Рейтинг темного божества - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 15

– На, выпей. Может, приляжешь? – Катя протянула ей чашку с шоколадом.

Анфиса всхлипнула и жадными глотками осушила чашку.

– Катя, ты не представляешь, что было. Я так испугалась… Меня хотели убить!

– Может быть, просто пытались ограбить? Ты сумку на каком плече носишь – на левом или на правом?

– На этом, – Анфиса кивнула на повязку.

– Ну вот, так я и думала. У тебя пытались вырвать сумку, вот и полоснули лезвием. Вообще-то такой способ грабежа не типичен. Эти уличные ханурики предпочитают простой рывок, – авторитетно вещала Катя, – но тебе как на зло попался какой-то урод-новатор.

– Какой там урод-новатор! Ты о чем? Я говорю тебе – меня хотели убить. Я видела, как оно замахивается на меня ножом. Финка – вот с таким лезвием, – Анфиса снова всхлипнула и развела руками на полметра. – Если бы я не отшатнулась и чисто инстинктивно не закрылась рукой – вот так, – она дернулась, демонстрируя Кате по-женски неуклюжий прием, – я бы сейчас валялась в луже крови на асфальте, а ты бы звонила в похоронное бюро.

– Типун тебе на язык, – Катя рассердилась, но тут же смягчилась, подсела к Анфисе на подлокотник кресла. – Ну-ну, перестань, успокойся. Все прошло. А этого гада, что тебя поранил, мы найдем. Я сейчас же позвоню в ваше территориальное отделение милиции, – от волнения она не обратила внимания на странное словечко оно , употребленное Анфисой.

– Катя, – Анфиса положила здоровую руку ей на плечо, – Катя, послушай меня… Помнишь, мы были в Риме?

Катя воззрилась на приятельницу – Рим? Конечно, она помнит, как они с Анфисой прошлым маем ездили в турпоездку «Рим – вечный город». Это было как раз тогда, когда Катин отпуск (увы, увы) не совпал с отпуском «Драгоценного В.А.». Но Катя в душе была даже этому рада – Рим с Анфисой Берг понравился ей гораздо больше – они уходили из отеля в девять утра, а возвращались в два часа ночи. Ездили в Остию, в Тиволи, бродили по музеям, исходили город, изъездили на такси вдоль и поперек. Анфиса похудела от нескончаемой ходьбы больше, чем от всех своих пилюль и чаев, и была безмерно счастлива от самого сознания, что они с Катей в Риме и что она так ударно худеет. Вот только однажды вечером, на Палатинском холме в самом центре археологического музея под открытым небом с ней произошел странный припадок.

– Я помню, – сказала Катя, – Анфиса, что с тобой, тебе нехорошо? Ты вся дрожишь.

– Сегодня, столкнувшись с этим на улице, – голос Анфисы срывался, – я почувствовала себя, как тогда – возле арки Тита. Как под проклятой аркой – смертельный ужас, Катя. Отчаяние, безысходность, близость смерти.

Катя обняла подругу, крепко прижала ее к себе, стараясь не потревожить рану. То происшествие на Палатине она помнила. Был жаркий вечер. Солнце садилось за холмы. На Форуме и на Палатине было как всегда полно туристов – в музей под открытым небом прекращали пускать посетителей в пять, но из тех, кто уже гулял среди античных развалин, никто еще не собирался домой, в отель. Катя с Анфисой шли по Via Sacra – священной римской дороге. Мимо прогарцевал конный полицейский патруль – полицейский-парень и полицейский-девушка. На глазах Кати и Анфисы они лихо припустили гнедых коней, галопом въехали на холм и остановились возле триумфальной арки императора Тита. Катя потащила Анфису к ним – ей не терпелось сфотографировать итальянских коллег по борьбе с криминалом и сицилийской мафией на фоне памятника. Арка Тита, ее барельефы, изображавшие разрушение римлянами Иерусалима, устояли перед натиском времени. Катя сфотографировала полицейских. Те великодушно позволили это сделать и потом лихо ускакали в сторону развалин Мамертинской тюрьмы. Она сфотографировала «мыльницей» арку, оглянулась и… почувствовала, что с ее подругой что-то не так.

