколько могут снести пятьдесят человек. Оно целиком будет принадлежать тебе, если только передашь меня под защиту англичан.

– Ты можешь поручиться своей жизнью, что мы там найдем золото? – спросил абиссинец. Верпер утвердительно кивнул головой.

– Отлично! – проговорил абиссинец. – Я обещаю тебе свободу, если даже там будет только пять мер; но пока золото не будет в моих руках, ты останешься пленником.

– Я согласен, – сказал Верпер. – Завтра мы двинемся?

Абдул-Мурак кивнул головой, и Верпер вернулся в тюрьму. На следующее утро абиссинские солдаты были удивлены приказанием повернуть на юг. И случилось так, что в ту самую ночь, когда Тарзан с двумя обезьянами пробрался в деревню разбойников, абиссинцы расположились на ночь несколькими верстами восточнее деревни.

Верпер в эту ночь мечтал о свободе и мысленно любовался своими драгоценностями. Абдул-Мурак тоже не мог заснуть от охватившего его волнения при мысли о золоте, которое лежало всего в нескольких днях пути от него.

А в это время Ахмет-Зек отдавал приказание своим помощникам снарядить отряд воинов и носильщиков, чтобы отправиться к развалинам дуара, принадлежащего англичанину и принести с собой то сказочное богатство, о котором говорил ему его лейтенант.

А пока он отдавал приказания, молчаливый слушатель притаился около палатки и ждал, когда можно будет войти в нее и отыскать сумочку с любимыми камешками.

Наконец арабы оставили палатку. Их предводитель тоже вышел наружу, чтобы выкурить трубку с одним из своих приближенных. Палатка опустела. Но не успел еще последний араб выйти из нее, как в задней стене ее, приблизительно на расстоянии шести футов от земли, появилось острие ножа, раздался шуршащий звук разрезаемого шелка, и затем нож исчез, оставив за собой проход для тех, кто находился снаружи.

Тарзан вошел в палатку. Вслед за ним пролез и Чолк, но Таглат не последовал за ними. Он повернул обратно и в темноте стал прокрадываться к хижине, где лежала связанная самка, привлекая его животное внимание. У входа сидели двое часовых, беседуя вполголоса. Молодая женщина лежала внутри на грязной циновке. Сейчас у нее уже не могло быть никакой надежды, и она твердо решила сносить все муки, предстоявшие ей впереди, до тех пор, пока не представится возможность прибегнуть к последнему средству, о котором она до сих пор даже думать не хотела – к самоубийству.

Белая, безмолвная фигура во мраке подкрадывалась к часовым. Зверь не сознавал преимуществ, которые давал ему этот наряд. Он совершенно не воспользовался им и, вместо того, чтобы смело и спокойно приблизиться к часовым, предпочитал ползком подкрадываться к ним сзади. Таглат подошел к углу хижины и оглянулся. Часовые были всего в нескольких шагах от него, но он не хотел подвергать себя воздействию ненавистных ему мечущих гром и молнию палок, с которыми так хорошо умели обращаться Тармангани. Он найдет более верный способ нападения.

Таглат пожалел, что поблизости не было дерева, с которого он мог бы спрыгнуть прямо на часового; но хотя дерева и не было, воспоминание о нем навело животное на новую мысль. Края крыши приходились над самыми головами часовых, и оттуда он мог прыгнуть на них, никем не замеченный. Одного движения могучих челюстей будет достаточно, чтобы прикончить одного из стражников прежде, чем другой успеет спохватиться, что на них нападают. А там уже нетрудно будет справиться и с ним.

Таглат отошел на несколько шагов от задней стены, набрался сил, разбежался и высоко подпрыгнул. Ноги его попали на крышу над самой стеной хижины. Крыша, поддерживаемая снизу стеной, в течение нескольких мгновений выдерживала тяжесть звериного тела; но, когда Таглат шагнул вперед, соломенная кровля осела и раздвинулась, и Таглат полетел вниз во внутренность хижины. Часовые, услышав треск кровельных жердей, вскочили и бросились в хижину. Джэн Клейтон тщетно пыталась отодвинуться в сторону; огромная туша грохнулась на пол так близко от нее, что одна нога наступила ей на платье.

