Кольцо Гекаты - Солнцева Наталья. Страница 79

– Не каркай! – сам себя одернул Артем.

Поезд набирал ход, мягко покачиваясь на старинных рессорах; уютно поскрипывала деревянная отделка, покачивались цветы в вазе, шторы колыхались в такт движению. Все это убаюкивало Артема, приятно расслабляло, приглашая в блаженные объятия сна. Он не заметил, как закрылись его глаза, а дыхание успокоилось, стало ритмичным и глубоким. Ему снились персонажи Агаты Кристи, потом их сменила красавица в восточном одеянии, потом…

Фарид, напротив, находился в непривычном возбуждении. Он тоже заметил «вторую Анну», и это его встревожило. Господин Гордеев любил, чтобы все было ясно, нестыковки приводили его в недоумение. В бою он умел усмирить свой страх, но когда не знаешь, кто твой противник, чувствуешь себя неспокойно. Старик Накаяма воспитал в нем стойкость, мужество и хладнокровие, отточил его технику. Все это годится для поединка, но жизнь – дело другое. Она не так прямолинейна. Она требует напряжения ума…

Фарид запутался. Перед отъездом он много тренировался, упорно, до изнеможения. Скорее для того, чтобы подавить некстати вспыхнувшую страсть к Анне, чем для отработки навыков. Как боец он был совершенен. Его тело делало все гораздо раньше того, как ум успевал выдать рекомендации. Воин был спокоен. Но в иной роли Фарид ощущал растерянность. Чего ждет от него женщина? Этого он толком не знал.

Наконец, и его сморила усталость, не столько физическая, сколько моральная. Он погрузился в некрепкий, поверхностный сон… где деревянные панели купе превращались в темные фрески на стенах его афинского дома. Разве у него когда-то был дом в Афинах? Гордеев несказанно удивился, ведь он там даже никогда не был. И все же… ему снился Пелопоннес… акрополь и Львиные ворота Микен, сложенные из огромных каменных глыб… финиковые пальмы на побережье, шум олив и кисловатое критское вино… вкус крови и пота на губах, грохот боевых колесниц, натужные удары осадных орудий, свист стрел и лязг мечей… скрип мачты и гул ветра в парусах… женщина в светлом хитоне, машущая ему рукой…

О, Зевс, владыка грозный и великий! Услышь же вопль души!

Но нет… напрасны губ сухих движенья…

Простерся надо мной бездонный взгляд небес,

Над нею же, как прежде, безмятежно

Порхает белой бабочкой Любовь…

Злодейка смерть пришла, чтоб разлучить влюбленных,

И наступет ночь на нас, где гаснут звезды и прячет лик луна,

А память унесет забвения река…

Скажи, зачем сосуд священный тоскою напоен,

А чаша огненная страсти не испита?..

ГЛАВА 37

Профессор истории Альвиан Николаевич Рубен отдыхал в своем купе. Поездка на «Восточном экспрессе» стоила немалых денег, но он ни о чем не жалел. Он с детства увлекался необычными вещами. То, что было общеизвестно, не представляло для Али, как его называли родители, никакого интереса. Он презирал игрушки, и развлекался только у бабушки в Ярославле, целыми днями бродя по огромному деревянному дому, полному скрипа половиц, непривычных запахов и массы необычных предметов. Тут были старинные иконы, ладанки, сундуки, набитые вышитыми рубахами, женскими головными уборами, тусклыми ожерельями, старыми свечами, башмаками из мягкой цветной кожи с подковками, пяльцами, коклюшками пожелтевшими кружевами, мотками ниток и прочими древностями. Но занимательнее всего казался чердак – пыльный, темный, таинственный. Там, среди хлама и паутины, Али откопал несколько старинных книг в твердых, окантованных медью переплетах.

– А-а, это… Где ты их нашел? – удивилась бабушка. – Я думала, они истлели давно. Когда я еще девчонкой была, приезжал к нам один ученый человек, не старый, но, видать, сильно больной: все кашлял. Мать моя говорила, что у него чахотка.

– А чего он приезжал?

