Прощай, Византия! - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 10

– Знаешь, как звали убитую? – тихо спросил Колосов. – Евдокия Константиновна Абаканова-Судакова.

– Ну и что с того?

– Абаканова-Судакова.

Катя посмотрела на снимок в компьютере.

– Мне эта звучная фамилия ни о чем не говорит.

– Судаков, ее прадед, после войны был министром среднего и тяжелого машиностроения.

– Да? Она его правнучка?

– По женской линии. А по мужской – она внучка Абаканова.

– Никита, честное слово, я не…

– Ираклия Абаканова, – повторил Колосов.

– Какого еще Ираклия? Черт… Ираклия Абаканова? Того самого? – Катя откинулась на спинку стула. – Это правда? А я-то думала…

– Что ты думала?

– Что это давно уж и не фамилия вовсе. Что это некий такой ведомственный апокриф. Темный апокриф госбезопасности.

– Я таких ученых слов не знаю. А в толковый словарь заглянуть – влом. – Колосов хмыкнул. – А рассказов о нем действительно до сих пор много ходит. Разных.

Катя пожала плечами. Что она могла сказать? Имя Ираклия Абаканова было ей знакомо. Оно часто упоминалось на страницах прессы и в телепередачах – в исторических хрониках всегда рядом с именами Берии, Вышинского. Что ж, если время и пространство относительны, то генерал Абаканов, наверное, и был тем самым последним, припозднившимся гостем, поднимавшимся по мраморной лестнице на знаменитый бал к булгаковскому Воланду.

– В войну он возглавлял управление контрразведки, – продолжил Колосов. – После войны стал министром госбезопасности и МВД. Говорят, сферы влияния они с Лаврентием Палычем все делили, жестоко боролись за влияние на Сталина. Абаканов молодой был, подсиживал Берию со всех сторон.

– Подожди, постой… но он ведь вроде потом покончил с собой? – воскликнула Катя. – Бросился под электричку?

– Под поезд метро на станции «Парк культуры».

– Это случилось после ХХ съезда?

– Нет, раньше – в пятьдесят четвертом, после расстрела Берии.

Катя снова взглянула на снимок жертвы.

– Если она его внучка, сколько же ей тогда лет? – спросила она недоверчиво.

– По паспорту тридцать один год.

– Но, Никита…

– У Ираклия Абаканова в пятьдесят четвертом остались молодая жена – он был женат на дочери министра Судакова – и трехлетний сынишка. Вот ее отец. А самому Абаканову в пятьдесят четвертом, между прочим, было всего сорок четыре года.

Катя встала со стула, подошла к окну. За окном был внутренний двор главка. В ворота как раз въехала бронированная машина – автозак. В глубине двора, задушенная со всех сторон асфальтом, росла старая корявая яблоня. Ее не посмели тронуть, срубить. Здесь, в этом тихом дворе-колодце, не сыскать было пучка травы, клочка живой земли, только асфальт, асфальт, асфальт. Но яблоня росла наперекор всему, упорно цепляясь корнями за что-то в своем глубоком подполье. Наперекор всему весной она зацветала – и как еще! По осени приносила урожай яблок. Их рвали водители служебных машин.

Яблоня была местной легендой. И эти здания за ней, окружавшие двор, – о них ведь тоже ходили всяческие легенды и рассказы. Катя сама не раз их слышала. Как и всякие городские байки, они не всегда были правдой. Говорили, например, что вон в том здании в подвале, как раз под главковской библиотекой (самой по себе легендарной), некогда располагался министерский тир. И якобы туда любил приезжать Лаврентий Берия, чтобы лично, собственноручно допрашивать там, размахивая пистолетом, врагов народа во времена борьбы с космополитизмом. Но легенда бессовестно лгала: и зловещий тир никогда не помещался в подвале под библиотекой, и Берия никогда не приезжал в этот двор-колодец, потому что его, двора, и этого здания министерского тогда, в конце сороковых годов, еще и в помине-то не было.

Слыхала Катя ведомственные легенды и про генерала Ираклия Абаканова. К этой фамилии прилагались обычно – в тех же ведомственных байках, мемуарах, хрониках – тысячи эпитетов: «злой гений МГБ», «гений контрразведки», «палач», «вдохновитель репрессий», «мистификатор», «жертва тоталитаризма».

