Этрусское зеркало - Солнцева Наталья. Страница 16

Открытие выставки «Этрусские тайны» произвело фурор. Было много журналистов, критиков и представителей богемы. Дорогие буклеты разлетелись с быстротою молнии. Пришлось посылать в типографию за второй партией.

– Я говорил, надо привезти все, – довольно улыбался хозяин «Галереи». – Какой успех!

Большинство посетителей, желая выглядеть интеллектуалами и тонкими знатоками искусства, шумно восхищались, обсуждали эскизы фресок, этюды и своеобразную манеру живописи Рогожина. Звучали древние названия этрусских городов – Цере, Тарквиния... Множество людей толпились у пустого места, где должна была висеть «Нимфа», как будто они могли ее увидеть. Отсутствие картины в каталоге распаляло воображение. На ходу придумывались версии происшествия, одна замысловатее другой. Шумский и Чернов сохраняли невозмутимое молчание сфинксов. Это сбивало с толку, заставляло искать самые невероятные объяснения пропажи.

Отсутствие Саввы Рогожина тоже сыграло свою роль. Пошли слухи, будто художник пришел в отчаяние, лишившись лучшей картины, погрузился в глубокую депрессию, напился и даже хотел покончить с собой. А возможно, и покончил. И что в образе нимфы он запечатлел свою бывшую возлюбленную, трагически погибшую.

Тема смерти обсасывалась со всех сторон, обрастая романтическими и загадочными подробностями. Словом, журналисты, которым господин Чернов заранее заплатил, старались вовсю. Их фантазиям не было предела, как и любопытству публики.

Анисим Витальевич переутомился и к вечеру свалился с головной болью. Его одолевали дурные предчувствия...

Ночью, накануне того же дня, в Лозе прошел ливень. На дорогах стояли лужи, в которых отражались бегущие по небу обрывки туч. Деревья и трава успели немного просохнуть, но воздух был напитан испарениями земли; в низинах стелился молочный туман.

Старуха, соседка Рогожина по дому, стояла на крыльце, подслеповато щурилась из-под низко повязанного платка.

– Ничего не знаю, милок... Савву, видно, бес попутал. Он сначала выпивал понемногу, а потом все больше и больше. Жил одиноко, бобылем. А холостая жизня мужика губить! Видать, запил совсем, застрял у какой-нибудь пьянчужки, и квасят они теперя на пару. У нас ведь баб-алкашек хватает...

Смирнов поднялся по шатким, скрипучим ступенькам наверх, к двери художника, долго стучал, прислушивался – ничего. Бабка врать не станет, это он так решил проверить, для очистки совести.

Во вчерашний свой приезд в Лозу сыщик не смог встретиться с участковым милиционером, поговорить. Тот уехал на свадьбу в соседнюю деревню.

– Сегодня мне повезет, – бормотал Всеслав, топая по заросшей бузиной и рябиной улочке к отделению милиции. – Участковый окажется на месте, живой, трезвый и в хорошем расположении духа.

Его молитвы были услышаны на небесах, потому что милиционер Коля Зыков как раз вернулся со свадьбы. Он сидел в тесном кабинете, изнывая от головной боли и с тоской глядя за окно на желтеющие старые клены. Перед ним стоял графин с водой, за которой он ходил к целебному ключу, коих на окраинах поселка имелось великое множество. Вода помогла унять тошноту и рези в желудке, но против тяжести в голове и ломоты в висках оказалась бессильна.

– Вам кого? – поднял Зыков глаза на вошедшего.

Всеслав представился сотрудником фирмы «Галерея» и даже показал соответствующий документ, выданный ему Черновым.

– Я ищу художника Рогожина, – без обиняков сказал он. – У нас с ним контракт.

– Ну и что? – не понял милиционер.

– Пропал куда-то Савва Игнатьич! Заказчик ждет, нервничает... фирме придется платить неустойку. Не могли бы вы помочь мне найти Рогожина? – Он вынул из кармана и положил на стол денежную купюру. – Разумеется, не бесплатно.

Зыков задумался, потирая ноющий затылок.

– Это не тот, что церкви расписывает? – спросил он.

– Тот, – обрадовался Смирнов. – Именно тот! Может, он работает в каком-нибудь храме? Или у женщины проживает? Есть у него знакомые, друзья?

– Собутыльники, – поморщился милиционер. – Пашка Лосев по кличке Лось, первейший его дружок. Они и пьют вместе, и святых на стенах рисуют. Вам адресок дать?

