Пятерка Мечей - Солнцева Наталья. Страница 44
– Ты?! Ты мог! Такие, как ты, и делают самые страшные вещи, оставаясь безнаказанными! Хочешь, скажу почему? Потому, что ты уважаемый человек, директор фирмы. Кому может прийти в голову, что временами ты бываешь совсем другим? Жестоким, безжалостным! Ты, Дима, величайший лицемер из всех, кого я видел. А повидал я немало всякого, ты знаешь!
– Саша, ты за что-то зол на меня, вот и все! Так скажи об этом прямо.
– Мне нравилась Аврора, – вздохнул незнакомец. – Наконец-то, я нашел девушку, которую мог полюбить… И тут ты! Ведь тебе она была не нужна! Ты просто играл с ней, как кот с мышью, а потом убил! Не сомневаюсь, что сейчас у тебя уже есть новая жертва на примете. Кто это? Может, скажешь? Признаешься? Облегчи душу, Дима! За пределами этой жизни для нас как будто ничего не существует, мы живем, как актеры, за которыми в конце спектакля закроется занавес. А вдруг, за этим занавесом нас ждет строгий судья? Что ты ему скажешь?
– Ты много выпил, Саша, – ответил Никитский. – Не стоит садиться за руль в таком состоянии. Поехали, я отвезу тебя домой.
– Ты? Ну уж, нет! Спасибо! Вдруг, ты захочешь проводить меня до квартиры, и завтра милиция обнаружит мой окоченевший труп в постели?
– Тогда вызовем такси.
– Такси… Аврору ты тоже вез на такси. А теперь для нее закрылся занавес!
– Послушай, – не выдержал Никитский. – А может быть, это ты ее убил? Приревновал, разозлился…и решил наказать неверную подругу! Как насчет этого? Помнится, ты рассказывал, как в школе ударил девочку по голове только за то, что она отказалась с тобой встречаться!
– Да ты чего?.. – опешил незнакомый мужчина. – Когда это было? И при чем тут Аврора? Я тогда ушел раньше всех…
– Отправился домой, – подхватил Никитский, – посидел там, чуть протрезвел, или, наоборот, еще добавил, и решил разобраться с девочкой. Поехал к ней домой, и там… слово за слово… Или как все было? Тебе лучше знать!
– Псих! – возмутился неизвестный. – Ты просто псих, Дима! Изощренный, хитрый и умный. Хочешь свалить все на меня?
– Я хочу, чтобы ты успокоился и благополучно добрался домой. Так я вызову такси?
– Не надо, – неизвестный тяжело поднялся с кресла, которое жалобно скрипнуло. – Я сам. Но не надейся, что ты отвел мне глаза! Я не твоя жена, которой ты так заморочил голову, что она праведное путает с грешным! Я тебя в покое не оставлю!
– Ладно, ладно… – примирительно сказал Никитский. – Придешь в себя, потом разберемся, что к чему.
Они вышли из кабинета так стремительно, что Людмила Станиславовна еле успела прижаться спиной к стене за шкафом. Мужчины ее не заметили. Никитский вел своего пошатывающегося, изрядно выпившего собеседника под руку. Авдеева смогла вздохнуть с облегчением, только когда они начали спускаться вниз по лестнице.
Она долго стояла, ни жива, ни мертва. Мысли метались в ее голове, как испуганные мотыльки. Никитский мог вернуться в свой кабинет с минуты на минуту, поэтому Людмила Станиславовна отлепилась, наконец, от стены и на негнущихся ногах побрела на свое рабочее место.
С Балтики дули холодные ветры, неся с собой запах моря и окружающих город лесов. Ветры несли по бледному небу обрывки туч.
Юрий любил ненастные петербургские дни, когда так хорошо было сидеть у раскаленной кафельной печи и читать захватывающую историю чужой жизни. Похоже, его собственная жизнь превращается в некое подобие триллера.
Он разбирал и перечитывал письма, которые его покойный дедушка Платон Иванович Салахов счел необходимым сохранить в своем домашнем архиве. Два послания, самые драгоценные, лежали в отделанной янтарем шкатулке, и оба были от «незабвенной Аграфены Семеновны». Юрий так их и принес, не вынимая из янтарного саркофага.
Письма оказались обыкновенными, написанными молодой женщиной своему будущему супругу, – сдержанные, полные нежности и милой простоты. Казалось, они все еще источают тончайший аромат духов. Ничего, способного натолкнуть на разгадку происходящего, Юрий в них не нашел.
