Прощай, Византия! - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 34

– И все же нам надо встретиться, поговорить, – настаивал Колосов.

– Как наш источник поживает? – хмыкнул Ануфриев. – Неужели валаамова ослица заговорила?

Про валаамову ослицу Никита не очень понял и поэтому сразу же разозлился.

– Если сами не можете подъехать, я приеду по месту вашей службы, – буркнул он. – Я прошу всего полчаса.

– Если так горит, то жду вас, майор, через час, – снова хмыкнул Ануфриев. – С пропуском только сплошная морока, так что встретимся на Варсонофьевском. Варсонофьевский, 22 – запомнили?

До Лубянки Колосов прогулялся пешком (все равно там, на площади, парковка запрещена, а возле «Большого дома» и его филиалов тоже особо не припаркуешься). Он быстро шел мимо «Детского мира». День выдался холодный, ветреный, на Большой Лубянке, стиснутой со всех сторон монолитами зданий, ветер выл, как в аэродинамической трубе. Вообще, думал Колосов, с погодой что-то не то – середина ноября, а на дворе морозная, бесснежная пыльная сушь. Вроде был дождь, но его словно и не было – шарахнул холод, все выморозило, начался гололед, его полили химикатами, и в результате снова под ногами сухой пыльный асфальт, а над городом морозная пыльная мгла.

Он прошел Пушечную, миновал Кузнецкий Мост. Следующий как раз Варсонофьевский переулок. Выходит, этот Ануфриев работает не в главном здании – Никита через плечо оглянулся на каменного гиганта, оставшегося позади, – облицованный гранитом цоколь, парадные подъезды, двери: снаружи – из дерева, внутри – бронированные…

Свернул в Варсонофьевский. Он слышал – или это была очередная ведомственная байка, – что именно здесь, в этом переулочке, когда-то размещалась в тихом уютном особнячке одна страшно законспирированная лаборатория. Много чего в ней делали, в этой лаборатории, во времена былые. Например, такие продвинутые шприцы-пистолеты, стреляющие цианидными парами в лицо разным там вождям националистического подполья, неугодным журналистам, сбежавшим на Запад диссидентам… Не в этом ли особнячке назначил ему встречу господин резидент? Однако Никите пришлось испытать жестокое разочарование – номер двадцать второй действительно оказался особнячком под новой еврочерепичной крышей, только вот размещалась там не тайная подпольная лаборатория, а… бар.

Колосов спустился по ступенькам и попал словно в другую эпоху – краснокирпичные стены, на стенах знамена, вымпелы, огромные щит и меч, бронзовые «феликсы эдмундычи», как языческие божки, вперяющие в посетителя свои пронзительные очи из каждой стенной ниши, уютные кабинки, так, чтобы за дубовыми пивными столиками могли комфортно разместиться целые компании. И… совсем неожиданно… словно из довоенного патефона – шаляпинский бас: «Уймитесь, волнения страсти, усни, безнадежное сердце…».

А справа в кабинке пировала горластая компания… иностранцев. Кажется, французы. Ануфриев тоже был уже здесь, приветливо помахал из угла. «Усни, безнадежное сердце, я плачу…» Где-то в недрах бара крутилась на патефоне старая пластинка. Или это тоже была имитация, как кремлевский кирпич, как вымпелы и знамена? «Я плачу, я стражду… Душа истомилась в разлуке…» Колосов сел за столик Ануфриева. Тот кивнул, поймал его взгляд на иностранцев.

– Это второй помощник атташе французского посольства с приятелями-журналистами из «Либерасьон». Они тут завсегдатаи, – пояснил он.

– Бара в Варсонофьевском я не ожидал, – признался Колосов.

– Привыкайте. В общем-то, тут все свои. – Ануфриев глянул на «второго помощника атташе». – Пиво здесь славное. Возьмите «Полайнер».

Колосов заказал официанту «Старобрно».

– Итак, в чем проблема? – спросил Ануфриев.

– Я хочу знать все, что известно про Волгоград. – Колосов сразу попер вперед. Чего тень на плетень наводить? Если домашний источник Нина что-то такое… пусть даже эфемерное… связанное с этим самым Волгоградом, действительно почувствовала, то надо немедленно выяснить.

– Про Волгоград? Ах вот оно что. – Ануфриев поднял вверх белесые брови. – Информатор наконец-то выдал хоть что-то путное?