Обезьяна, почувствовав ее движение, нагнулась к ней и одной рукой мощно подняла ее. Бурнус прикрывал ее волосатое тело, и Джэн Клейтон подумала, что ее обхватила человеческая рука. Радостная надежда наполнила ее сердце, которое до сих пор было погружено в бездну отчаяния: Джэн Клейтон была уверена, что она в руках спасителя.

Часовые были уже в хижине, но стояли в нерешительности, не зная, кто был виновником этого треска, и боясь двинуться вперед. Их глаза, не привыкшие к темноте, не могли ничего разобрать, и они не слышали ни единого звука, потому что обезьяна не шевелилась, ожидая их нападения. Но видя, что те не приближались, и сообразив, что с ношей на руках он не может вступить в бой, Таглат решил одним напором прорваться на свободу. Нагнув голову, он устремился прямо на часовых, загораживавших дверь. Могучий толчок его плеч повалил их на пол, и, прежде чем они успели встать на ноги, обезьяна была уже далеко и во мраке ночи неслась к отдаленному краю деревни.

Сила и быстрота ее спасителя удивили Джэн Клейтон. Неужели Тарзан не был убит пулей араба? Кто во всех джунглях кроме него мог с такой легкостью поднять взрослую женщину? Она произнесла его имя. Ответа не последовало. Но Джэн Клейтон все же надеялась.

Одним огромным прыжком он очутился на частоколе, повис там на одно мгновение и спрыгнул на землю по ту сторону забора. Теперь Джэн была почти уверена в том, что она находится в объятиях своего мужа, а когда обезьяна влезла на дерево и по веткам понеслась в джунгли, как это много раз проделывал Тарзан, она даже перестала сомневаться.

Приблизительно в версте от лагеря разбойников, на освещенной луной прогалине, ее спаситель остановился и бросил ее на землю. Резкость его движения удивила Джэн, но она все же была убеждена, что это был Тарзан. Она снова позвала его по имени. Но в этот момент обезьяна, стесненная непривычной человеческой одеждой, сорвала с себя бурнус – и глазам пораженной ужасом женщины представились страшное лицо и волосатая фигура гигантской человекообразной обезьяны.

Вопль ужаса вырвался из груди Джэн Клейтон, и она лишилась сознания. Из-за ближайших кустов лев Нума голодными глазами смотрел на них и облизывался.

Тарзан обыскал всю палатку Ахмет-Зека. Он раскидал постель и разбросал по полу содержимое всех мешков и ящиков, находившихся в палатке. Ни один предмет не ускользнул от его зорких глаз. Он перевернул вверх дном всю палатку, но сумочки с красивыми камешками все-таки не нашел.

Убедившись, что его сокровища здесь нет, Тарзан решил вернуться к самке и завладеть ею прежде, чем продолжать свои дальнейшие поиски.

Приказав Чолку следовать за ним, он вышел из палатки тем же путем, которым вошел, и, совершенно открыто пройдя через всю деревню, направился к хижине, в которой была заключена Джэн Клейтон.

Ему бросилось в глаза, что Таглата здесь нет. А между тем Таглат должен был ждать его около палатки. Но, знакомый с капризами и непостоянством обезьян, Тарзан не придал этому большого значения. Пока Таглат не мешал его планам, Тарзану было безразлично, где он прятался.

Когда Тарзан приблизился к хижине, он заметил у ее дверей толпу народа. Люди казались очень возбужденными, и Тарзан, опасаясь, что Чолк, несмотря на его костюм, будет узнан, велел ему уйти в конец деревни и там подождать.

Чокл заковылял к частоколу, стараясь держаться в тени, а Тарзан смело подошел к взволнованной толпе. Торопясь узнать, в чем дело, он смешался с толпой чернокожих и арабов, и совершенно упустил из виду, что только у него одного были копье, лук и стрелы, и что этим он должен был навлечь на себя подозрение.