Заговор посвященных - Скаландис Ант. Страница 29

– Мы тут с Гастоном посоветовались. Нам нравится, как ты взялся за работу. Решили поставить тебя директором Финансовой компании ГСМ с правом первой подписи в банке. Помнишь, непосредственно ты и регистрировал финкомпанию как самостоятельную юридическую единицу. Вот и принимай дела.

Давид обалдел.

– Геля! Ты что? Ну, я, конечно, экономист, да… но ведь в финансах ни уха, ни рыла.

– А кто в них ухо? Кто в них рыло? – улыбнулся Геля. – Думаешь, товарищ Геращенко что-нибудь смыслит в современной финансовой системе? Да в этой стране ее все равно надо создавать с нуля. Вот смотри.

Геля решительно вернулся в комнату, взял чистый лист, ручку и за десять минут изобразил с минимальными комментариями очень простую и точную схему организации нормального коммерческого банка и принципов его взаимодействия с Минфином и Центробанком страны.

– Вот. Америку открывать не надо. Все это известно, а меня, слава Богу, кое-чему успели научить за границей. Держи для начала. – Он протянул Давиду листок. – А литературой мы тебя обеспечим. Не боги горшки обжигают. Справишься. Я знаю.

– Спасибо, Геля.

– Тебе спасибо. Мне в самом деле приятно, что есть на кого опереться. Штат у тебя будет пока небольшой, а вот окладик раза в два подымем…

Уезжал он тоже на такси, потому что никакой другой транспорт уже не работал. Уезжал и думал: а удалось ли поговорить о важном? Удалось. Еще как! Но только он так и не понял, что было самым важным для Гели. Для Давида – конечно, последнее. Чего греха таить. Он – и вдруг директор! Это было столь невероятно, что на какое-то время заслонило все вокруг. Радость распирала его, он даже начал таксисту рассказывать про ГСМ. Но путь был коротким, по ночной-то Москве, и рассказать он успел немного. А так хотелось поделиться хоть с кем-нибудь, так было грустно возвращаться в пустую квартиру!..

У двери (у его двери!) стояла эффектная длинноногая девица с пышной прической. Черты ее лица были далеки от мировых стандартов красоты, но глаза с поволокой, большой чувственный рот, высокая грудь под облегающей кофточкой, очень короткая юбка, очень высокие каблуки – в общем, профессиональная обольстительница. Так он решил в своем восторженном состоянии. А девица спросила:

– Вы Давид Маревич?

– Я.

– Ну, слава Богу. Вам конверт очень важный из Симферополя от Зямы Ройфмана.

– А вы что, такой специальный ночной почтальон? – улыбнулся Давид. – Мне следует где-нибудь расписаться?

– Нет, – ответила она серьезно. – Я сестра Зямы. И расписываться нигде не надо. Пока. Мне пора.

– Да вы что?! – Давид схватил ее за руку, потому что сестра Зямы действительно сделала шаг в сторону лестницы. – Вы с ума сошли! Куда можно идти в такое время? Два часа ночи.

– Домой. Я тут совсем недалеко живу.

– Какая разница! Это невозможно! Как вас зовут?

– Марина.

– Мариночка! – торжественно объявил Давид. – Как директор Финансовой компании ГСМ я официально приглашаю вас немедленно отметить мое вступление в должность.

Вот когда пригодилась бутылка итальянского вина. И коньяк, который оставался дома. Марина, он уже слышал про нее, только не был знаком, работала на студии Горького ассистентом режиссера и, когда было нужно, помогала брату, официальному представителю ГСМ в Крыму, передавать с проводниками поездов всякие важные документы, благо жила недалеко от Курского вокзала. Марина была уже в третий и явно не последний раз замужем, образ жизни вела богемный, и для нее пропилить на такси в два часа ночи по Бульварному кольцу от Никитских ворот до Покровских действительно не представлялось проблемой, а не поймает тачку, так и пешком рвануть через центр можно. (Откуда на Красной площади хулиганы? Там одни менты.) Про Давида ей Геля сказал, что вот-вот будет дома, потому что уже ушел, а она у подруги сидела, только оттуда пора было сваливать, там люди не такие – им с утра на работу, – вот она и решила под дверью подождать, конверт-то на самом деле важный.