– Изучать что-то… Я уж не помню. Да только простудился в дороге, слег. Лежал он недолго и умер. Дед сам гроб делал, из дубовых досок. Снесли постояльца этого на погост, похоронили… А вещи мать вынесла подальше от дома и сожгла, только книги остались. Она их на чердак забросила и нам строго приказала не трогать.

– Почему?

– Зараза в них могла остаться. Так она говорила. Мол, начнете кашлять и помрете, как тот человек. Вот книги-то и валялись, никто их в руки не брал. Потом забыли про них.

Никакая «зараза» не могла остановить будущего профессора. Он притащил книги к себе в комнату, бережно их обтер и принялся читать. Страницы были желтые и хрупкие, переворачивать их нужно было с превеликой осторожностью; шрифт старинный, слова с твердыми знаками на конце, а кое-где в книгах попадались проложенные папиросной бумагой картинки.

Али перестал выходить из комнаты: он сидел и листал, рассматривал книги. Его нельзя было оторвать от чтения.

– Хватит рухлядь перерывать, – вздыхала бабушка. – Иди лучше кроликам травы нарви.

Но маленький Али был далек от кроликов, как, впрочем, и от других хозяйственных дел. Книги настолько приковали к себе его внимание, что бабушка испугалась и написала родителям в Прибалтику. На ребенка навели порчу, решила она. Но родители были заняты своей работой и не собирались увозить Али. Они прислали лекарства, витамины и деньги на усиленное питание. На том дело и закончилось.

Али мог спокойно читать найденные на чердаке книги. Там было написано о загадках исчезнувших культур – шумерской, вавилонской, о расцвете и закате Карфагена, об этрусках и Древней Греции. «Ярославская находка» решила судьбу Альвиана – он будет заниматься историей и больше ничем!

Когда мальчику исполнилось семь лет, родители забрали его от бабушки и отдали в школу. Книги Али увез с собой. Школьные годы промелькнули, не оставив следа в его памяти. Из всех предметов он изучал только два – историю и литературу. Получив аттестат с кучей троек, Альвиан тем не менее, поступил на исторический факультет в Риге. Его познания поразили приемную комиссию. Учеба давалась легко. С первого курса студент Рубен каждые каникулы проводил в археологических экспедициях, которые вели раскопки на побережье Черного моря. Колхида, Пантикапей, Херсонес, Ольвия… от этих названий кружилась голова, и сердце сладко замирало в груди.

Особой областью, которая все сильнее привлекала Рубена, были культы древних богов, тщательно охраняемые от непосвященных. Альвиан Николаевич по крупицам собирал сведения о храмах, в которые не допускались простые смертные, о тайных святилищах и подробностях ритуалов. Оказалось, что самые сокровенные знания передавались жрецами из уст в уста: их нельзя было доверять ни папирусу, ни глиняным табличкам, ни пергаменту, ни камню.

Рубен получил диплом с отличием. Он умел так подойти к истории, что известные, казалось бы, факты открывались с неожиданной стороны. Изучение надоевших, примелькавшихся исторических событий превращалось для него в детективное расследование, тем более захватывающее, что основные действующие лица давно пребывали в мире ином. Необычайная острота ума и оригинальный подход к предмету обратили на себя внимание специалистов. Альвиану Николаевичу предложили аспирантуру. Его научные исследования были неразрывно связаны с поездками к месту раскопок, общением с зарубежными коллегами, расшифровкой древних текстов. Он написал несколько книг, которые были замечены в узком кругу специалистов и оценены по достоинству.

Рубен стал профессором, но страсть к тайным культам, начало которых терялось в вечности, не только не угасла, а превратилась в настоящую одержимость, наваждение, с которым он уже не мог справиться.

Изучая истоки того или иного сокровенного знания, Альвиан Николаевич каждый раз убеждался, что это неразрешимая задача. Происхождение подобной скрытой реальности уходило корнями гораздо дальше истории Земли и, наверное, всей Солнечной системы. Космос, необозримый и страшный, был колыбелью информации, доступной далеко не всем.