Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 49

Глава 22

МОЛВА

– Высадите меня у продуктового магазина, пожалуйста, – попросила Катя Долидзе, когда они ехали обратно. – Вон там.

– Давайте лучше я отвезу вас домой, – Долидзе не спешил тормозить.

– Нет, спасибо.

– К вам, к вам домой, а вы что подумали?

– Ничего. Спасибо, мне нужно в магазин.

Машина остановилась, Катя вышла:

– Всего хорошего, Варлам Автандилович.

– Такой вечер. Погоды такие, а вы от меня убегаете. А между прочим, мы не все еще с вами обсудили. А хотите – на озере продолжим наш разговор?

Катя отступила от края тротуара и помахала ему рукой: гуд бай. Из магазина, отягощенная сумкой, она бодро зашагала в отдел. Все новости Марьяне – кому же еще?

У Марьяны в кабинете велся допрос. Открыв дверь, Катя увидела за столом напротив Марьяны очень полную пожилую женщину в очках. Одета она была в спортивный костюм.

– Так, значит, этот самый Василий снова был у вас? – спросила Марьяна, не отрываясь от протокола.

– Был два дня назад. Я из кухни-то гляжу – батюшки, а он по дорожке, значит, идет себе вразвалочку, в сад направляется. А в калитку-то не звонил. Я-то ему не открывала. И Светлана не открывала – я б услыхала. Потом гляжу, а они в саду говорят о чем-то. А потом Света пришла, попросила меня отыскать строгий ошейник.

– Что? Строгий ошейник? – удивилась Марьяна.

– Ну да, это Вулкана нашего. Хороший был пес, – собеседница Марьяны покачала седой головой. – Да вот только после смерти Владлена Ермолаича испортился вконец, зачах, затосковал. Отощал не жрамши-то. Ну, Света и решила его того… С рук, мол, долой, в лечебницу усыпить. Принесла я ошейник, намордник. И этот забрал его.

– Мамонтов?

– Ну да, Василий, – старуха кивнула.

– А в котором часу был у вас Мамонтов, припомните, пожалуйста, поточнее, Павла Сергеевна, – попросила Марьяна.

– В котором? Да перед самым обедом, часа, наверное, в два. Я на кухне была, фарш делала для котлет. Света его сама до калитки проводила.

– И больше он не приходил?

– Нет.

– И не звонил Светлане Петровне?

– Ну, откуда ж я-то знаю? Может, и звонил. У нас дома телефонов-то много. И такие, и сотовые есть.

– А в тот вечер Светлана Петровна дома была?

– Да. А где ж еще? Вдова, мужа только что схоронила – не до гостей, гулянок. Телевизор мы с ней допоздна смотрели.

– А вообще кто звонил в эти дни к вам домой?

– Ну это, когда я трубку-то брала? Ну, конечно, подруги Светы звонили. Зинаида да Нателла. Они молодцы, душевные. Не оставляют ее одну в горе. Потом… да, вчера цельный день Орест Григорич все названивал.

– Усольский?

– Ну да. Только Свету он не застал. Она к Зинаиде уехала еще днем. У той день рождения был. Не положено, конечно, вдове-то до сорока дней такое, но тут ведь свои люди, родные. И не банкет какой, так просто, скромно, тихо. Одной-то дома сидеть, реветь – этак с ума сойти можно, – домработница Авдюковых Павла Сергеевна Школьникова (а это, как поняла Катя, была не кто иная, как она), чисто по-женски противореча самой себе, вздохнула: – Эх, жизнь наша вдовья. Я-то хорошо это понимаю, сама мужа похоронила. Он у меня военный был, прапорщик. Еще у отца Светланы личным шофером был.

– Здравствуйте, – запоздало поздоровалась Катя, вклиниваясь в паузу. – Простите, что перебиваю вас… Вы, наверное, давно Светлану Петровну и ее подруг знаете?

– Давненько, – домработница усмехнулась: – Студентками они еще были. Девчонки бойкие. Наша-то Света потише, отец ее строго воспитывал. А эти две – Зинаида с Нателлой – сорвиголовы были. Особенно Нателла – и коньки, и лыжи зимой, и танцы до утра под магнитофон. И машину она раньше всех отцовскую выучилась водить. Наша-то Светка до сих пор не может, хоть и права имеет. Дороги, говорит, тетя Паша, боюсь.

– А вы знали мужа Зинаиды Александровны? – спросила Катя.

