Третье рождение Феникса - Солнцева Наталья. Страница 66
Воображение услужливо предложило ей картинку – сияющее перо летит, рассыпая искры, во мраке неизвестности, медленно опускается… прямо в раскрытые ладони Марии Варламовны. Ева повторила попытку – то же самое: перо летит и опускается в ладони госпожи Симанской.
– Ну, я же говорила! – прошептала она. – Мария Варламовна знает тайну… Надо ехать!
Сгорая от нетерпения, Ева поспешно натянула на себя свитер, брюки, набросила шубку и… остановилась, раздумывая. Добираться на метро или вызвать такси? Пожалуй, на машине будет удобнее.
По дороге в Братеево Еве пришло в голову несколько идей. Она спросила у таксиста:
– Не можете ли вы ехать быстрее?
Он удивленно оглянулся.
– Не получится, барышня. Видите, сколько вокруг транспорта? Хотите быстрее, покупайте самолет.
Он засмеялся, а Ева разозлилась. Водитель включил веселую песенку: «В каждой строчке только точки после буквы Л…»
– Остановитесь! – крикнула Ева. – Стойте! Я хочу… мне надо…
– В туалет, что ли? – оглянулся таксист. – Потерпите, барышня. Здесь нельзя.
– Нет? Ладно, едем…
Ева почти все поняла в этот момент, в ее сознании «вспыхнула молния» – показалось, что, если машина сию секунду остановится, замрет окружающее, стихнут посторонние звуки… Феникс откроет ей тайну своего пера. К сожалению, существовали еще правила дорожного движения, которые водитель такси не собирался нарушать из-за взбалмошной пассажирки. Только что из дому, и уже в туалет приспичило! Что за люди? Ничего не умеют делать заранее!
Из динамика полилась новая песенка, но Ева уже ее не слышала, она вся погрузилась в мысли и догадки.
– Приехали! – радостно сообщил водитель, открывая в улыбке все зубы. – Этот дом, что ли?
– Ага… – рассеянно пробормотала Ева, сунула ему деньги, не глядя, и побежала к знакомому подъезду.
– Эк припекло барышню! – хмыкнул водитель.
Он развернулся, выехал со двора, все еще посмеиваясь над незадачливой пассажиркой – добежит или не добежит?
Ева не стала дожидаться лифта и ринулась по ступенькам вверх. У двери остановилась, дыша, как после рекордного забега, нажала на кнопку звонка. Ничего… Она оглянулась в недоумении, нажала кнопку еще раз. Только сейчас до нее дошло, что нет света – потому и лифт, и звонок не работают. Она изо всех сил застучала в дверь кулаком, не ощущая боли.
Мария Варламовна открыла, впустила ее в тесную полутемную прихожую.
– У нас света нет.
– Я знаю, почему вы сбежали со старой квартиры! – выпалила Ева, не давая ей опомниться. – Люди склонны повторять свои поступки и тем разоблачать себя. Вы сбежали из Кострова, потому что убили Вершинина! Вы сбежали от Степаниды и спрятались здесь под именем Людмилы Дроновой, потому что убили Мартова! Не отпирайтесь. В квартире покойного Феликса Лаврентьевича повсюду обнаружили отпечатки ваших пальцев.
Госпожа Симанская попятилась.
– Идемте, сядем, – сказала Ева, беря ее под руку. – Нам необходимо поговорить.
– Да… – прошептала Мария Варламовна, покорно давая гостье увести себя в гостиную. – Вы правы. Я убила их обоих. – Она заплакала. – Но я не хотела этого… не хотела. Почему так получилось?
– Я не то имела в виду. Не вы их убили. Их убило… перо Феникса.
– Перо?.. Какое перо? Вы говорите о ноже? Бандиты, кажется, называют нож «пером»…
– Нет, нож тут ни при чем, – заявила Ева. – Вы садитесь на диван, а я в кресло, напротив. Не возражаете?
Симанская молча села, не сводя с гостьи горящих глаз. Она была испугана и подавлена. В гостиной тоже царил полумрак, как и в ее душе – полумрак безнадежности. Напрасно она бежала из Кострова, судьба везде догонит.
– Перо Феникса из вашей сказки смертоносно… – вкрадчиво продолжала Ева. – Оно убивает, а не вы! Что такое вы рассказали Вершинину на вечеринке?
– Н-ничего… клянусь вам! – Мария Варламовна прижала руки к груди. – Мы действительно ссорились… и все. Я сказала правду!
– А что вы рассказали Мартову?
– Тоже ничего… хотя постойте… я увидела у него портрет Кати Жордан…
– Вы знали Катю?
Симанская отрицательно покачала головой.
