Прощание с кошмаром - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 69

– Ты вроде и не рад, что так украсил мне квартирку. – Белогуров сел на рулон коврового покрытия.

– А что радоваться-то? С жиру вы беситесь, господа. Такая хата, мать честная. Такие бабки!

– Ты ж говорил, что от такой не смог бы отказаться.

– А, да что там! – Якин тяжело плюхнулся рядом. – Раскулачивать вас давно пора, акул, вот что. К осени поглядим. Учтите, Иван Григорич, большие дела грядут, большие перемены. С вас первого тогда и начну, когда у вас тут, в вашей Москве задрипанной, все по швам треснет.

Белогуров смотрел на него: «К осени поглядим…» Он еще планы, ублюдок, строит… Он испытал странное ощущение: разговор с жертвой начинал забавлять его. Так кот играет с мышью в последнюю игру.

– А что же на сей счет сказал великий барбудос генерал Че?

– Он не носил бороды. Точнее, носил, когда был в партизанах. Не путайте с Фиделем. Тот уже успел – продался. Папе Римскому, что ли… А Че был как алмаз – блистательный, твердый, несгибаемый, – Якин рубанул рукой воздух. – Если б не та цэрэушная гнида Родригес, он бы всем показал, что такое Пятый, и последний, интернационал!

– Я читал мемуары Родригеса. Шпион он был. Обычный шпион, Гриша, продажная шкура. Но там у него в конце место есть обалденное: когда они везли труп Че Гевары на вертолете, Родригес все не мог поверить, что операция кончена и перед ним – труп. Он взял на память его трубку. Че Гевара вроде сам подарил ее ему на память.

– Суки они, суки американские, – Якин мотнул головой. Хвост золотисто-русых волос, стянутых на затылке резинкой, хлестнул по плечам. – Че хотел, чтобы не было голодных, – только и всего. А они убили его, суки.

– Они всегда были и будут, голодные. И недовольные тоже.

– Да с такими, как вы, зажравшимися буржуями, конечно. Еще и не того дождемся. – Якин хмыкнул, а потом спросил деловито: – Вы деньги привезли?

– Не-а. Я к тебе с Крымского еду. Там сегодня аукцион. Гниды, как ты метко выразился, по кредиткам расчеты не принимают в связи с кризисом. Деньги у меня дома. Сейчас Егор позвонит – и поедем. Посидим как люди, поспорим-подискутируем. Егор ящик виски еще по старой цене в одной круглосуточной лавчонке отхватил, так что… живем сегодня.

Якин заметно смягчился. Но все же не удержался, чтобы не поддеть:

– Что, и выпить не с кем стало? Дожили, Иван Григорич. Тошнит вас от этих морд?

– Мне с тобой выпить охота. Компания теплая, – Белогуров улыбнулся. – Ты человек занятный – острый как бритва. А режешь не больно.

– Это я к вам хорошо отношусь! Жаль мне вас, губите вы себя, Иван Григорич. Такую жизнь ведете – разве она для такого человека, как вы? У вас же совесть есть. Бросьте, не по вас это все.

– Что? – спросил Белогуров.

– Да эта вот хренотень. И холуя этого вашего, Егора, – гоните вы его в шею! Тоже мне роза-мимоза…

Тут у Белогурова сработала «сотка» – Егор отвез Лекс и уже ждал их на машине внизу.

– Ну, пошли, Гриша, – Белогуров положил руку на плечо Якина. И испытал при этом почти такое же острое сладострастно-мучительное ощущение, как и утром, когда Лекс ласкала его грубо и исступленно. И снова пришло предчувствие катастрофы. Но страха уже не было. Все вниз и вниз, все быстрее и быстрее, как камень, летящий с горы… Вдребезги бы, в пыль, в прах! ВСЕ РАВНО УЖЕ НИЧЕГО ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ.

Он смотрел на затылок Якина: густые светлые волосы, сильная шея, чистая крепкая кожа. Красный только он, как рак, с перепоя. Станет бледным. Женька постарается. А не станет – скажем, пигмент такой специфический от загара в тропиках. Феликс – счастливый ублюдок – останется доволен и этой игрушкой… если только не подохнет на операционном столе.

До Гранатового переулка добрались быстро. Егор включил в машине магнитолу. Крутой Гарик давал жизни со своим «я милого узнаю па па-паходке!». Якин в такт музыке пристукивал по колену ладонью. Когда дошли до «ба-атиночки он носит «Нариман», даже подпел сипло. Белогуров смотрел на вечернюю Москву – и не видел ее.

