Зеленый омут - Солнцева Наталья. Страница 28

Сергей закончил все дела, связанные с продажей картин Артура Корнилина, сдал в столичный журнал, с которым сотрудничал, несколько своих статей, переговорил с нужными людьми, уладил все проблемы, посетил интересующие его выставки. Все складывалось как нельзя лучше, кроме книги. Ни одной страницы он так и не написал. Москва отвлекала его своим шумом, суетой, жарой, пылью и сутолокой. Захотелось в Харьков, к друзьям. Нужно было повидать Нину.

Квартира поразила его обилием фотографий Алены в самых разных позах, ракурсах, нарядах и ролях. Театральный фотограф постарался на славу.

– Какая у нее глупая улыбка! – с досадой подумал Сергей. – Где она, кстати? Чем занимается?

То, что Алена занимала его квартиру, особо не волновало. Он мог вернуться в гостиничный номер, мог снова уехать. Это, так или иначе, разрешится. Сергей заглянул в холодильник, набитый едой, обрадовался, что сможет перекусить дома. Он уже несколько раз звонил Нине, но никто не брал трубку. На свободной стене висели две картины Артура – «Изгнание из рая» и «Царица Змей». Белокурый Архангел смотрел Сергею в самое сердце, так, что почувствовался неприятный холодок.

– Что это со мной? Устал с дороги?

Он налил себе коньяку, выпил и закрыл глаза. Голова медленно кружилась, взгляд Архангела буравил душу.

– Черт, сколько времени потеряно, и все зря! Книга не сдвинулась с места. Ведьму он так и не увидел. Если это Марфа, то она умело избегает его. Интересно, почему? Ладно, хоть вышивки продадутся. Сергей сделал с них цветные фотографии, показывал в Москве знающим людям, советовался. Вышивки понравились.

– Хоть на этом заработаю! – удовлетворенно подумал он, наливая себе еще выпить. Какая-то непонятная тревога закралась внутрь и не уходила, несмотря на выпитое и усталость с дороги. Царица Змей кривила алые губы, сияла глазами. Хотелось закрыть картину, как закрывают зеркало, когда в доме покойник. Почему ему приходят в голову такие мрачные мысли?

Сергей еще выпил, принял горячий душ и заснул на диване.

Его разбудила Алена. Часы показывали двенадцать. В открытую форточку налетели комары, противно зудели. Девушка жарила на кухне яичницу с салом, резала огурцы и домашний окорок, который привезла из деревни. Как вовремя она управилась! Баба Надя, провожая ее позавчера на электричку, давала последние наставления. Алена как чувствовала, что у нее есть только один шанс, который непременно нужно использовать, иначе…Впрочем, провала быть не должно. Ей повезло, что неожиданный приезд Сергея не застал ее врасплох. Это хороший знак. Знак удачи.

Баба Надя удивилась визиту внучки, но расспрашивать ничего не стала. Истопила баньку, приготовила вкусный ужин. Поздно вечером, когда тонкий месяц повис над высокой крышей дома, и раскрылись ночные цветы, Алена поведала бабке свою печаль и тревогу.

Дочь Марфы надолго задумалась. Обращаться за помощью к матери ей совсем не хотелось. Так же, как и Алена, она в глубине души чувствовала, что в этом деле им от Марфы пользы не будет. Баба Надя и сама была не промах, но с матерью себя и близко не ровняла. Однако, кое-что ей было известно.

В доме, где растут девочки, необходимо совершать магическое таинство – срывать самые первые распустившиеся цветы, будь то дерево, куст или трава. Чтобы ничья чужая воля, ничья недобрая рука не смогла воспользоваться силой «первого цвета» и украсть у девушки первенство в любви. Это было самое первое, что рассказала ей мать, как только родилась Алена. Она вывела Надьку в распускающийся весенний сад, благоухающий сиренью и молодой клейкой листвой. На краткий миг все показалось им в ореоле лунного света волшебной мечтой, сказкой о девическом счастье. У обеих на глазах показались слезы – ведь они тоже были женщинами на этой Земле.

– Гляди-ка, – сказала Марфа негромко, – какие цветы! Они словно рассыпавшиеся звезды… Это дантовские поющие души в раю, навевающие воспоминания о горькой и неостывающей любви. Есть только один огонь, который никогда не погаснет…

– Что? – Надька почти никогда не понимала, о чем говорит ее мать. Мудрено очень. И где это она таких слов нахваталась? Живет безвылазно в лесу, книжек не читает. Диво!

