Печать фараона - Солнцева Наталья. Страница 60

– Могу я с вашим мужем поговорить? – спросил Смирнов от безысходности.

Ну что еще могла ему поведать эта уставшая от жизни, иссохшая женщина?

– С дедом-то? Конечно, можно. Только он на рыбалку с утра подался, когда придет, не знаю. – Она помолчала. – Вы... про наследство упоминали. Это что, Яна вас прислала? Так ее имущества тут нету.

– Понимаете, Яна Хромова умерла, ее убили.

Федотья прижала жилистые ладошки к губам, обомлела.

– Господи! Такая молодая... Ой, жалко! Жалко. Как же ее убили, за что?

– Пока неизвестно. Идет следствие. Я думал, вы поможете выяснить некоторые обстоятельства. Когда вы видели Яну последний раз?

– Давно. Позапрошлой осенью Яна гостила в Рыбном, у дочери с мужем. Бабушка Лукерья еще была жива, но уже едва дышала, память потеряла, заговаривалась, – однако Яну узнала и обрадовалась. Мне тогда пришлось временно переселиться к молодым, помогать ухаживать за больной. А когда Яна приехала, то вызвалась посидеть пару ночей с бабулей – я хоть отоспаться смогла. Она помоложе, покрепче: ночью старушку развлекала разговорами, а днем бродила по берегу Волги, по старым местам, где в детстве играла. Будто прощалась! С тех пор я о ней ничего не слышала. Бедная! Рано с жизнью рассталась... кто бы мог подумать? Убили!

– Яна дружила с Настей?

– Они с трудом находили общий язык, – вздохнула Хлебина. – Настя девчонкой была шустрая, веселая, озорная, а Яна – будто ларчик закрытый: насупится и думает о чем-то своем. Ни с соседскими детьми играть не хотела, ни взрослым помогать по хозяйству. Бабушка Лукерья одна сумела ключик к ней подобрать – сядут вдвоем, перешептываются, колдуют над пяльцами. Мать у меня была не только рукодельница, еще и выдумщица великая, сказки любила, знала их бессчетно, многие сама сочиняла. На старости только, – прости, Господи, – из ума выживать стала маленько: перепутала сказки с былью. Никто уж ее слушать не желал, так она душу отвела напоследок с Яной, наговорилась досыта.

– В Старице или в Рыбном у Яны были какие-нибудь знакомые, друзья? – спросил Смирнов.

Женщина подумала, развела руками:

– Нет. Мы удивились, когда Яна вдруг вышла замуж за Валерку Хромова, – думали, она в девках вековать будет. Внешностью не вышла, характером тоже. А вот, поди ж ты, нашелся жених: смирный, непьющий.

Федотья спохватилась, что с завистью говорит о судьбе Яны, которой уже нет в живых, замолчала.

В комнате было тепло, уютно. На диване, свернувшись калачиком, спал большой рыжий кот. В окнах, за вышитыми занавесками, потемнело, пошел снег. Редкие крупные снежинки прилипали к стеклам.

– Чаю хотите? – предложила хозяйка.

Смирнов вежливо отказался, думал, какой бы еще вопрос задать. Ничего достойного внимания он пока не узнал. На что надеялся? Уходить рано, а о чем говорить, непонятно.

– Можно, я посмотрю вышивки? – вырвалось у него.

Хлебина расцвела от удовольствия. Она повела его в просторную спальню, где все поражало глаз – покрывала на кроватях, подушки, вышитый абажур, салфеточки, чехлы для стульев.

– Это все мамины руки сотворили, – тепло произнесла Федотья. – Хотите, я еще из шкафа достану?

Она вывалила на кровать ворох наволочек, полотенец, изумительной красоты сорочек, поясов, передников и прочих вещиц, назначение коих было Смирнову неизвестно, – начала показывать.

– Вот свадебные полотенца, вот головная повязка... а вот... ой, это не то.

В ее руках мелькнул невзрачный лоскут, тут же полетевший в сторону. Сыщик напрягся.

– Постойте-ка... не отбрасывайте, мне интересно.

Он потянулся за лоскутом, на котором вместо яркого цветного узора был вышит пейзаж: извивы реки, солнце, садящееся в воду, обрывистый берег, дерево... Картинка природы, выполненная виртуозно легкими, четкими стежками, в то же время напоминала детскую игру в виде плоского изображения местности, по которому надо переставлять фишки.