– Я не знаю, с чем это есть, – признался Колосов, – а вы, Игорь Валентинович, информацией с нами не делитесь. Мое начальство – а я только что от него – высказало по этому поводу свое неудовольствие и недоумение.

– А мое начальство, я как раз утром ситуацию докладывал, неудовольствия не высказало.

– Даже по поводу того, что мы не уберегли от гибели подростка?

– Не мы не уберегли, а вы. И если вы и дальше будете так же неумелы и нерасторопны, боюсь, ситуация будет только ухудшаться.

– Но…

– Вы сами говорили: розыск уголовных преступников – наша, то есть ваша, прямая обязанность, – Ануфриев слушал Шаляпина, – и не скрывали, что наше сотрудничество и помощь вас тяготят и обременяют.

– Помощь никого тяготить не может, если она реальна и честна, – отрезал Колосов.

– Не будем считаться, не будем искать блох. Соглашаюсь, с мальчишкой мы оба виноваты. Мальчишка мог бы жить да жить. Кстати, вам не показалось, что этот их младшенький «голубой»?

– Нет, мне не показалось.

– А, ну вы же даже его и не допрашивали. Не успели. – Ануфриев смотрел на Колосова снисходительно. – Поразительная нерасторопность. Я вообще-то ожидал большего, когда мне сказали, что моим партнераом по этому делу будет доблестный областной уголовный розыск.

Колосов отодвинул бокал с пивом.

– Что с Волгоградом? – спросил он.

– А что такое с Волгоградом?

– Судя по информации нашего источника, родственников наших жертв пугают какие-то события, происшедшие там… – Колосов, вспоминая сообщение Нины, на ходу анализировал и делал выводы. – …еще при жизни Константина Ираклиевича Абаканова, их отца. И все это как-то связано с убийствами.

– Все? Это все?

– Все, что мне на данный момент известно.

– Негусто. Но все же неплохо. Значит, там, в семье, про Волгоград все же между собой говорят. Не дает он им покоя, – хмыкнул Ануфриев.

– Хватит темнить. – Колосов повысил голос. – Я не мальчик вам тут шарады разгадывать.

– Вы уверены, что моя информация поможет вам в розыске убийцы?

– Не знаю, посмотрим.

– В ночь на 26 июля сего года в поселке Старая Пристань – это известное дачное место отдыха на Волге, – в собственном особняке была убита семья из пяти человек: трое взрослых, двое несовершеннолетних детей, – сказал Ануфриев. – Кроме них, был убит и находившийся в доме охранник-водитель. Преступник около трех часов ночи проник в особняк. Все спали. Он использовал пистолет «ТТ» с глушителем, из которого застрелил всех в их спальнях, в постелях, в том числе и детей – девчонку и парня. Охранник, спавший внизу, в комнате для прислуги, видимо, все же что-то услышал. Были обнаружены следы борьбы. Охранник, видимо, пытался задержать убийцу, но был тоже застрелен.

– Из особняка что-то пропало?

– Ничего. Складывалось впечатление, что ценные вещи, а их в доме было немало – одна телевидеоаудиоаппаратура чего стоила, – убийцу не интересовали.

Ответ Ануфриева прозвучал категорично, и все же Колосов уловил в нем некоторую неуверенность, сомнение.

– А что это за семья? – спросил он.

– Семья директора торгово-промышленного банка. Были убиты он сам, его жена, его престарелая мать, его дети-подростки. Ну и вот охранник-водитель.

– Они что, были знакомы с Абакановыми?

Ануфриев посмотрел на Колосова и неожиданно спросил:

– Вы какое учебное заведение кончали?

– Высшую школу милиции.

– Московскую?

– Да, только это было давно.

– Историей органов интересовались?

– Как сказать.

– Имя генерала Ираклия Абаканова вам известно. Думаю, мне не надо вдаваться в подробности и объяснять вам, кем когда-то был при нем генерал-полковник Афанасий Мужайло?

– Первый заместитель Абаканова, начальник следственной части? – удивленно спросил Колосов. – Его потом вроде к стенке…

– После падения Берии он был осужден Верховным судом на пятнадцать лет. Умер в заключении. – Ануфриев пил пиво. – Волжский банкир – его родной внук – Мужайло Андрей Станиславович. Его мать Ольга Афанасьевна – дочь генерала. В прошлом их семья с семьей Абакановых-Судаковых была близка, как видно, связи сохранились и по сей день, раз в Калмыкове все только и говорят, что об этом летнем групповом убийстве.