– Дите ты еще, – вздохнула Марфа. – Когда повзрослеешь? Долго ждать…Ну ладно, тебе особо понимать и не надо. Слушай, главное, да запоминай. Все первые цветы у дома срывай сама, собирай и суши, храни в «красном углу», для своих любимых внучек.

– О чем это она? Внучка Аленка одна родилась, – подумала Надька. – Странная мать у меня, недаром люди перед ней робеют. Может, она наперед все знает? И будет у меня еще одна внучка?

Теперь баба Надя вспомнила тот ночной разговор, словно воочию все вновь увидела и услышала. Стрекотали сверчки, и мохнатые бабочки слетались к освещенным окнам веранды.

– Пойдем в дом, – сказала она Алене. – Любую девушку надо выдавать замуж. Таков порядок. А по порядку ты первая.

Баба Надя достала из заветного угла вышитый мешочек, протянула внучке.

– Наберешь завтра воды из колодца, в пять утра, чтобы никто не опередил. Цветы эти сухие заваришь, и помоешь ими голову в пятницу, на заре.

– Это что, все? – Алена сомневалась в действенности такого простого метода. Задача перед ней стояла сложная и ответственная, и провалить дело было никак нельзя.

Баба Надя разделяла ее беспокойство и осознавала важность задуманного.

– Любисток еще тебе дам. Мне он помог когда-то с дедом вашим сладить. Как он ни вертелся, ни крутился, однако никуда не делся. Женился, и ни разу ни в чью сторону не посмотрел.

Баба Надя с Аленой выкопали вместе огромный куст любистка, «зари садовой», порезали его мелко-мелко: и корень, и ствол, и листики, и цветочки. Ссыпали в холщовый мешочек. В настое любистка надо было купаться.

Спать им не хотелось. Сидя на кухне за чаем с пирогами, обе размышляли, каждая о своем. Алене казалось недостаточно того, что предложила ей баба Надя. Слишком незатейливые приемы. До сих пор она ни в какое колдовство не верила, считала все ерундой и причудами Марфы. Но сегодня ей страстно хотелось, чтобы некий магический обряд, мощный и неотвратимый, как сама судьба, подействовал на того мужчину, которого она решила заполучить в мужья любой ценой.

– Не о том думаешь, девонька, – вдруг тихо шепнула ей на ушко Марфа, блестя глазами. – Мужчина должен стать не мужем, – это пустое… Возлюбленным! Любовником! Преданным в жизни и в смерти. Чтобы вся его кровь закипала при одном взгляде твоем…И был он весь в твоей власти, безвременно, на всех путях земных и небесных…

– Что ты говоришь, бабушка? Где ты?

– Ты чего? – обеспокоенно посмотрела на внучку баба Надя. И впрямь не в себе девка! Вот беда. Что она в этом хахале городском такого нашла? Как будто мало ей сельских хлопцев?! Да любой бы посчитал за счастье…

– Мне показалось, что Марфа здесь, шепчет что-то мне на ухо. Какие она странные слова сказала!

– Устала ты. Иди спать. Утро вечера мудренее. А я посижу, подумаю, чем еще посодействовать можно.

Алена лежала без сна, глядя в черноту ночи, полной неясных звуков, и терзалась дурными предчувствиями. Затея впервые показалась ей опасной. Далекий голос пел за околицей незнакомую песню. Старинный напев вызвал в ее измученной душе тоску. А может быть, ей все только показалось?

Баба Надя зажгла свечу и полезла на чердак, где стоял ее девичий сундук, покрытый толстым слоем пыли и паутиной. Тяжелая крышка натужно заскрипела. Тонкий неистребимый запах лилий сразу заполнил легкие. Женщина закашлялась. Сколько лет прошло! Она достала из-под стопки вышитых полотенец покойной свекрови плоскую бутылочку из толстого стекла. Необычная форма флакона вызвала недоумение, как и тогда. Откуда такая вещица? Флакон до половины наполнен маслянистой жидкостью неопределенного цвета. Зеленовато-желтовато-прозрачной. Иначе не скажешь. Жидкость такая легкая, что плотно пригнанную крышку открывать без надобности нельзя, сразу начнет испаряться летучее зелье.