– Михал Анатолича-то? Конечно, знала. Человек был самостоятельный. Он администратором был, концерты разные для артистов устраивал. Его вся Москва знала. Собой был красавец, волосы, фигура – прям картинка. Хорошо они жили, в достатке. Потом разладилось у них. Слыхала я еще тогда, что он с иностранкой какой-то сошелся. Вроде американкой. Богатая, уехать его манила с собой. Ну и не уехал он никуда. На машине разбился, бедный. В аварию попал – с грузовиком столкнулся, потому как заснул за рулем. Выпил, наверное, ну и сморило его. Выпить-то он любил, бывало, как закатятся они всей компанией в ресторан… Зинаида тогда почернела прямо вся с лица, видела я ее – прямо не узнать было, так убивалась. Жалела мужа-то, несмотря на измену его.

– Что это ты вдруг про покойника речь завела? – спросила Марьяна, когда Школьникова покинула кабинет.

– А что это ты по второму кругу домработницу начала допрашивать?

– У меня прием такой выработан. Я не сразу все вопросы свидетелям задаю. Одно убийство – одни вопросы, второе убийство – другие вопросы. Слышала, что домработница сказала? В день убийства Лосева Мамонтов появился в доме Авдюковых. Они общались с вдовой. Забрал собаку… Черт, при чем тут собака?

– А я разговаривала с Долидзе, – сообщила Катя и вкратце передала суть беседы. – Вот, а ты не веришь в дуэль, – закончила она.

– Все равно это чушь. Хотя… Как занятно все складывается – муж, жена, Мамонтов. Мужа травят, как крысу. А перед убийством охранника снова таинственное рандеву… Но вообще-то что-то во всей этой истории не то. Чего-то чересчур, а чего-то не хватает. Причем самого главного. На, Катюша, прослушай, это запись допроса Усольского.

В кабинете зазвучал раздраженный дуэт двух голосов. Катя слушала внимательно.

– Ну и как, на твой взгляд? – спросила Марьяна, когда дуэт на пленке стих.

– Битва титанов, – Катя вздохнула. – Знаешь, я вообще-то за судебное следствие, за состязательный процесс. А эта бумажная говорильня ради протокола… Когда нет улик и фактов, любые разговоры такого рода только вредны.

– Меня взбесил этот павлин. А жены-то своей как огня, заметь, боится. Как взвился, когда понял, что история с Алиной может наружу выплыть, – Марьяна криво усмехнулась. – Все они одинаковы, сволочи.

– Не из-за этого ли Нателла Георгиевна с собой хотела покончить, – сказала Катя.

– Не стоят они того, чтобы с крыш из-за них прыгать. Я бы на ее месте там, в Риме, этого кобеля с крыши спихнула. Был Орест – и нет Ореста, арриведерчи, Рома.

– Давай-ка на сегодня закругляться, – предложила Катя устало. – Что-то тошно мне, Марьян. Впечатлений полна коробочка – толку вот никакого. Нам глюкозы с тобой не хватает, наверное. С тех пор как Вадька мой уехал, я дома ничего не готовлю. И теперь инстинкт толкает меня на кухню, к привычному нашему месту – к плите, – Катя извлекла из сумки купленный в магазине лоточек с сырым расплющенным цыпленком табака. – Только чтоб он сверху зажарился с корочкой, его надо чем-нибудь тяжелым прижать.

– Сейчас найду что-нибудь, – Марьяна порылась в сейфе и достала оттуда бронзовую куколку. Это был бюст Феликса Эдмундовича, некогда украшавший в присутственно-правоохранительных учреждениях каждый кабинет, а ныне сосланный с глаз долой. – Вот это будет в самый раз. Увесистый. Потом помою, если закоптится.

Варлам Автандилович Долидзе, расставшись с Катей, поехал не домой. Не тот был вечер, чтобы проводить его в душной мастерской. Не то было настроение.

В магазине у бензоколонки он купил бутылку шампанского. Въезжая в Москву, остановился еще раз и купил у метро букет роз. Скоро он уже парковался в хорошо знакомом ему дворе, а через минуту уже звонил в дверь квартиры Зинаиды Александровны.

Та открыла не сразу, а когда открыла наконец, оказалась в банном полотенце с мокрой головой.

– Варлам, ты? Господи, а я думаю: кого это несет на ночь глядя? У нас сегодня воду горячую отключили. Черт бы их побрал совсем! – Зинаида Александровна погрозила кулаком. – Житья никакого. Подожди минуту, – она метнулась в ванную, крикнула уже оттуда: – Я пока голову мою, ты посиди, отдохни. Там у меня на кухне кастрюля греется. Как крикну – подашь.