Московский лабиринт Минотавра - Солнцева Наталья. Страница 46

– Я не о правильности, я – о любви! – горячо произнесла Ева. – Человек не должен выбирать возлюбленную или возлюбленного: это не покупка машины в автосалоне. Это чувство! Увидел женщину, и сердце дрогнуло, хотя ты о ней еще ничегошеньки не знаешь. И нет у нее ни достоинств, ни недостатков – она твоя спутница, со всеми ее особенностями.

– У Эдика так и было. Увидел Нану – влюбился.

– Он не Нану увидел – он ее фигуру стройную увидел, черные косы, скромную манеру одеваться, молодость, неиспорченность. И убедил себя, что всю жизнь о такой мечтал! Как же! Венчание в Грузии, в национальном костюме, в монастыре в горах, первая брачная ночь в старинной сакле... сказка! Но ведь это всего лишь декорации, дорогой. А жизнь – нечто другое, и на фоне романтических пейзажей порой происходят жестокие, циничные вещи.

– Не понял, – удивился сыщик. – Ты на что намекаешь?

– Я не намекаю, я рассуждаю. Ты когда рыбку идешь ловить, что на крючок цепляешь?

– Приманку...

– Червячка! – воскликнула Ева. – И какая у тебя при этом цель? Голодного карасика накормить? Вовсе нет! Ты хочешь, чтобы рыбка на червячка клюнула. Тут-то ты ее и вытащишь, чтобы самому съесть.

– Погоди-ка, – остановил ее Всеслав. – Полагаешь, Нана вышла замуж по расчету, из-за денег? А теперь с ее согласия или по разработанному ею самой плану ее друг или жених с Кавказа вымогает у Проскурова выкуп за якобы похищенную жену? Абсурд! Тем более что денег пока не требовали. Чего тянуть-то?

– Значит, им нужно другое, – не растерялась Ева. – Только не надо мне напоминать, что я подозревала Эдуарда в двойном убийстве на почве ревности. Я сама прекрасно все помню и еще не отказалась от такого варианта. У меня просто появилась новая версия! Могу я выдвинуть свежую гипотезу?

– Которая вытекает из отсутствия у тебя симпатии к Проскурову?

– Ничего подобного! Нельзя в сыске опираться только на одно предположение, ты же сам учил меня.

– Почему, по-твоему, убили Олега? Он мешал осуществлению плана Наны и ее сообщника?

– Не исключено. Возможно, он сам являлся сообщником! Не забывай, Нана и Олег были знакомы, тогда как Проскуров уверяет нас в обратном. Этому есть два объяснения. Если он убил их, то логично скрывать факт их знакомства, а если его жена и двоюродный брат сговорились, то Эдуард действительно думает, что они не знают друг друга. Им было невыгодно раскрывать карты.

– Интересно...

– Нана вполне могла убрать сообщника, когда основная часть плана была выполнена. Чтобы не делиться деньгами!

– Тебя послушать, так Нана – не застенчивая и неопытная девушка, а настоящий монстр. Где же та несчастная жертва ревнивого мужа в лице Проскурова, какой ты ее считала?

Ева пропустила его выпад мимо ушей.

– Думаешь, монстр обязательно должен быть поросшим длинной шерстью и с торчащими из оскаленной пасти клыками? Почему бы ему не иметь пленительного девичьего обличия?

– Ты кидаешься в крайности, – сказал Смирнов. – То у тебя Нана – жертва, то чуть ли не главный злодей. Где же твоя последовательность, дорогая Ева? Зачем Нане вымогать у супруга деньги, когда она и так могла пользоваться ими? И как в эту страшную историю вписывается план подземелий и запрятанные в них сокровища?

– Ладно, ты прав. Моя новая версия, пожалуй, слишком экстравагантна! Девушка с косичками не годится на роль убийцы. А о сокровищах я подумаю. Так кто пойдет к Хованиной, ты или я? Скоро в больнице начнется обед, потом тихий час.

– Иди ты! – решительно тряхнул головой сыщик.

Она скрылась за дверями кардиологического корпуса, а Всеслав вернулся к мысли, осенившей его во время беседы с Проскуровым. Пожалуй, стоит поработать в этом направлении.

Глава 19

Москва. Четыре месяца тому назад

Петр Данилович Корнеев наблюдал, как угасает его жена, с горечью и раздражением.

