Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 83

– Надо обязательно отыскать Лыковых, – Мещерский дал волю своей тревоге, едва Захаров покинул их. – Надо что-то делать, Никита!

– Сначала расскажи мне все подробно, что было тут после того, как мы увезли Изумрудова.

– Разве Катя тебе не рассказала? Она не звонила?

– Звонила. Но я был уже на пути сюда. На дороге такие вещи не обсуждают.

Мещерский в деталях расписал, что видел.

– Остальное тебе Катя доскажет. Она все время тут была, с ними, я же уезжал вместе с Салтыковым. Когда мы вернулись, Лыковы тут же уехали.

– А Марина Ткач? – спросил Никита. – С кем она уехала – одна? А Малявин был тут вчера?

– Вчера я его не видел. Возможно, он был где-то с рабочими – парк очень большой. Но в дом он точно не приходил. А Марина уехала одна. Почти в одно время с нами. За ней приехало частное такси, она его вызвала по телефону. Нет, подожди… Она при мне Журавлева попросила его вызвать из Бронниц. Мальчишка позвонил.

– Тут до Воздвиженского, где они с Малявиным живут, от силы два километра. И ради этого вызывать из Бронниц такси? Ты не путаешь?

– Нет, я не путаю. Журавлев Валя машину вызвал. Приехала допотопная такая «шестерка» с шашечками. Белая. Водителя я не запомнил – темно было уже, дождь накрапывал.

– Значит, Лыковы уехали раньше ее?

– Раньше. Разница минут двадцать пять – тридцать.

– Ты вот рассказывал – Марина была подавлена арестом Изумрудова, так?

Мещерский вздохнул.

– Поговори об этом лучше с Катей, Никита. Она все эти тонкости понимает женские. Она была все время с ними, я же уезжал. Лично мне показалось, Марина Ткач была расстроена вовсе не арестом Изумрудова, а реакцией на этот арест Салтыкова.

– Ты думаешь, между ними раньше что-то было? Он с ней спал?

– Ой, не знаю, она ведь была очень красива. И в Лесное наведывалась чуть ли не каждый день. Я бы подумал, что Салтыков и она – любовники, если бы не этот Изумрудов. Неужели они всерьез обсуждали с Романом тему венчания? Это уже ни в какие ворота…

– Но ведь и женщин Салтыков не чурался. Он женат… Может, он бисексуал?

– Никита, мне надо подумать, с мыслями собраться. Я все еще в себя никак не приду от…

– Ты думал – убита Анна Лыкова. Почему?

– Сердце у меня было не на месте. Я видел, как они с Иваном уезжали. Я не знаю, все это тоже странно и противоестественно, но мне кажется… Еще там, в баре на «поплавке», показалось – у Ивана к сестре совершенно особое отношение. Он ее смертельно ревнует к Салтыкову – я в этом сейчас просто уверен.

– Сережа, но убили-то не Анну Лыкову, а Марину Ткач, – повторил Никита. – Ладно, тебе надо действительно успокоиться, мозги проветрить. Возвращайся в дом, но будь там недолго. Сошлись на то, что тебе приказано ехать в прокуратуру к следователю, я дам тебе повестку. Вечером, если придешь в норму, все спокойно обсудим.

– А ты куда, Никита?

– В Воздвиженское. На очереди домработница Малявина и он сам.

– А если вы не найдете его? Если он скроется, если это он убил?

– Знаешь, Сережа, – Колосов открыл дверь кримлаборатории, выпрыгнул наружу, прошелся, разминая затекшие ноги. – К этому делу не стоит подходить с обычными мерками. Скроется, кинется в бега… Я думаю, кем бы ни был наш убийца, он не скроется, по крайней мере, до тех пор, пока… В общем, объяснить я этого пока не могу. Магнит тут есть, судя по всему, очень для него притягательный. Но дело не одним этим особенное. Ты заметил – чем больше мы в него углубляемся, чем больше копаем, тем меньше знаем… Точнее, знаем-то больше, информацию накапливаем на фигурантов, только… Информация-то вся это как-то мимо идет. Мимо цели…

– Если, конечно, допускать, что эта цель – одна для всех, – заметил Мещерский. – А ты уверен, что она одна? Я лично нет.

Время было каждому заняться своим делом. Никита смотрел, как Мещерский медленно шел назад к жилому флигелю: маленькая фигурка на фоне черных от сырости древесных стволов и рваной желто-багровой листвы.

Он мысленно представил, как будет выглядеть Лесное через несколько месяцев, зимой. Эти же узловатые черные стволы лип и сугробы, сугробы… Ему захотелось, чтобы зима наступила как можно скорее. И выпавший снег, белый, чистый, прикрыл бы все здесь – и эту раскисшую грязь под ногами, и эти вонючие лужи, и эти кучи земли, и эту кровь, эти трупы…

В Воздвиженское они приехали с Кулешовым, оставив в Лесном усиленный наряд милиции. Дом Малявина, где все последнее время проживала потерпевшая Марина Ткач, стоял на окраине поселка. Место было живописное – холмы, дальняя панорама прудов Лесного. И сам дом был хороший – кирпичный, двухэтажный, просторный. Однако построенный без особых дизайнерских изысков – как метко выразился Кулешов, «по-кулацки».

Их встретила домработница Малявина – Клавдия Филипповна. Кулешов хорошо ее знал. По его словам, в недалеком прошлом она работала на заводе Малявина бухгалтером. Когда он разорился, ей пришлось переквалифицироваться в домработницы – ей было уже за пятьдесят, иной работы не найти. Клавдия Филипповна была женщиной дородной, спокойной. Но сейчас от спокойствия ее не осталось и следа – глаза были заплаканы, на щеках рдели пунцовые пятна.

Никита начал расспрашивать ее о Марине Ткач. Слух об убийстве уже вовсю гулял по Воздвиженскому – домработница все уже знала и была сильно напугана.

– Ох, да как же это, да что же это такое? Как же так? Что ж это такое делается-то? – твердила она, но Колосов довольно резко оборвал эти ее причитания, попросив отвечать только на вопросы.

Из сбивчивых показаний домработницы они узнали следующее: Малявин дома не ночевал, а где был – того Клавдия Филипповна не ведала. Марина Аркадьевна вечером вернулась из гостей на такси – поздно. Утром, еще до завтрака, а просыпалась она обычно рано, в семь, и подолгу занималась гимнастикой в комнате на втором этаже, оборудованной под спортивный зал, ей кто-то позвонил по телефону. Она сказала домработнице, что ей надо ненадолго уйти и что она не будет завтракать, собралась быстро и ушла. Было это где-то около восьми часов, и с тех пор домработница ее не видела.