Зеленый омут - Солнцева Наталья. Страница 13

ГЛАВА 3

Человек в черном провел на выставке два дня, и ему так и не удалось увидеть Корнилина. Утешало его только то, что он мог досыта налюбоваться портретом Евлалии, который назывался «Искушение». Название очень даже правильное. Она смотрела, откровенно соблазняя, пробуждая запретные желания, делая их невыносимыми. Когда становилось невмоготу, человек выходил на улицу, бродил по засаженному каштанами и кленами скверу, пытался успокоиться, слушая шелест упругой листвы, вдыхая горячий летний воздух. Не получалось. Сама атмосфера Харькова была наполнена тлением, запахом еловых веток, разрытой земли, увядших цветов… Здесь ее похоронили, Евлалию, засыпали навеки ее прекрасное лицо, которое приходит к нему теперь только в снах, душных и тяжелых, тесных, как ее последнее пристанище. Человек сжал зубы от очередного спазма в черепе, жуткой болью растекшейся вниз, до самой шеи. Он хотел пойти на кладбище, и не мог. Вдруг, он не найдет ее могилу? Или найдет? Чего он больше боялся?

Если надо будет вытряхнуть душу из этого Корнилина, он ее вытряхнет! Он вытряхнет душу из кого угодно, чтобы узнать, где они увидели ее? На картине Евлалия как живая. Очень хороша копия, которую он увидел на Арбате, но с подлинником ни в какое сравнение не идет. Проклятый художник – настоящий гений! Он словно подсмотрел в душу Евлалии… понял ее до конца и написал ее такой, какой она была, а не казалась.

Если Корнилин и сегодня не явится, придется искать его, дома или где еще, – не важно. Человек в черном давно разузнал, где живет художник, и теперь дело оставалось за малым.

К ночи улицы опустели, все затихло. Особенно окраины. Даже бродячие собаки улеглись спать в теплых, нагретых за день укромных уголках. Редкие фонари почти не давали света. Человек в черном никогда не позволял себе быть беззаботным. Он оставался незаметным даже на этих пустых и сонных улочках, двигался бесшумно и легко, как тень.

Дом художника был окружен высоким деревянным забором, за которым раскинулся густой дикий сад, залитый лунным светом. Калитка была закрыта на замок. Одинокий прохожий ловко перебрался через забор, не издав ни звука, скользнул вдоль стены. Все окна в доме, кроме окна спальни, были темными. Сквозь зеленые шторы пробивался тусклый свет ночника. В щелку было видно, как Нина, жена художника, расчесывает волосы перед зеркалом; у нее измученное лицо, синие тени под глазами.

Человек в черном ни за что не стал бы пугать женщину. Он повернул за угол, в поисках открытого окна или любого другого способа проникнуть в дом без лишнего шума. Если постучать, Корнилины не откроют. Они чего-то боятся. Интересно, чего? Или кого? Особенно сам Артур. Он вообще не высовывает носа из дому. Даже на выставку так и не пришел. Странно все это и непонятно.

Одно из темных окон оказалось слегка приоткрытым. Честно говоря, незваный гость не ожидал такой беспечности от насмерть перепуганного Артура. Нехорошее предчувствие сжало сердце. Кажется, это окно мастерской… Он помедлил всего мгновение и скользнул внутрь. Это действительно мастерская: пахнет красками, лаками, старым деревом… Глаза проникшего в дом человека быстро привыкли к темноте. Он любил мрак ночи. Это была его стихия. Его ремесло подразумевало покров тайны. Он предпочитал оставаться невидимым.

Незваный гость осмотрелся. Что-то вызывало его беспокойство. Пожалуй, стоит воспользоваться фонарем. Единственное окно, через которое он проник внутрь, было занавешено плотной темной шторой. Человек в черном позаботился, чтобы не было ни малейшей щелочки, и только после этого зажег фонарь.

В помещении был творческий беспорядок – множество подрамников, целые штабеля картона, неоконченные картины, старые этюдники, пыльные драпировки, какие-то вазы, старинная этажерка в углу, сваленные в кучу тряпки, тюбики и баночки с краской, уголь, мелки, карандаши, цветные стекла – чего тут только не было. Непрошеный посетитель медленно освещал деталь за деталью. На низком овальном столике – керосиновая лампа. У стен стояли железные стеллажи, с расставленными на них гипсовыми бюстами, масками, небольшими скульптурами, иконами, фигурными бутылками, разными ящичками, кистями, кусками воска, толстыми свечами и всякой всячиной.