– Ты убиваешь себя, Саша! – тщетно взывал он к ее рассудку. – Рождение Владимира принесло нам когда-то много радости, но сын давно вырос. Он больше не твой Володенька, он взрослый мужчина и волен распоряжаться своей жизнью так, как умеет.

– Я вложила в него всю душу, все силы и не смогла уберечь, научить мудрости. Он исковеркал свою судьбу. Он погибнет, Петя! Эта хищница сожрет его, как голодная щука зазевавшегося карася.

Господин Корнеев поморщился.

– Наш сын далеко не ангел, вряд ли он запросто стал бы добычей хищника. От чего ты пыталась его уберечь? От него самого? Задача не только неблагодарная, но и невыполнимая.

Александра Гавриловна горестно вздыхала, ее глаза наполнялись слезами.

– Почему он женился на этой... Феодоре? Одно имечко чего стоит!

– Имя как имя. А вот причина женитьбы Владимира на Феодоре Евграфовне мне, признаться, тоже не дает покоя.

– Она еще и Евграфовна! – простонала больная. – Мальчик влюбился, она соблазнила его, приворожила, околдовала. Да как присушила-то к себе! Молитвы матушки Параскевы и те не помогли! Какие ужасные люди эти Рябовы, вульгарные, беспардонные, а тесть – чистый алкоголик. Дочка вся в них удалась...

Губы Александры Гавриловны посинели, она начала задыхаться. Корнеев кликнул сиделку. Та сделала укол, неодобрительно покосилась на него – больной необходим покой, а он сидит у постели, тревожит человека своими разговорами. Но за те деньги, которые ей платили, сиделка предпочитала помалкивать. Тем более что и пациентка попалась весьма неуравновешенная, нервная, лежать не желает, все требует к себе мужа. Пусть как хотят, так между собой и разбираются. Дело сиделки – качественный уход за больным: вовремя лекарство подать, накормить, белье поменять, укольчик сделать.

Она удалилась, и Александра Гавриловна с мольбой уставилась на супруга. Сделай, дескать, что-нибудь, Петя! Ты же можешь!

– Чем тебе Рябовы не угодили? – отводил глаза в сторону Корнеев. – Ты их со дня свадьбы ни разу не видела. Они к нам не лезут, чувствуют, что не ко двору пришлись.

Но никакие увещевания не успокаивали Александру Гавриловну, и муж решил больше не препираться с ней. Бесполезно! Он заходил в ее комнату, садился на край кровати, брал больную за руку и молчал. Прошлая его жизнь, связанная с умирающей женой, уходила, отрывалась, как плохо привязанная лодка, и уплывала в туманные, неизведанные дали. А он оставался на берегу... и не стремился вслед за ней. Появление Феодоры перевернуло его представление о самом себе как о пожилом, утомленном перипетиями судьбы мужчине, остывшем, скучном и занудном.

Образ невестки, с ее греческим профилем, развитыми формами и плавными движениями, неотступно сопровождал Петра Даниловича повсюду. Даже когда он входил к больной супруге, образ Феодоры не желал оставаться за дверью. И господин Корнеев приносил его с собой. Он на личном примере убедился в верности утверждения: любви все возрасты покорны.

«Я что, полюбил жену собственного сына? – бестрепетно спрашивал он себя. И так же бестрепетно отвечал: – Да, я люблю ее! Люблю Феодору».

И только на второй вопрос, непременно следовавший за первым, ответа у Корнеева не было. Что же будет дальше? Как развязать этот сложный, крепкий узел?

Доктора не скрывали, сколько осталось жить Александре Гавриловне – месяц. Если она не будет изводить себя слезами и нервными припадками. Когда Владимир не приезжал, она требовала звонить ему чуть ли не каждый час. А когда он являлся, не могла сдержаться и приставала с мольбами бросить ненавистную Феодору. Сын упрямо отказывался дать матери такое обещание.

Господин Корнеев присматривался к Владимиру, силился разгадать его внутренний мир, мотивы его поступков. И в то же время стремился надежно спрятать свои мысли по поводу Феодоры. Он и раньше недолюбливал дом в Рябинках, а теперь дал себе слово ни при каких обстоятельствах не появляться там.

– Тебе стоило бы увеличить штат обслуги, – как бы невзначай сказал он Владимиру.

– Зачем? – вяло удивился тот. – Наши потребности не так велики, и Матильда вполне справляется с домашним хозяйством. Один водитель и охранник, которые при случае подменяют друг друга, разве этого не достаточно для двоих?