Сотовая бесконечность - Вольнов Сергей. Страница 27

– Смеётся – значит, не всё потеряно, – парировал старший.

Мутант, проткнув пальцем сопельный пузырь, радостно квакнул и закивал башкой. Схватил за руку старшего, измазав её липкой слизью, и потянул куда-то в лес по еле приметной тропке.

На небольшом, с невероятным трудом отвоёванном у леса пространстве располагалось несколько убогих строений, которые в другом, менее безлюдном месте, вряд ли бы заслужили название деревни – так, небольшое поселение. На окраине их уже поджидали: старый-престарый дед, при взгляде на которого невольно думалось, что он помнит, как паслись динозавры. Колоритный такой дедуля, в кожаной, мехом наружу, безрукавке, штаны до колен, тоже кожаные, мех высыпался за древностью, на ногах… лапти, что ли? Странная конструкция. Вроде как деревянные подошвы, прикрученные к ногам тонкими кожаными ремешками. Скорее, сандалии, на манер древнеримских.

– Откудова буите, брадяги? – оглядывая пришедших, нелюбезно осведомился дед. – Чево треба?

– Ты, дед, если уж в такой дремучести живёшь, так и спрашивай по-сказочному, – съязвил старший, – типа «Куда путь держите, добры молодцы? Дело пытаете, аль от дела лытаете?».

– А хто ж знает, добры вы молодцы, аль худые? – не остался в долгу дед. Дрожащими руками он опирался на посох, больше похожий на массивную дубину.

– Добрые.

– Чем доведэшь?

– А что, тут у вас только лихие люди шастают? – влез в разговор младший.

– Да всякие ходють! – не смягчился дед. – Ты не зырь, топтун, шо я один убогий здеся торчу. Шагу не зробыш, проткнут тя…

– Уж не тот ли стрелок без порток? – насмешливо спросил старший, дёрнув подбородком в сторону кустов.

– Шоб тя продырявить, ему штаны непотребны! Рука надёжна, да глаз меткий. Пришпандорит к дереву, шо ту козявку.

– Мы исключительно добрые, – улыбнулся старший, развёл руки, медленно поднял вверх и покрутился, показывая, что ничего под одеждой не припрятано. – Ну, там, дров нарубить, воды наносить… Добрые. Когда нас не обижают, – сказал он, чуть подпустив в голос металла.

– Ходите мимо! – дедуля был непреклонен. – Чужие вы каки-то. Неправильны.

– Мы-то неправильные?! – возмутился младший. – Да на этого уро… – он замолчал, получив увесистый пинок от старшего.

– Чавой-то ты, дедуля, не ласков! Мы ж те худого ничево не зробили. Пацанчика твого не забижали, – незлобиво молвил старший, подстраиваясь под местный говорок. Он понимал, что нет никакого резона задираться с лесными… гм, людьми.

Дед, не смягчаясь, смотрел на пришедших подозрительно. Перед ним стояли два обыкновенных, на первый взгляд, мужика. Тот, что постарше, – седоват, широк в плечах, даже под одеждой видать, как перекатываются мускулы. Тело – ловкое, тренированное, что проскальзывает в каждом движении. Нос, выдающий бойца, сломан в двух местах. Смотрит прямо в глаза. Спокойный взгляд человека, уверенного в своих силах. Младший парнишка – похлипче, тоньше в кости. Узкое лицо с высокими скулами. Широко распахнутые глаза взирают на мир с лёгким недоумением, если не сказать – наивностью. Его можно было бы не принимать во внимание, как малозначимого бойца, довеска, если бы не морщинки в уголках глаз, да тонкий розоватый шрам, пересекающий лоб и делающий парня старше…

Видимость – всё обманом норовит, обманом.

– Не нада дров, коль добрые, – внезапно подобрел дед, словно высмотрел в их облике обнадёживающие признаки. – Так чево нада?

– Да самого простого. Ночлег и приют, – ответил старший. Без сомнения, он был лидером в этом тандеме. – А утром пойдём себе подобру-поздорову. Мы ж не просто так. Мы отблагодарить можем. Деньги есть.

– Гроши? А мне они на кой нада? – искренне удивился дед.

Пришельцы замешкались, не в силах с ходу объяснить, а для чего, собственно, в лесной глуши деньги.

– Не нада грошей, просто так заходьте, там поглядим, – решил дед, развернулся, безбоязненно показывая спину, и побрёл, опираясь на клюку, к самой приличной с виду лачуге.