Один из стеллажей упал, да так и валялся на полу. Все, что на нем стояло, рассыпалось вокруг в виде осколков и обломков, среди которых лежал сам хозяин мастерской, художник Артур Корнилин. Человеку в черном даже не нужно было наклоняться, – и так понятно, что знаменитый живописец мертв. И что никто еще этого не знает, даже его супруга. Пришлось все же подойти к трупу поближе: на его виске виднелась темно-синяя ссадина. Незваный гость потрогал рукой в тонкой перчатке углы стеллажа. Острые! Все понятно, кроме одного, – сам упал стеллаж, или кто-то ему помог? В стене, у которой он стоял, зияли глубокие дыры. Оказывается, стеллаж был закреплен, и довольно прочно. Тогда случайность отпадает.

Незваный гость вдруг почувствовал приближение приступа дурноты. Необходимо сесть. Иначе он может свалиться тут, рядом с покойником, и неизвестно, чем это для него кончится. Странный посетитель не боялся мертвых, он боялся приступов головной боли, которые случались у него время от времени. Найдя подходящий стул, он уселся и закрыл глаза. Если немного посидеть так, боль отступит, и он сможет спокойно уйти.

Сознание заволокло мутным туманом, к горлу подступила тошнота, в ушах заложило. Человек судорожно вздохнул и затих. Перед глазами заполыхали огненные круги, переходя в неясные и болезненные картины, смысл которых чаще всего был непонятен. В этот раз ему показалось, что он вновь видит мастерскую, только при свете керосиновой лампы. И вдруг все, что произошло здесь с Артуром Корнилиным, ясно предстало перед ним вполне отчетливым видением…

Корнилин рисует что-то углем на картоне. Он неспокоен. То и дело оглядывается, нервно вздрагивает. Вот подошел, закрыл окно. Подкрутил фитилек лампы так, чтобы она ярче светила… Что это? В самом темном углу мастерской кто-то стоит. Контуры фигуры размыты, лица не разглядеть. Как он сюда попал? Художник его не замечает… Вдруг вскакивает, в страхе смотрит в тот самый угол, закрывается руками, трясется, пятится назад, как раз к злополучному стеллажу… И тут происходит самое невероятное из всего, что доводилось видеть когда-либо человеку, ремеслом которого было убийство по заказу. Стеллаж как бы сам по себе, со страшной силой, вырывая с грохотом и пылью крепления, соскакивает со стены и падает на Корнилина. Тот и пикнуть не успевает, как острый металлический угол с хрустом ломает его височную кость…

В голове немного прояснилось, боль отступила, дышать стало легче, и киллер открыл глаза. Что это ему показалось во время приступа? Кто-то был здесь и убил Корнилина? Но каким образом? Он подошел к такому же точно стеллажу, который упал, и попытался оторвать его от стены. Ничего не вышло. Ему, при его немалой силе, даже не удалось сколько-нибудь расшатать металлическое сооружение. Киллер еще раз осмотрел представшую перед его глазами картину – мертвый художник, упавший стеллаж, куски стены, вырванные «с мясом» крепления, – и задумался. Так и не придя ни к какому выводу, он покинул дом Корнилиных так же, как и проник в него.

Ночь встретила его запахом цветов, шумом ветра в саду, дорогой в лунном свете. Он шел, не спеша, стараясь дышать ровно и прислушиваясь к отголоскам боли в затылке. Все, что он увидел в мастерской столичного художника Артура Корнилина, очень сильно ему не понравилось.

– А вот это, Лидушка, медвежье ушко, – говорила баба Марфа, разбирая травы, принесенные правнучкой. – Это так люди привыкли называть, а есть у этого растения другое имя, красивое – «царская свечка». Почему, знаешь?

Лида отрицательно покачала головой. Ей не хотелось разговаривать. После купания в лесном озере она долго ходила, как во сне.

– Знаешь что, бабушка? Мне сегодня, во время купания, все казалось, будто на меня чудовище лесное смотрит.