В доме были погашены все огни. Егор открыл дверь, зажег свет в холле.

– Сначала дело, – Белогуров пригласил Якина в кабинет, достал из ящика стола пачку денег, перетянутую резинкой. Якин удовлетворенно хмыкнул, сунул пачку в карман потрескавшейся от старости кожаной куртки-пилотки.

Потом они сидели втроем в гостиной. Пили виски. Белогуров (он предпочел бы в этой ситуации коньяк и водку) даже не ощущал его вкуса. Разговора, а тем более спора «за политику и жизнь» как-то не получалось. Якин, нагрузившийся сверх меры, размяк.

Егор глянул на Белогурова: пора. Чучельник внизу уже заждался…

– Вы тут посидите, а я еще кое-что сделать должен. – Он поднялся.

– Да брось, Егор, завтра закончишь. Не нарушай компании, – вроде бы удержал его Белогуров.

Но Егор лишь извиняющеся улыбнулся Якину. Когда было нужно, он мог очаровывать даже недоброжелателей.

– К-куда это он, Григорич? – с запинкой поинтересовался Якин.

– Да в подвал, там у нас мастера сегодня работали. – Белогуров подлил ему еще в рюмку. – Этот дом я Егору пока оставляю – ну сдаю, что ли. А он комфорт любит. Оборудовал себе спортзал небольшой в подвале, сауну купил с душевой кабиной. Сегодня там все устанавливали. Ну и не терпится полюбоваться – мальчишка ж сущий, ей-богу!

– Сауну? На дому прямо? Буржуи вы, – в голосе Якина послышалась горькая зависть. – Народ как пес бездомный, а вы… такой парадиз хренов… Сауна-то – евролюкс?

– Угу, – Белогуров равнодушнейшим образом кивнул (а внутри его все дрожало как в лихорадке). – Вроде. Кабина с компьютером, выбор массажа.

– Глянуть-то можно на это чудо?

– Да ради Бога.

Якин поднялся. Белогуров все еще сидел с рюмкой в руке. Только не торопиться. Не торопить его. В подвале – темно. Он скажет, как и Пекину: «Осторожно, лестница крутая. Сейчас выключатель найду…»

Но все произошло иначе, чем в прошлый раз. В подвале действительно свет не горел…

– А где Егор? – Якин заглянул в темноту. – Эй, роза-мимоза-а! Где твоя джаку-узи-и?

ТИШИНА.

Якин удивленно оглянулся на Белогурова, стоявшего на верхней ступеньке лестницы.

– А где же… Ты чего, Иван Григорич? Григорич, да ты че?

Белогуров неожиданно со всего размаха ударил его сцепленными руками под дых. Якин переломился пополам от боли, потерял равновесие и…

– Осторожно, а то он морду поранит! – крикнул Егор, карауливший внизу.

Якин падал шумно, как летят пьяные с эскалатора в метро. Может, и сломал себе что-то, но не успел уже почувствовать боль от перелома. Не успел почувствовать ничего, кроме…

Егор подскочил к нему, обмякшему, оглушенному падением, сгреб за куртку, приподнял и профессионально («Как мясник», – подумал Белогуров, включивший в подвале свет и теперь смотревший сверху на все происходящее) вонзил в грудь поклонника Че Гевары охотничий нож-финку по самую рукоятку. Агония длилась… сколько? Белогурову показалось – вечность. Когда Якин наконец затих, перестал бить каблуками в цементный пол и царапать себе грудь, от стены, словно тень, неслышно отделился Чучельник. В руках он держал некое подобие тесака с широким, тяжелым, острым как бритва лезвием.

Но это был не обычный тесак-рубило, каким на мясокомбинатах разделывают убоину. Вещь была явно не заводской, а кустарной – щербатая деревянная рукоятка, царапины на ней. Самодельной. Эту «штуку», как звал ее любовно Чучельник, давным-давно сделал для его дядьки Федора Маркеловича старый его корешок – токарь с «Серпа и молота», проживавший на Заставе Ильича.

Дядька Федор тогда получил крупный заказ, как он говаривал, «с самих верхов»: дачу одного высокопоставленного лица в подмосковных Жаворонках оборудовали «под ключ». Лицо пожелало украсить свой дачный кабинет в охотничьем стиле. Для этого набитые опилками головы чучел лосей, кабанов, косуль и волков в качестве «охотничьих трофеев» крепились на специальные дубовые медальоны и развешивались по стенам. Эти «трофеи» и должен был изготовить в своей мастерской опытный в таких делах мастер Федор Маркелович.