Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 93

САЛТЫКОВ: И это говорит представитель закона! Бедная, несчастная наша страна! Дорогой мой, опомнитесь, придите в себя. О чем вы? Дневник 13-го года, условия заклятья, убийства… Это же смешно. Слышал бы нас с вами кто-то посторонний, он бы решил, что мы оба с вами ненормальные или нанюхались порошка. При чем здесь дневник моей двоюродной прабабки? Она благополучно уехала еще до революции со своими сестрами в Ниццу и вышла там замуж – в двадцатом году за известного художника, потом, после развода, за американского журналиста. А в середине шестидесятых умерла. При чем тут какие-то ее детские, гимназические сочинения? Если вы так уж хотите это знать, то да, эта несчастная легенда о заклятом сокровище и условиях его получения действительно чрезвычайно живуча в нашей семье. Но это всего лишь легенда, поймите. Миф! Миф, который мои изгнанные революцией предки увезли с собой из России. Это легенда об утраченном, о потерянном навеки. И никогда ни для кого в нашей семье миф этот не был ни секретом, ни тайной. Эту легенду рассказывали постоянно. Я еще в раннем детстве слышал и о самой графине Марии Бестужевой, и об ее участии в дворцовом заговоре, и об условиях, наложенных ею на клад, якобы спрятанный в Лесном. И когда я приехал сюда, домой, в Россию, и начал восстанавливать наше имение из руин, я тоже ни от кого этих наших семейных преданий не скрывал. Еще весной, в мае, как-то за столом рассказал эту историю, эту глупейшую сказку. Теперь, честно говоря, я жалею – может быть, и не стоило делать этого.

КОЛОСОВ: В Лесном обо всем этом давно знают?

САЛТЫКОВ: Ну конечно! Отчего это вас так удивляет? Это всего-навсего старая семейная легенда. В нее никто не верит. Никто, понимаете? И никогда не верил. Это же просто невозможно, это смешно. Ни я, ни предки мои, ни родственники никогда не…

КОЛОСОВ: В прошлый раз вы говорили, что ваши парижские родственники настойчиво отговаривали вас от возвращения в Лесное. Наверное, они были категорически против и любых попыток снова заняться поисками бестужевского клада?

САЛТЫКОВ: Покорнейше прошу меня простить, но у нас с вами какой-то ненормальный разговор выходит. Вы что, меня в чем-то обвиняете?

КОЛОСОВ: Пока у меня еще нет оснований в чем-то вас обвинять.

САЛТЫКОВ: Тогда будьте любезны, поторопитесь, пожалуйста, с освобождением моего сотрудника.

КОЛОСОВ: Вашего близкого друга, вы хотите сказать. Изумрудова я сейчас приведу. Сдам его вам под расписку, под ваше личное поручительство. Кстати, я думал, вы приедете вместе с адвокатом. Вы грозились. Что, выходит, раздумали?

Хлопнула дверь. Катя услышала за стеной в их кабинете шаги. Потом наступила тишина. Прошла минута, другая, и вот снова хлопнула дверь, и раздался голос Леши Изумрудова: «Роман, Рома, Ромочка!»

САЛТЫКОВ: Тише, мы не одни. Видишь, все выяснилось, тебя отпускают. Мне что – писать поручительство? В какой же форме?

КОЛОСОВ: В произвольной – я, такой-то, такой-то… Пишите на мое имя.

САЛТЫКОВ: Извините, можно я составлю поручительство на французском? Или напишу по-английски? По-русски я говорю свободно, но вот деловые бумаги, тем более такие важные юридические документы мне трудно…

КОЛОСОВ: Валяйте хоть на латыни.

Через пять минут Салтыков с Изумрудовым уехали. Черный «Мерседес» с тонированными стеклами растворился в туманной осенней мгле, словно его в Воздвиженском никогда и не было.