«Где-то я уже подобное видел», – подумал Смирнов.

Глава 24

Москва

Ева робко позвонила в дверь квартиры Хромова.

Славка бы не одобрил такого поступка, но она просто потеряла терпение. Да, она решила воспользоваться его отъездом в Старицу и поговорить с мужем убитой. Ждать некогда! Нельзя будет имитировать смерть Стаса Киселева дольше, чем несколько дней. Пусть пройдет неделя, даже две... но молодому человеку придется вернуться к работе, снова ездить по городу, ходить по улицам – он не сможет жить затворником, стать мертвым для всех, кроме отца и матери. Значит, расследование должно поскорее закончиться. А оно становится все запутаннее и сложнее.

Ева перестала искать звенья логической цепочки и углубилась в подсознательное. Что подсказывал ей внутренний голос, не обремененный общественными условностями и предубеждениями ума? Он считал главными виновниками случившегося совершенно не тех, кто попал в поле зрения Смирнова и Евы. Этот невидимый, далекий и грозный противник именно потому оставался неуловимым, что находился по другую сторону туманной завесы, которую люди привыкли называть временем. Но вездесущее и необъяснимое время – всего лишь зеркало, отражающее течение бытия. Оно бесстрастно молчит, одинаково воспроизводя на своей загадочной поверхности и лучезарных и жестоких богов, и обычных людей, и героев, и преступников.

– Мы всегда можем заглянуть в это зеркало, – шептала Ева. – И рассмотреть детали, ускользнувшие от нашего взора.

За дверью квартиры Хромова раздались и замерли шаги.

– Это я! – звонко произнесла Ева. – Мы договорились о встрече по телефону.

Замок щелкнул, и Еву впустили в освещенную тусклой лампочкой прихожую. Невзрачный, неприметный хозяин сливался с унылой обстановкой запущенного жилья. В гостиной, куда Хромов пригласил гостью, было так же неуютно, голо и мрачно, как и в прихожей, стоял тот же запах пыли, старых вещей, средства против моли и чего-то приглушенно-приторного, тошнотворного. Неужели отсюда все еще не выветрился запах тлена?

Подавив брезгливость, Ева уселась на диван. Вся эта затхлая, убогая квартира, ее обитатель, одетый в майку и спортивные штаны, вытянутые на коленках, этот желтоватый сумрак, это тиканье допотопных механических часов времен «развитого социализма» никак не вязались с историей фараонов, магазином «Азор», таинственным письмом и не менее таинственным человеком, который за ним явился.

– Давайте обсудим ваш сон, – сразу перешла к делу она. – Вы не против?

– А если против, то что? – угрюмо буркнул Хромов. – Станете меня пугать? Я согласился поговорить с вами потому... потому, что, возможно, я ошибся. То есть... монаха я мог видеть не во сне, а наяву.

Он исподлобья бросил взгляд на Еву – глаза у него были ясные, умные. Она затаила дыхание, боясь поверить в удачу.

– Почему вы так решили?

– Вчера... мы с вашим э-э... другом, господином Смирновым, побеседовали с директоршей книжного магазина. Вы в курсе?

Ева кивнула.

– Так вот, – продолжил Хромов. – После нашего визита, вечером... Вера Петровна вдруг позвонила мне сюда... и... она была очень напугана! Понимаете... она утверждает, что за письмом приходили еще раз!

– Тот же мужчина?

– Нет-нет, – Хромов нервно мотнул головой. – Женщина! Католическая монахиня. Вернее... она была так одета. Вера Петровна немного разбирается в подобных вещах, она говорит, что православные монахини выглядят иначе.

– И... монахиня тоже назвала пароль?

– Пароль! – состроил гримасу Хромов. – Как вы интересно выразились. Действительно... шпионские страсти какие-то. Слава богу, не только со мной это происходит! Так, знаете ли, недолго и в психушку загреметь. Да, монахиня произнесла ту же фразу: «Он открылся», но... письма-то уже не было. Директорша сделала вид, будто не понимает, о чем речь... а монахиня стоит и стоит у нее в кабинете, не уходит. Ждет! Та не выдержала и брякнула с перепугу, мол, послание забрали. Монахиня ни слова, только сверкнула глазищами и шнырь... вон из магазина! Вы не принимаете меня за сумасшедшего, надеюсь? – заерзал он на стуле. – А то давайте позвоним Вере Петровне, пусть она подтвердит.