Анфиса, забыв про свою мощную профессиональную фотокамеру, с которой она до этого в Риме не расставалась, как сомнамбула на ватных ногах приблизилась к арке и, не обращая внимания на запрещающую надпись, медленно вошла под ее своды. Внезапно она пошатнулась и – непременно бы упала, если бы не оперлась обеими руками о стену. Катя кинулась к ней – подумала, что от римской жары у толстушки Анфисы случился тепловой удар. Но это был не удар – Анфису била дрожь, у нее, как в лихорадке, зуб на зуб не попадал. Вдруг она глубоко, очень глубоко вздохнула и начала оседать на камни. Катя шлепнула ее по щеке, приводя в чувство, и буквально вытащила на себе из-под арки, усадила на траву. Анфиса открыла глаза – взгляд ее был странен: уплывающий в никуда, испуганный.

– Что с тобой? – тормошила ее Катя.

– Я не знаю… Что это было? Я видела… Катя, я все видела!

– Что ты видела? – Катя не понимала ничего.

– Видела, как их вели. Как жертвенный скот… С деревянными колодками на шеях, рабскими колодками… Я видела стражников, видела толпы народа по обеим сторонам дороги – они смотрели, как их ведут… Я была как бы среди них, горло саднило от пыли и ноги болели от язв, – Анфиса судорожно дотронулась до своей голой щиколотки. – Я не знаю, как это возможно, но я все видела, чувствовала – и мне было так страшно! Мне и сейчас дико страшно, сердце колотится, – она цепко схватила Катю за руку. – Они разрушили город, все сожгли. Они убили столько людей… А тех, кто уцелел в резне, продали в рабство, погрузили на свои галеры, привезли сюда и провели по этой вот дороге, вот здесь, перед лицом императора, под этими сводами…

Взгляд Анфисы был прикован к барельефу арки Тита, где римские воины вели связанных пленников Иерусалима. Кто-то из солдат тащил украденный храмовый семисвечник…

Они покинули Палатин и до поздней ночи сидели в Трастевере в летнем кафе на Пьяцца Белли. Анфиса постепенно успокоилась и словно стеснялась происшедшего. Просила Катю – не рассказывай никому, а то поползут сплетни – она с приветом, у нее видения. Удивительно, но тогда Катя поверила ей сразу и бесповоротно. Она поверила, что Анфиса в какие-то короткие секунды действительно увидела и сопережила все. Но насколько все это было реально, а насколько фантастично – это уже был вопрос иной.

И сейчас, здесь, еще ничего толком не понимая, Катя снова, не раздумывая, поверила Анфисе – поверила, что та в момент нападения пережила такой же сильный эмоциональный шок, как и тогда под сводами триумфальной арки императора Тита.

– Расскажи мне, что случилось, – попросила она.

– Если коротко, то вот что, – Анфиса прижалась к ней, словно ища защиты. – Я сегодня с трех работала в галерее на Суворовском. Там новое ковровое покрытие привезли в залы, и мне пришлось помочь ребятам. Они там все зашиваются вконец, завтра ведь открытие. Потом мы перекусили, кофейку дернули – Макс пришел, помнишь, я тебя на выставке с ним знакомила, и Женька с ним. Женька снова от него беременна – у них уже будет третий ребенок, а брак он с ней, паразит, все не оформляет официально… В общем, я с ним немножко поругалась. Ну, и припозднилась в результате. Доехала до Кропоткинской на автобусе. Вряд ли оно следило за мной по дороге – в автобусе и в метро, я бы непременно заметила…

– Кто оно? – на этот раз Катя среагировала.

– Подожди. Я хочу, чтобы ты все себе представила. Вышла я тут у себя из метро, и сразу подошел мой трамвай. Народу было мало, а на остановке вообще я сошла одна. Тут у нас стройка возле остановки, но и там, я думаю, никто меня не караулил. Меня ждали у дома.

Катя не стала торопиться с вопросом «кто?» – она смотрела на Анфису, та снова дрожала как в лихорадке.

– Я подошла к подъезду. Дождик еще на Кропоткинской начал накрапывать, а тут, у нас в Измайлово, начал расходиться все больше, больше. Во дворе нашем было темно, лампочки у нас как всегда над дверями подъездов вывинчивают малолетки, воруют… Но тут молния сверкнула. Я заторопилась – терпеть не могу грозу. Вбежала по ступенькам и вдруг почувствовала – спиной что ли, что я у подъезда не одна. Что за мной из темноты наблюдают. Но это мне сейчас, после всего случившегося понятно. А тогда я просто не обратила внимания – там доска объявлений у подъезда, я шагнула к ней – у нас вот-вот воду горячую отключат, и мне хотелось не прозевать – помыться там, постирать… В темноте ни фига не было видно, и я достала телефон – подсветить. И вот тут я почувствовала ужасный запах…