29 отравленных принцев - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 14

Чем бы закончилось сражение – неизвестно, но тут из рубки выскочили трое дюжих матросов и сам капитан (Катя совсем испугалась – если все тут, то кто же стоит у руля? А по курсу впереди Метромост!).

– Смирно! – рявкнул капитан на всю Москву-реку. – Кончай дебош!

Матросы столкнули драчунов в трюм, Колосова за компанию со всеми. Катя побежала вниз по трапу – только каблучки застучали.

– Черти! – орал капитан. – Тут люди отдыхать сели, а они рожи друг другу полируют! Все вон, за борт, мать вашу, отдать швартовы!

Теплоход причалил к маленькой пристани за Метромостом. Их вытряхнули за борт.

– Ничего себе, – хмыкнул Никита, – да кто он такой вообще на своей калоше?

– Хватит, – взмолилась Катя, – с меня довольно! Я ухожу домой!

Она огляделась – темная ночь. Слева – стройка, над головой Метромост – там орут рабочие, сверкает сварка, сыплются голубые искры, стучат молотки, гудит компрессор. Справа – покрытые лесом холмы. У ног – Москва-река, тихая, черная, как чернила, и пустая. Редкая, редкая птица долетит до середины, как говорится…

В глаза бьет мутным светом одинокий фонарь, освещающий причал.

– Черт, глаз болит, – услышала она голос Колосова. Четвертый дебошир не промазал: левый глаз начальника отдела убийств налился сочным лиловым сиянием.

– Там фонарь, – грустно сказала Катя, – тут фонарь, – она подошла, дотронулась до его лица. – Очень больно? Знаешь, ты сейчас ужасно похож на моего мужа. Такой же болван… И вообще, куда нас выбросили? Это что – Лужники?

– Сейчас машину поймаю, отвезу тебя домой, – сказал Никита. После упоминания словечка «муж» он сразу же снял руки с Катиных плеч, – нашу сугубо деловую беседу грубо прервали. Тысячу извинений.

– Вон там, кажется, дорога, – сказала Катя, – это точно Лужники. Только нам вообще-то на ту сторону, на тот берег…

По асфальтовой дорожке в кромешной тьме они поднялись на холм. Еще час потребовался на то, чтобы на пустынных аллеях парка подкараулить, а главное, остановить пугливого частника. Было уже далеко за полночь, когда наконец на разбитой «копейке» они добрались до Катиного дома, откуда и началось их водное путешествие. Колосовская «девятка» стояла на набережной.

– Спокойной ночи, Никита, – сказала Катя, – на глаз не забудь компресс из холодного чая приложить, а то завтра все управление напугаешь. А тот ресторан… Как же спать хочется. Вот что значит подышали на реке озоном. Тот ресторан, он… Нет, отсюда не видно его вывески. Он вон за тем домом. Тут пройти всего два шага.

Глава 8

«Аль-Магриб»

Наносить визит в ресторан в официальном порядке, при исполнении, с фингалом под глазом было, конечно, делом обоюдоострым. Колосова могли неправильно понять и коллеги, и фигуранты. Можно было сразу, прямо не отходя от кассы, попросить у Кати какую-нибудь пудру или крем – у женщин ведь пропасть разных хитрых штук для наведения красоты, но Никита скорее бы дал поставить себе второй фингал, чем так низко пасть в ее глазах. Вообще, если честно признаться, несмотря на травму, настроение у него было превосходное. И спать совсем не тянуло. И утро встречало прохладой, и ветром встречала река…

Когда он закрывал глаза, перед ним, точно пчелы роились, плясали огни на темных берегах. И пароходик все еще плыл. И ноги все еще чувствовали его палубу, а не пыльный асфальт. В девять Колосов позвонил дежурному по управлению и радостным, бодрым голосом сообщил, что с утра работает в Москве по делу Студнева.

– Что, Никита Михайлович, наши-то выиграли вчера? – спросил дежурный.

– Кто выиграл?

– Ну, настроение-то у вас, слышу… Набили, значит, наши чехам? Я-то на даче был, у меня там телевизор не пашет. И какой же счет?

– Не знаю, – ответил Колосов, – лично я вчера телевизор не смотрел.

