Рейтинг темного божества - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 29

– Мы обнаружили «Фольксваген» вашего брата недалеко от кладбища. Скажите, а кто-нибудь из его знакомых или друзей ездил на внедорожнике?

Она не ответила.

– Что, трудный вопрос? – спросил Колосов.

– Я не знаю. Я плохо разбираюсь в машинах.

– Может, в татуировках разбираетесь? Что за картинка у него была выколота на предплечье?

– Это так, глупость. Ошибка юности.

– И поэтому ваш брат пытался избавиться от нее, свести?

Она снова промолчала.

– Когда вы видели брата в последний раз?

– Накануне вечером.

– Он что, не ночевал дома?

– Не ночевал.

– И вас это не удивило?

– Он мужчина, хозяин своей судьбы.

– Хозяин… Да вам самой-то жалко его? Жаль хоть чуть-чуть? Или совсем все равно? – Колосов резко наклонился к ней. – Эй, вы, очнитесь. Хоть на этот-то вопрос не соврите – брата жаль или плевать на то, что его зарезали там, на кладбище?!

Она низко опустила голову – темные пряди волос коснулись татами. Она словно не желала, чтобы он увидел выражение ее лица.

– Я ничем не смогу вам помочь, – прошептала она, – даже если бы и очень хотела. А ему помочь вы вообще бессильны.

– Я должен найти его убийц, – сказал Колосов.

Она вздрогнула.

– С чего это вы решили, что… что их было несколько, а не один? – спросила она.

– Потому что картина места убийства об этом свидетельствует. Ваш брат не говорил, что собирается ехать в Мамоново-Дальнее?

– Нет.

– Ну, может быть, у вас там, на местном кладбище кто-то похоронен?

– Нет-нет, у нас там никто не похоронен, вы что!

Колосов отшатнулся – ее реакция была неописуемой. Она вскочила на ноги, точно ее подбросила пружина. Смуглые щеки ее покрыла мертвенная бледность.

– Что с вами? Успокойтесь. Я просто спросил – мало ли. Может, брат ваш поехал тетушку покойную проведать и на какое-то хулиганье случайно наткнулся, – он плел это, внимательно следя за выражением ее лица. – Сейчас кого только не носит по заброшенным кладбищам… Значит, никто не похоронен.

– Нет, я же говорю вам – нет!

– Да я понял, понял, успокойтесь… А что, брат ваш, Алексей, был очень религиозен?

Она молчала.

– Или у него это хобби было такое – кресты из досок сколачивать? – Колосов ждал ответа – напрасно. – Ну, Женя, что же вы молчите? Опять трудный вопрос?

– Я не знаю, я ничего не знаю, – она закрыла лицо руками. – Что вы мучите меня… Подите вы все от меня! Я не знаю даже, как мне дальше жить, что делать вот с этим вот, – она неожиданно с силой ударила стиснутыми кулаками по коленям. – Позвонили, сказали – вашего брата убили, Лешу убили… У меня свет в глазах померк, сердце остановилось. А они теперь являются, лезут с вопросами… Нужны ему теперь ваши вопросы? Помогут они ему теперь? Воскресят его? Да вообще, что вы можете? Что вы понимаете в этом? Вы же даже не представляете себе, с чем столкнулись. Вам и во сне такое вряд ли приснится…

– Я не могу представить себе пока только одного: почему вы категорически не желаете отвечать ни на один мой вопрос?

– Я не отказываюсь. Я просто ничем уже не могу ему помочь. Все, все погибло. Слышите вы, погибло!

Она не сказала «помочь вам», она сказала «ему», и это тоже Колосов отметил про себя, как некую особенность этого странного разговора.

– Я забрал из квартиры архив Неверовского, – сообщил он Кате. – Сестра его не возражала. Пару записных книжек и второй мобильный телефон. Посмотрим, может быть, это что-то даст.

– По-твоему, почему она не пожелала разговаривать? – спросила Катя.

– Меня не покидало ощущение, что она чего-то боится. И вместе с тем не хочет, чтобы я это заметил. А когда я упомянул про кладбище, она аж в лице изменилась. Нет, что-то тут не так с этой девицей Женей… И квартира у них чудная – с одной стороны, выставка как в публичном доме, а с другой – распятие над входной дверью, кресты. Гремучая смесь какая-то. Это видеть надо – я для описания даже слов не подберу.