Прочитывая остальную корреспонденцию, письмо за письмом, молодой Салахов все больше погружался в мир Платона Ивановича, который жил памятью о своей любви и страстью к деловым операциям. Сын Арсений был дорог ему как ребенок от любимой женщины, и, кажется, все в жизни старшего Салахова по ценности соизмерялось связью с рано ушедшей от него женой.
– Может, он и во мне души не чаял потому, что я был внуком прекрасной Аграфены? – с грустью подумал Юрий. – Очень смахивает на истину!
Господин Салахов немного расстроился. Каждому человеку хочется, чтобы его любили не за то, что он чей-то сын, внук, сват или кум, а за то, что он – это он. Вот как дед любил свою жену, как сам Юрий любит Анну!..
– Интересно, а отец маму любит? – спросил себя Юрий. – Черта с два! Он, кроме своей физики, никого и ничего вокруг не видит! Наука – на первом месте, а остальное все потом.
Где-то господин Салахов читал, что природа не повторяет себя напрямую, что гениальность, страсть или красота передаются через поколение. Как раз к нему, Юре, от деда! Любовь… какая загадочная и страшная вещь…
Ему вдруг нестерпимо захотелось позвонить Анне, сказать ей… что он думает о ней, где бы ни был, что бы ни делал. Что она занимает все его мысли, чувства, всю его жизнь…
– Моя жизнь… – с неожиданно новым смыслом, с новым ощущением подумал Юрий. – Что такое есть эта моя жизнь? Как ее пощупать, попробовать на вкус? Как к ней прикоснуться? Выходит, что жизнь – нечто неуловимое, каждый раз иное… Сейчас моя жизнь – это любовь к Анне. А вчера? Вчера что это было?
Он отложил в сторону пачку писем и задумался. Рука сама потянулась к телефону. В последний момент он передумал. Представил себе, что подумает госпожа Левитина.
«Бедный мальчик совсем свихнулся!» или «Опять этот надоедливый молодой человек!»
И хотя это сказала не Анна, а придумал сам Юрий, – подобная оценка показалась ему оскорбительной. С тех пор, как он подарил ей золотую лилию, – символ власти над его сердцем, – Анна Наумовна никак не изменила своего отношения к нему, слегка покровительственного, снисходительного. А может быть, это ее игра? Чтобы бесить его, доводить до белого каления?! Чтобы лишить его сил, а потом без труда захватить в плен?
– Но я и так в плену у тебя, – мысленно говорил он Анне. – Тебе осталось сделать только одно движение, один намек…
Но такого намека не последовало.
Что такое есть в этой женщине, толкающее меня на безумства? – в очередной раз спрашивал себя господин Салахов. – Она старше, она одинока, она… необыкновенно привлекательна! Даже не внешне, а, как бы это сказать…
Слов для объяснения поведения, привычек и характера Анны не находилось.
– Ладно, хватит бродить в потемках своей и чужой души! – рассердился Юрий. – У меня полно дел!
Он снова углубился в чтение писем. Нельзя сказать, чтобы это серьезно продвинуло его вперед. Письма были от родителей, от немногочисленных приятелей, от деловых партнеров… обыкновенные, – такие, как все люди пишут друг другу.
Вчера вечером Юрий снова побывал у своих, застал отца. Арсений Платонович был безмерно удивлен его интересом к покойной бабушке.
– Зачем тебе эта старая история? Я и сам, признаться, почти ничего не знаю! Дедушка не любил говорить о своей супруге… Ему было слишком больно!
– Папа, Аграфена Семеновна действительно утонула?
– Странно, ты говоришь о моей матери, как о посторонней женщине, – заметил Арсений Платонович, – но я ее совсем не помню… Совсем! По рассказам моих дедушки и бабушки, мама утонула во время прогулки по Волге на пароходе. Они с отцом поехали то ли на пикник, то ли просто отдохнуть…
– А как это случилось? Ее кто-то столкнул, или она сама прыгнула? Как можно упасть с палубы прогулочного парохода? Я не понимаю!
Арсений Платонович в растерянности пожал плечами.
– Я об этом не думал… В самом деле, как это могло случиться? И почему никто не спас ее? Дед был прекрасным пловцом. Да и другие люди, наверняка, видели это происшествие. Спасательные круги, наконец, висят на каждой палубе!