А конверт был действительно эпохального содержания – нотариально подтвержденное заявление какого-то шведского гуманиста с мировым именем, отдыхавшего в Ливадии и заарканенного Ройфманом, – иностранец требовался позарез Фонду СМ для регистрации документов. Очень важный конверт. Но еще важнее – высокие бокалы с золотистым итальянским чудом, и быстро сотворенный умелыми женскими руками вкусный салатик, и рюмка хорошего коньяку, и глаза с поволокой, и быстрые, тонкие, нежные пальцы, и большие чувственные губы, он и не представлял, что губами (и зубами!) можно делать такое. Боже, какой восторг, или ему просто очень-очень одиноко, и не надо никаких Групп, никакого спасения мира, никаких Посвященных не надо, нужно только простое человеческое тепло, уют, забота, ласка…

Утром стало предельно ясно, что для уюта, заботы и ласки Марина подходит меньше всего. В девять ее разбудил звонком режиссер. (Когда успела дать телефон? Впрочем, ночью звонила куда-то, это точно.) И Марина, матерясь, едва успела принять душ, допить из горла остатки сухого, смешав с последней каплей коньяка, глотнуть кофе и накраситься. Тут во дворе и засигналил студийный «рафик».

И все-таки она поселилась у Давида. Только позже, уже почти зимой. А сейчас, допивая кофе на вновь опустевшей холостяцкой кухне, он вдруг вспомнил, как уже перед самым сном, часов в пять или шесть, потянулся в карман пиджака за сигаретами – себе и ей, а пиджак был не то чтобы повешен, а скорее скомкан, но на спинке кресла, поэтому из кармана вместо сигарет сначала выпал «макаров». И какого черта он таскал оружие с собой? Ах да! Они же с утра ездили за город смотреть землю под строительство коттеджей, и Давиду взбрело в голову проверить исправность пистолета на природе. Случая не представилось, а потом домой заехать было некогда, вот и проносил весь день за пазухой.

– Ой, дай посмотреть! – восхищенно прошептала Марина. – Настоящий?

– На, посмотри.

– Дейв, это ты народный еврей СССР? – Марина поглаживала пальцем гравировку.

– Я, – почти не соврал Давид.

Ему было ужасно неохота объяснять сейчас, откуда взялось такое звание.

– Похож, – констатировала Марина и, затушив в пепельнице половину сигареты, добавила:

– Давай спать.

Глава четвертая

ПОЖАР НА СКЛАДЕ ГСМ

– Раздел два. Точка. Цели и задачи Фонда. Нету точки. Все буквы – прописные. Пункт два, точка, один, точка. Основной целью Фонда является…

– Точка.

– Нет, еще не точка.

– Слушай, достал ты со своими точками! Не обезьяне диктуешь.

– А кстати, если стадо обезьян будет бесконечно долго стучать по клавишам пишущих машинок, рано или поздно они напечатают всю Британскую библиотеку. Эта мысль принадлежит, кажется, Максвеллу, – поведал Давид.

Климова посмотрела на него и неуверенно улыбнулась, пытаясь сообразить, сказал он что-то обидное для нее или нет. Наконец решила, что нет, хихикнула и вернулась к работе.

– …является объединение граждан СССР, иностранных граждан, лиц без гражданства…

– Кто такие лица без гражданства?

– Лица без гражданства – это бомжи, проститутки и… обезьяны. С человеческим лицом. Климова! Мы так никогда не закончим.

– Ну ладно, ладно, поехали.

– …без гражданства, организаций, учреждений, предприятий и общественных формирований на основе общности их интересов, направленных на исследование литературно-художественными, научными и другими творческими средствами возможных путей развития личности и человечества, на приближение и закрепление ожидаемых и желательных изменений в социально-экономической и духовной жизни мирового сообщества…

Господи! Что ж это за язык такой суконный! Вроде все съедобное, а прожевать невозможно. Ну что это за другие творческие средства исследования, помимо научных и художественных? Интуиция? Мистические прозрения? Шизоидный бред? На самом деле это просто привычка опытного юриста Гроссберга в каждом пунктике оставлять себе зазор, мол, как же, как же, батенька, а мы и это предусмотрели, читайте: лица без гражданства изучают человечество безумным способом.