Пришельцы, обретя статус гостей, зашагали вслед за ним. Из кустов шумно вывалился дебелый парень, ростом метра полтора, с мягкой улыбкой олигофрена. В руках он крепко сжимал металлический прут, заострённый на конце. Видать, местная разновидность дальнобойного оружия.

– Так от и живэм, – степенно вытирая подбородок, вымолвил староста. Втроём они сидели за шатким, грубо сколоченным столом, в хижине, куда их гостеприимно привёл старик. – Село наше малое… Тут колысь стоял город, уж и названья ево не припомню. Так здеся, в аккурат, окраина была.

– Дедуль, а с чево ты взял, шо мы здалека? – спросил старший, помешивая ложкой похлёбку в деревянной миске. Ложка тоже была деревянная.

– Одёжа ваша непроста… В лесу меж дерев и не углядеть человека в такой-то. Лица белы, гладки, не покорёжены. Зубы все на месте. Такие… – старик замялся, подыскивая забытое слово – нашёл: – Человеческие! Опять же, говорить умеете, да так складно… Справных хлопцев давно здеся не бывало. Сразу видать, нездешние. Небось, з-за стены?

– Ну, можно и так сказать, – уклонился от прямого ответа старший. И в свою очередь задал давно уже мучавший его вопрос: – Что ж тако случилось здеся?

– Да станцию атомну рванули, кажут, зелёные бомбу зафигачили, вроде б как за екологию боролись, запрету хотели… Довоевались, бойцы хреновы, все три енергоблока и гахнули. Даже у нас зарево видать было. А от нас до станции километров двести, почитай… Я тада пацаном был, точно всё й не упомню. Взрослых почти што й не осталось, всех пожар тушить забрали. Никто и не воротился боле.

– Тут такой фон, что датчики зашкалило! Как же вы тут выживаете? – Старший глянул на запястье, где мерцал голубоватым экранчиком какой-то прибор.

– Этой чево там у тя? – вытянул шею дед, пытаясь рассмотреть непонятную штуковину; глубоко задумался и неуверенно сказал: – Схоже на такую штуку… забыл, как звётся… Часы електронны! В детстве видал.

– Ну да, часы и есть, а в них ещё всяки штуки полезные, вроде как радио, можно разговаривать с напарником, когда он далеко, и много другого. – Решив не углубляться в объяснения, старший спросил: – Сколько ж годов прошло после взрыва?

– Радио? – старик прислушался к слову, забытому, из другой жизни. Потом, спохватившись, ответил: – Да хто ж его знат, може тридцать, може, поболе.

Поймав недоверчивый взгляд, старик скрипуче засмеялся, потом, схватившись за грудь, зашёлся в кашле. Долго, надрывно. Втягивал сквозь зубы воздух, маленькими порциями выхаркивал его обратно вместе с кровью, прямо на пол. – Да вы не хвилюйтесь, – выдавил он, отдышавшись. – Я, навроде, и не старый ще, ежли мерить годами. Да только год у нас, как три до взрыва, а то й поболе.

– Сколько же лет тебе, дедушка? – поинтересовался младший.

– Почитай, той осенью в аккурат сорок стукнуло.

– Сколько?! – чуть не подавился грубой лепёшкой младший и недоверчиво оглядел говорившего.

Перед ними сидел не просто старик – засушенная мумия, древняя развалина. Казалось – стоит ему пошевелиться посильнее, и от него начнут отваливаться куски плоти. Перекрученное неведомыми хворями тело сотрясала непрерывная дрожь. Руки – две палки, на которых болталась высушенная кожа, собиравшаяся на сгибах глубокими складками. Брови занимают пол-лба, уши поросли седыми волосами, свисавшими до плеч. Лысую макушку, покрытую сморщенной кожей, пересекал огромный шрам, уползавший на затылок. Половина правого уха отсутствует, левое разодрано в мелкие лоскуты. Рот определялся лишь по звездообразной впадине, куда сбегались пучки морщин. Только если внимательно присмотреться к глазам, прятавшимся в провалах глазниц, – тогда можно было поймать его взгляд: молодой, злой, но и в нём сквозила смертельная усталость.

– Вы ешьте, ешьте! – приветливо пододвинул к гостям миску с похлёбкой староста. – Не боися! Жрать можна, за пару суток смертельну дозу не огребёте, а там, глядишь, и подлечитесь… до большого города ежли дойдёте.

– А что здесь? – вдруг подозрительно уставился на ложку младший. Ему показалось, что в похлёбке всплеснулась, словно там плавало живое.