– Нет. С семьей Жордан переписывался мой отец. Они присылали свои фото – Катя на них была еще девочкой, но она очень похожа на свою мать, Мишель Жордан. Папа читал мне их письма, показывал фотографии. Он говорил, что семья Жордан – французская ветка наших родственников.
– О чем эти люди в них писали?
– Да ни о чем таком… особенном… Они были эмигрантами и породнились с нами через потомков мужа тетушки Англес, кажется. Жили в Дижоне.
– Что за тетушка? – спросила Ева.
– Не знаю… Отец так ее называл. Он иногда рассказывал о ней всякие небылицы, немного неприличные. Разумеется, она никак не могла быть теткой никому из нас, потому что давно умерла.
– У вас сохранились письма и фотографии Жордан?
– Скорее всего нет, – вздохнула Симанская. – Во время того… ограбления нашего дома в Кострове большинство писем и фото пропали: воры пытались разжигать ими печку. Мне потом мама об этом сказала, когда разбирала оставшиеся бумаги. Она решила сжечь все! И правильно сделала.
Мария Варламовна закашлялась. Ева обдумывала следующий вопрос. Мысли мелькали, путались, противоречили одна другой.
– А что Мартов говорил о Кате?
– Он был приятно удивлен… даже поражен. Оказывается, они с Катей любили друг друга, потом она погибла. Феликс Лаврентьевич начал расспрашивать меня о семье Жордан… мы разговорились. Он собирался писать статью в память о Кате, связанную с какой-то их семейной легендой.
– Какой легендой?
Симанская пожала плечами.
– Не знаю. Он не вдавался в подробности, а мне было не интересно. Феликс… Лаврентьевич ухаживал за мной, оказывал знаки внимания. А статья, связанная с семейной легендой Кати Жордан, должна была стать его прощанием, послужить памяти об ушедшей любви. Он даже возил меня в Марфино, показывал загородный дом. Мрачное строение! Мартов говорил, что дом – это тоже память о Кате. Якобы нечто похожее, судя по ее словам, было у них недалеко от Дижона – такие же средневековые развалины.
– По-моему, дом в Марфине – вовсе не развалины, – возразила Ева.
– Вы там бывали?
– Пришлось…
– Это я образно выразилась – про развалины, – вымученно улыбнулась Мария Варламовна. – Похожее жилище принадлежало семье Жордан. Во Франции, особенно на окраинах городов, полно очень старых домов, многие из которых похожи на развалины средневековых построек. Вот Феликс и соорудил коттедж, чтобы продлить свои воспоминания о Кате. У него была романтическая натура. Там, в Марфине, он рассказал древнюю историю о женщине благородного происхождения – она убила себя, ударила ножом в грудь… из мести своему мужу. Он увлекся другой… в общем, сентиментальная чепуха.
Ева оторопела. Перед ней возникло видение, сон, который испугал ее в загородном доме, – женщина в старинном наряде спускается по лестнице, а в груди ее зияет рана…
– Я приняла ее за одну из жен Синей Бороды, – прошептала она.
– Что?
– Ничего… это я так… болтаю чепуху, – растерялась Ева. – Та женщина, она убила себя в том самом доме, о котором говорила Катя?
– Если верить Феликсу, да, – подтвердила ее худшие опасения Мария Варламовна. – В большом зале того дома над камином была выбита надпись: «Трижды прольется кровь, и тогда Феникс возродится из пепла». Ужас! Я бы в своем жилище ничего подобного не позволила.
– К-как вы сказали? Феникс возродится из пепла? Но что это значит?
– Понятия не имею, – развела руками Симанская.
У Евы вылетели из головы все вопросы, которые она собиралась задавать Марии Варламовне. Лихорадочно соображая, кто же может быть третьим после Вершинина и Мартова, она в смятении молчала.
– Что вы знаете о Фениксе? – ляпнула Ева наугад первое, что пришло ей на ум.
Симанская заволновалась. Ее прекрасное лицо напряглось, покрылось красными пятнами.
– То же, что и все… Феникс – это какая-то мифическая птица, которая возрождается вновь и вновь. Больше я ничего добавить не могу. При чем тут вообще Феникс? Вы мне не верите? – с усилием спросила она. – Но почему? Вот вы интересовались, о чем я рассказывала Мартову? А что я могла ему рассказывать? Он – хозяин, я – домработница. Относительно Кати Жордан… скорее сам Феликс Лаврентьевич посвятил меня во многие подробности. Для него оказалось потрясением, что мы с Катей хоть и дальние, но родственницы. После этого его чувства ко мне стали более бурными, он даже пытался объясняться… в любви. Я приношу мужчинам несчастье, если можно так назвать смерть. Поэтому и решительно отказала Феликсу. Но это его не спасло.