Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 65

– Она и за меня поэтому боится, – сказал он насмешливо. – Как бы и меня патрон, когда тут, в Лесном бывает, не охмурил. Вот она и проверяет, где я ночью – у себя ли в кроватке бай-бай.

Несмотря на всю дружбу, это объяснение произвело на Лешу гнетущее впечатление. И он дал себе слово, что и с Журавлевой теперь будет вести себя предельно осторожно.

С женщинами вообще следовало быть начеку. Женщины, по мнению Изумрудова, вились вокруг Романа Валерьяновича как мясные мухи. С ними все было ясно. Они жужжали, гундосили, ныли о своей любви, а хотели денег и только денег. В них не было ничего высокого, благородного, жертвенного. Ничего привлекательного. И музыку современную продвинутую они не переваривали. Леша помнил, как зло отозвалась однажды покойная Наталья Павловна о его любимейшем клипе группы «Ногу свело». Он и Валька фанатели от «Ноги». Особенно от этой их песни – помните? «Люди больше не услышат наши юные смешные голоса…» Валька, например, мог раз по пятьдесят в день прокручивать этот диск, уплывая мыслями куда-то далеко-далеко…

Но то был Валька. А то были женщины. Они как курицы рылись в своем домашнем хозяйстве, в тряпках, в сплетнях, в мужиках, в диетах, модных журналах. Музыки, стихов, новых пьес они не понимали. И вообще в них было что-то такое, что Лешу отталкивало. Возможно, все они были заражены слепой жаждой обладания мужчиной и тем, что ему принадлежало.

А еще отталкивала, пугала Изумрудова женская ненависть. С ней он сталкивался и прежде не раз. Но в Лесном ему пришлось особенно солоно. У каждой обитательницы Лесного, как он считал, ненависть эта проявлялась по-разному. Покойная Филологова, например, внешне относилась к нему невозмутимо, но очень уж им командовала: принеси то, подай это, рабочие ждут, съезди за этим. Она помыкала им как рабом. Долорес Дмитриевна им тоже командовала вовсю и вдобавок еще «оберегала от его дурного влияния» Вальку. Может быть, ничего этого и не было на самом деле, но ему это чудилось, казалось, а значит…

Анна Лыкова – частый и желанный Салтыкову гость в Лесном, его просто не замечала. В упор не видела. А если и видела, то на долю секунды – не больше. «Привет, хорошая погода, где Роман Валерьянович?» – это было обычно все, чем она удостаивала его при встрече. А ведь именно к ней он ревновал Салтыкова сильнее и мучительнее всего.

Еще более частый гость в Лесном, почти ежедневный завсегдатай, Марина Аркадьевна Ткач тоже, как он считал, ненавидела его всеми фибрами души. Прежде тайно, а сейчас, после смерти Филологовой, открыто давала это ему почувствовать.

Леша знал, что и она маячит в Лесном только ради Салтыкова. И терялся в догадках – знает ли об этом Денис Малявин, чьей женой Марина Аркадьевна фактически была. А если знает, почему не положит этому конец? Почему не вмешается и, как мифический Персей, не срубит этой Медузе, этой обольстительной стервозной гидре, ее золотоволосую голову?

Правда, раньше с Мариной Аркадьевной открыто он не сталкивался. Возможно, что-то про них с Салтыковым она, как и всезнайка Долорес Дмитриевна, подозревала. Но возможно, не верила своим догадкам. Ведь женщины – и это Леша считал их непростительным минусом – в отличие от мужчин никогда не осмеливаются взглянуть прямо, без предрассудков в глаза реальности, а забивают себе голову разными фантазиями. А затем случилось так, что она их застукала. Момент был не самый подходящий: наутро после убийства Филологовой Марина Аркадьевна примчалась в Лесное ни свет ни заря – якобы потрясенная происшедшим. Якобы…

Леша не очень любил вспоминать, какое выражение приняло ее холеное лицо, когда она переступила порог офиса-кабинета, явно намереваясь броситься на шею Салтыкову со своими утешениями и соболезнованиями (ведь так поступают в такой трагический момент все они), и увидела их на диване вдвоем. Воспоминания ночи были все еще сильны у обоих. Им так не хотелось разлучаться ради соблюдения приличий – ведь день, этот ужасный послеубийственный день обещал быть тяжелым и жестоким. Поэтому они так старались быть особенно нежными друг с другом. Это было так естественно! Но не для женщины в лице дражайшей Марины Аркадьевны. Леша помнил, как она остолбенела на пороге кабинета, глядя на них. Словно шаровая молния поразила ее навылет. Они тоже молчали, сразу же отпрянув друг от друга. Потом Марина Аркадьевна попятилась, хрипло сказала «простите» и хлопнула дверью.

Изумрудов надеялся, что она тут же уедет, смоется из Лесного. Но она не уехала. Нет, она осталась завтракать! Обращение ее с Салтыковым вроде бы даже и не изменилось. А вот он, Леша, почувствовал за тем завтраком, когда все только и говорили об убийстве Натальи Павловны, а Долорес Дмитриевна безутешно рыдала за чашкой какао, что ему, лично ему с этой минуты объявлена Мариной Аркадьевной беспощадная война на полное истребление.

Люди больше не услышат наши юные смешные голоса. Теперь их слышат только небеса…

Музыка. Приглушенная музыка из колонок. Песня. Леша был рад ей. Без музыки, без «Ночных снайперов», без «Смысловых галлюцинаций», без этого божественного хита «Ноги» в Лесном в этом воцарившемся могильном отстое было бы совершенно невозможно существовать.

Музыка доносилась, конечно же, из комнаты Вальки. Леша хотел побыть у него. Но Валька был не один. Приоткрыв дверь, Леша увидел в комнате и Долорес Дмитриевну. Она сидела на диване рядом с сыном. За дни, прошедшие со смерти Филологовой, она сильно изменилась: осунулась, похудела. Стала какой-то рассеянной, суетливой, часто плакала и пила успокоительное.

– Валя, я тебя прошу, я умоляю… Мама тебя на коленях умоляет, – донесся до Изумрудова ее тревожный шепот.

– Ну, ма! Ну что ты в самом деле? Что я – маленький, что ли? – Валька был чем-то крайне недоволен.

– Валечка, я прошу тебя. Мама просит тебя. Ты видишь, что здесь творится. Убивают людей. Наташа вот погибла… Я прошу тебя – с территории усадьбы ни шагу. Не ходи никуда.

– И даже в магазин, что ли?

– Никуда. Слышишь?

– И в дом отдыха? Но там же Интернет-кафе! Ну, ма, ну ты что, совсем уже? Тут же от скуки подохнешь!