– Кресты над дверью, по поверью, прибивают или рисуют для защиты, – заметила Катя.

– От кого?

– От нечистой силы, от демонов.

– Ты хочешь сказать – они оба шизанутые или сектанты?

– Ничего я не хочу сказать, – Катя вздохнула. – Поездку я нашу с тобой вспоминаю. Думаю, не только в сауну, но и в Мамоново-Дальнее нам не раз еще возвращаться придется.

– Между прочим, я тут любопытную историю про это Мамоново слышал, – Колосов хмыкнул. – В кабинете у шефа подслушал – ему Бекасов Пал Дмитрич звонил, ветеран, фронтовик.

– Знаю его отлично. Ходячая энциклопедия нашего главка на все времена.

– Он рассказал, что еще в годы войны… Точнее летом сорок первого, когда немцы к Москве рвались, туда был сброшен десант парашютный, причем не армейский, а какой-то спецдивизии СС. С точки зрения тактики и стратегии – демарш совершенно бессмысленный вроде бы. Это юго-восточное направление. Там наши истребительные отряды стояли и полк специального назначения НКВД – прикрывали весь квадрат заповедника. Так что эсэсовцев этих всех, едва они приземлились, порубили в капусту. Бекасов говорит – почти все они в общей могиле были похоронены прямо там, на краю кладбища. Так и осталось тогда загадкой, что тому десанту понадобилось в августе 41-го в нашем Мамонове.

– Там же в нескольких километрах пороховой завод. Они были диверсанты и хотели его взорвать, – сказала Катя.

– Они-то, конечно, были диверсанты. Но завод, – Колосов вздохнул, – завод, между прочим, построили только в пятьдесят шестом году.

ГЛАВА 14

ПРАВНУК КОМАНДАРМА И ЕГО ДЕВУШКА

Когда вы входите под своды легендарного дома, о котором столько читали и слышали и мимо которого вам прежде доводилось лишь проезжать, следуя на очередной вызов дежурного по рации, то вольно или невольно вы испытаете чувство волнения – вот он, оказывается, каков этот дом на Набережной, где жили люди, имена и деяния которых вас заставляли зубрить еще в той, советской школе.

Дом на Набережной встретил Никиту Колосова совсем не так, как дом Неверовского на Ленинском проспекте. Во дворе царила чинная тишина, в лужах купались голуби, предчувствовавшие наступление жары. Из арки, как из пещеры, тянуло прохладой. Колосов подъехал со стороны набережной и оставил машину на стоянке у моста. Брел не спеша – время до встречи с Федором Стальевичем Федаем, дядей погибшего Валерия Федая, еще оставалось. Он остановился у парапета. За рекой высилась бело-золотая громада Храма. Дом отбрасывал тень на набережную, на речной причал, на пришвартованный возле него экскурсионный теплоходик. Но тенистая громада не достигала противоположного берега Москва-реки. Там было солнечно, и в прогретой солнцем воде струилось отражение белых стен и золотых куполов.

Колосов поймал себя на том, что думает вовсе не о предстоящем допросе свидетеля, а о том, что сейчас в данную минуту видят его глаза. И мысли все были какие-то непривычные – слишком уж красивые, возвышенные, сентиментальные. Он стряхнул их усилием воли, закурил и, обогнув Театр эстрады, прошел вдоль фасада, обращая внимание на каждую памятную мраморную доску. Возле доски с профилем командарма, правнук которого встретил свою смерть в жарко натопленной сауне бывшего порохового завода, он постоял. Кругом были лишь серые стены, гранит набережной, асфальт, запах бензина.

И здесь, как и в доме на Ленинском, дверь в квартиру ему открыла женщина – точнее, совсем молоденькая девушка. У нее были темные кудряшки и смешные веснушки на носу. Но эти веснушки и кудряшки никак не вязались с горестным выражением ее заплаканного опухшего личика. Колосов представился.

– Дядя Федя тут, ждет вас, – сообщила девушка. – Они все тут. С Фаиной Захаровной, бабушкой Валеры, плохо – у нее сейчас врач, наверное, в больницу отправят. А маму Валеры вчера увезли – острая сердечная недостаточность. Подождите, пожалуйста, я ему скажу, что вы пришли.

– А вы кто, девушка? Как вас зовут? – по-свойски спросил Колосов.