Честно признаться, она не особенно интересовалась всем этим. Ее всегда больше влекло настоящее, чем прошлое пятидесятилетней давности. Было только как-то странно знать: вот вроде был такой всесильный генерал, министр, возглавлявший объединенные ведомства госбезопасности и внутренних дел, слитые в те времена в единый стальной кулак. Был-был, а потом вдруг сплыл: бросился под поезд метро – даже не застрелился! – покончил с собой.

В памяти, как эхо, возникали какие-то обрывки, от кого-то услышанные, где-то прочитанные: старая актриса, красавица, чаровница, звезда экрана, в одночасье отправленная в ГУЛАГ, рассказывавшая о своих встречах с генералом, о своем «нет, хоть умрите» в ответ на его настойчивые мужские притязания. И еще что-то – про какую-то блестящую операцию или контроперацию против немцев в конце войны, про фокстрот, которого генерал был большим любителем, про ипподром и скачки, про джаз-банд Эдди Рознера, которому тоже, увы, вплоть до лагерной баланды с генералом, катастрофически не повезло. Про каких-то неведомых космополитов (сейчас, убей бог, не вспомнить из истории – кто такие, откуда?), про черный «воронок» у подъезда и ночные аресты, паутину колючей проволоки, старые дачи НКВД в подмосковном поселке Кучино, про призраков страшной Сухановской тюрьмы и «облака, плывущие в Абакан» где-то там, за границей дня сегодняшнего.

Но все это было так давно. Это было уже обглодано со всех сторон, залито чернилами, перенесено на страницы мемуаров, а в реальности – похоронено и забыто. Или еще не совсем забыто? Оказывается, от тех времен наши дни отделяли всего два поколения.

– Я все-таки по-прежнему слабо соображаю, Никита: чем я-то могу тебе в этом деле помочь? – спросила Катя.

В этот момент в кабинет заглянул тот самый незнакомец в сером костюме, что, казалось, случайно встретился в коридоре.

– Беседуете? – спросил он. – Ну, не буду вам мешать.

– Это Ануфриев, – сказал Колосов. – Прикомандирован к нашей оперативной группе в связи с этим делом.

– Откуда он? – спросила Катя.

– Да вот оттуда.

– Надо же. А Нина вам для чего? – Катя внезапно встревожилась.

– Я тебе сейчас все объясню. Но сначала ты должна знать, что я узнал там, на шоссе, во время осмотра.

Катя слушала, не перебивая.

– Выходит, этот мальчик – сын Евдокии Абакановой-Судаковой? – спросила она после.

– Да.

– А как же она с ним оказалась ночью на этом Кукушкинском шоссе? Откуда и куда ехала?

– Это пока еще неизвестно.

– Но вообще, хоть что-то, кроме фамилии, вам известно о ней самой, о ее семье?

– Известно. Кое-что сами накопали, кое-какую информацию Ануфриев предоставил.

– Но почему они вмешиваются в это дело? Это же чисто уголовное преступление, не их юрисдикция.

Колосов ничего на это не ответил. Он был хмур и явно чем-то сильно озадачен.

– Ну, и какое же у тебя личное впечатление от осмотра места? – спросила Катя.

– Личное? Да как тебе сказать, чтобы было прилично, а не матерно… Что мы узнали? Да ничего особого, проливающего свет, так сказать. Евдокии Абакановой нанесено семь колото-резаных ножевых ран. По крайней мере, три из них уже изначально были смертельны. Почти все раны нанесены сзади – в шею, в спину, под лопатку. Нападение произошло в машине. Ребенок, судя по всему, в момент нападения находился на переднем сиденье рядом с матерью, и ему удалось выскочить. Или же, скорей всего, это она, спасая, вытолкнула его прочь.

– Значит, убийца находился в салоне? Пассажир?

– Вряд ли бы она ночью посадила случайного пассажира. Либо это был кто-то свой, с которым они ехали вместе, либо…

– Что?

– Ну, я подумал… у «Шкоды Октавии» довольно просторный салон. Было же темно, ночь. Убийца мог спрятаться сзади и напасть.

– Спрятаться сзади? Что, между сиденьями, что ли, притаиться? Никита, это нереально. Такое только в американских фильмах про маньяков: бац – и выскочит как чертик из бутылки.