Смирнов записал адрес Лосева.

– Если Рогожина там нет, я опять к вам приду.

– Ладно. Будем думать... Лоза – поселок маленький, здесь человек бесследно не затеряется. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то видел. Найдем.

Павел Лосев проживал в одноэтажном деревянном доме с резными наличниками, ставнями и красивым крыльцом. На подоконниках цвела розовая и белая герань. Во дворе лохматая собака дремала у будки. Она лениво приоткрыла глаза и тут же снова уснула.

– Эй, хозяин! – крикнул Смирнов, открывая калитку.

Собака вздрогнула, приподнялась и негромко гавкнула. Из окна высунулась худая старуха.

– Проходь, сынок, – сказала она. – Найда не кусается.

Собака, виляя хвостом, нехотя поплелась к крыльцу, принюхиваясь, не угостят ли ее чем-нибудь вкусненьким. Старуха, высокая и костистая, одетая в темное платье, показалась в дверном проеме.

– Тебе небось Пашка нужон? – спросила она хриплым прокуренным голосом.

– Я насчет работы, – улыбнулся Всеслав. – Слышал, он храмы расписывает.

– Нынче от Пашки толку не будеть, – вздохнула старуха. – Запил, паршивец! Другую неделю не просыхаеть. Тут давеча приезжали какие-то... из города, пытали про Савву. Да разве от алкаша чего добьесси? Мычить и мычить... головой мотаеть, как мерин... Ох-хо-хо! Наказал бог сыночком...

Старуха горестно поджала губы.

– А кто приходил, когда?

– Не вчерась, а...

– Позавчера? – уточнил Смирнов.

– Ага, – кивнула старуха. – К вечеру. Приличные люди... Савву искали, дружка Пашкиного. Мы вместе с его матерью на ферме работали. Славная баба была Таля, померла давно. А парень у ей непутевый, на агронома учиться не стал, все картинки разные рисовал... в Москву уехал. Потом, правда, вернулся. Что это за работа – кисточкой бумагу марать? Одно слово – лентяй и неумеха. И моего дурака на мазню энту подбил, прости, господи! Савва, значить, рисуеть, а Пашка ему то лестницу держить, то кисточки и краски подаеть... вроде как на подхвате.

– Могу я поговорить с вашим сыном? – спросил сыщик. – Если он сам заказ выполнить не может, пусть хоть с Саввой меня сведет.

– Нету Саввы! – сердито сказала старуха. – Он где-то работу хорошую нашел, а Пашку не взял. Сам делаеть.

– Жалко, – притворно огорчился Смирнов. – Мне срочно нужно. А что за работа у Саввы?

– Кто ж его знаеть? Говорю же, Пашку не взял, не признался даже, куда едеть... нехристь! А мой балбес обиделся, в погреб забрался и полбутыли самогону вылакал. С тех пор и пьеть... холера на мою голову! Иди, сам погляди, какой с него работник.

Старуха сердито повернулась и скрылась в темной глубине дома, сыщик поспешил за ней. В горнице на высокой железной кровати лежал навзничь и храпел худосочный небритый мужик лет сорока, беспробудно пьяный, распространяющий вокруг себя запах перегара. Все попытки Всеслава растолкать его и привести в чувство ничего не дали. Пашка Лось дергался, мычал, но и не думал просыпаться.

– Спить как убитай, – сказала старуха. – Нынче ночью сильная гроза была: грямело и сверкало, как в преисподней! Я со страху-то в чулане заперлась, а Пашке хоть бы что... храпить и храпить. Утром глаза продрал, самогон допил и опять свалился.

– Да, вряд ли я смогу с ним поговорить... – огорчился Смирнов. – Что же делать? Хоть бы Савва объявился! А есть в Лозе еще художники?

– Не-а... – мотнула седой головой старуха. – Нету.

– Савва с кем-нибудь дружил, кроме вашего сына? Может, друзья подскажут, где мне его искать?

– Я Рогожиных издавна знаю, – вздохнула бабка. – Савва с детства бирюк такой-то: набычится, вперится в одну точку и сидить... или малюет свои картинки. Блаженнай... Какие у него друзья, откуда? Прилепился вот к моему Пашке, вместе и кукують. То бранятся, то цалуются... особливо по пьяни. Да ты не кручинься так, сынок, – жалостливо пропела старуха, глядя на гостя. – Бяри ноги в руки и шагай в соседнюю дяревню, авось Савва там – работу закончил и деньги прогуливаеть.