В ресторан для солидности он взял с собой двоих сотрудников отдела убийств. Им было приказано приехать на Фрунзенскую набережную к 9.30. Расписания работы ресторана Колосов не знал, но предполагал, что, как и все заведения такого типа, ресторан открывается в двенадцать часов. Так что половина десятого было, по мнению Колосова, самым подходящим временем для официального знакомства с предприятием частно-коммерческого общепита с причудливым названием «Аль-Магриб».

Снова пришлось проехать по Фрунзенской набережной. Настроение еще более скакнуло вверх – Никита в душе был почти благодарен и безвременно почившему Студневу, и его коварному убийце-отравителю за то, что тот спланировал преступление так, что нити его вели вот сюда, на набережную, в ресторан, расположенный в двух шагах от ее дома.

Сколько раз – тысячу, миллион – он, Колосов, давал себе железное, стальное, титановое слово сыщика, что перестанет, прекратит думать о ней вот так! И вот вдруг оказывается, что брать свое верное, преданное, давно и безответно раненное сердце в ежовые рукавицы совсем не нужно. Это отравление в Столбах (и надо же было такому случиться)… И этот вечер на Москве-реке, эти огни на Воробьевых горах точно шептали на ухо: «Эй, глупец, постой, погоди, может, и на твоей улице будет праздник?»

К любому повороту событий в ресторане Колосов был готов. Ресторанов он повидал. В основном, правда, это были сумрачные пивнушки где-нибудь за городом, на природе – в Люберцах, в Пушкине или в Наро-Фоме. В пивнушках этих кипела жизнь: игрались свадьбы, справлялись поминки, совещалась местная братва, формировались «крыши» и «подставы», кого продавали за деньги, кого сдавали и так, из одного удовольствия сделать гадость ближнему. Иногда там постреливали горячие головы, иногда даже кого-нибудь мочили, но, в общем и целом, все было довольно забавно и жизнерадостно.

Бывал Никита в связи со служебной необходимостью и в других ресторанах – столичных. Здесь все было гораздо богаче, чопорнее, официознее, но ситуация была все та же – кого-нибудь непременно брали с поличным на входе или выходе или за второй переменой горячего блюда.

Например, прошлой зимой, когда брали находящегося в федеральном розыске вора в законе Лимона, пришлось посетить «Первый московский Яр». «Яров» в столице оказалось несколько, а в «Первом московском» Никиту поразил зал, огромный и гулкий, как футбольное поле, весь сплошь в жирной позолоте, с вычурными канделябрами, огромной хрустальной люстрой, бархатными красными диванами и алым занавесом на эстраде. Между столиками торчали сиротливые искусственные березки. В бассейне, куда в горячке преследования свалился отчаянно сопротивлявшийся вор Лимон, плавали живые осетры и стерляди, а откуда-то с антресолей гремел тоже живой цыганский хор.

Все это дежа-вю – позолота, осетры, бархат и цыганское «Не уезжай, голубчик мой, не покидай поля родные» – было прапрадедушкиной сказкой позапрошлого века. Но Никита давно уже успел заметить, что контингент, особенно разменявшие пятый десяток воры в законе, сильно ностальгировали по прошлому. Отчего – бог весть. Но на сходках они заседали обычно в солидных, проверенных временем заведениях типа «Ангары» или «Якоря» и никогда в новомодных «Бульварах» и «Ки-ка-ку».

Короче, от этого мутного «Аль-Магриба», где получил свою чашу с ядом гражданин Студнев, Колосов ждал чего угодно, особенно когда увидел место его дислокации: сталинский генеральский дом-монолит рядом с застекленным, как теремок, новым пешеходным мостом. Напротив, на той стороне реки, зеленел Нескучный сад, виднелись пристани. Левее – парк с аттракционами и американскими горками. Через квартал – Катин дом. Далее грандиозное сооружение, всегда вызывавшее у Колосова чувство ведомственной зависти, – Министерство обороны.

Ресторан занимал цокольный этаж дома. Вывеска мигала золотисто-розовым неоном. Буквы были стилизованы под арабскую вязь: «Аль-Магриб». Но в глаза бросалась не вывеска, а серая, облицованная кладбищенским гранитом стена, а в ней дубовая, под старину, дверь с коваными петлями и запорами, ступени, выложенные ярко выделяющимися на сером московском асфальте желто-коричневыми плитами, узкие окна, полуприкрытые дубовыми тяжелыми ставнями, и бронзовый фонарь под навесом над входом: затейливые восточные узоры из листьев и трав из разноцветного стекла – лазурное на золотом поле.