Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 67

Она потянулась и взяла с подоконника куклу-даму и куклу-рыцаря. Увидела, что сделали с ними хищные кошачьи когти.

– Батюшки, да ты их все изодрал-то как! В клочья! Ну, держись, сейчас тебе Зинка задаст.

Батон понял, о чем речь. Прижал уши. Сделал вид, что ничего не происходит, когда вошла с вазочкой, полной кизилового варенья, Зинаида Александровна.

– Ты посмотри только, – сказала Светлана Петровна.

– Да я видела уже, – безучастно ответила Зинаида Александровна. – Это не кот, а бандит.

Она села на диван, взяла в руки куклу-рыцаря. Лицо его под забралом не пострадало от когтей, а вот на панцире остались глубокие царапины. Личико дамы было все изодрано, от нежной вуали остались клочья, досталось и атласному платью.

– Да все равно уж теперь. Пусть, – сказала Зинаида Александровна.

– А я их полюбила, – Светлана Петровна дотронулась до маленького рыцарского меча. – Не расстаешься с ним, мой любезный мальчик. Ты все такой же, как прежде, – верный, стойкий, преданный. Зина, а где у тебя та книжка, по которой ты нам тогда читала?

Зинаида Александровна нагнулась и достала с нижней полки журнального столика книгу. Светлана Петровна начала ее листать.

– Вот смотри, как тут хорошо написано – немножко коряво, но это такой перевод, наверное. – Она вздохнула и прочла негромко, нараспев: – «Эта дама прекраснее всех, говорю я без лести. Поступает она по закону изысканной чести. Навсегда ее сердце закрыто для злобы и мести. Хоть гремит ее слава, судьбе ее в том нету прока. Ибо выбор, как прежде, зависит от рока». Это романс?

– Это сирвента.

– Я Наташе потом прочту, – Светлана Петровна слабо улыбнулась. – Эта дама прекраснее всех…

Она вздрогнула, потому что кукла-рыцарь, покалеченная, исцарапанная, внезапно вдруг ожила. Направляемая руками Зинаиды Александровны, она выпрямилась в полный свой рост, протянула руку и дотронулась до руки Светланы Петровны. Потом рыцарь поднял забрало, явив свой большеглазый, похожий на женский, кукольный лик.

– Рыцарь Гильом де Сент-Лейдьер служил сестре дофина Овернского, которая была немолода и успела уже потерять мужа в крестовом походе, – услышала Светлана Петровна. – Но не было у нее слуги и защитника преданней, чем рыцарь Гильом. Когда дама нуждалась в совете и помощи, он приходил и говорил ей только три слова: «Я весь ваш».

Светлана Петровна отвернулась, тихо всхлипнула. Слезы приходили к ней в последние недели легко. Проливались из глаз и тут же высыхали.

– Да, да, вот так, вот так, только так теперь, – шепнула она. – Так и будет. Это правильно. Бедные мы, бедные… Кто нам еще послужит, кроме нас самих? – Она быстро притянула Зинаиду Александровну к себе и поцеловала ее в лоб.

Кот Батон, наблюдавший всю эту сцену, услышал, как за дверью в спальне зазвонил телефон.

– Ой, я трубку там забыла, – спохватилась Зинаида Александровна. – Кто это? Нателла только ведь…

За дверью в спальне раздался голос Нателлы Георгиевны – она тихо говорила с кем-то по телефону.

Если посидеть два с половиной часа на мокрой траве, то любопытство – самая сильная ваша врожденная страсть – начнет тускнеть, тускнеть и в конце концов обернется слабеньким таким, сереньким чувством, которому уже нет приличного названия.

Катя попыталась вытянуть затекшие ноги. Марьяна сидела рядом на сгнившем бревнышке, созерцала темное ночное небо.

– Сколько звезд высыпало, – сказала она со вздохом.

В наушниках вялая тишина изредка перемежалась грохотом и лязгом металла по металлу. Половецкие пляски давно уже угасли. Угасла и ария короля Филиппа, и рондо Мефистофеля, и еще какие-то басовые арии на итальянском языке. Там, в доме Долидзе, в этот майский вечер оперные партии звучали в унисон с металлическим скрежетом.

– Он же фактически кузнец, – подвела итог всей этой адской долбежке вконец изнемогшая от ожидания Катя. – У него там кузня, молот и наковальня в мастерской, вот он и наяривает. Марьян, долго мы еще будем тут сидеть?

– Начало двенадцатого. Уже? Меня дико в сон клонит. У тебя, кажется, конфеты были, леденцы, а? Давай еще немного подождем. Все-таки кому он звонил?

– Даже если он и звонил кому-то, это никак не связано с этим нашим бдением тут. Сырость какая – бррр. Отчего сырость-то? – капризничала Катя. – Днем ведь так жарко было.

– С прошлого дождя не просохло, тут низкое место. Ш-ш-ш! – Марьяна погрозила пальцем. – Слышишь – машина?

Она поднялась с бревна. Вдали по дороге мимо дома Долидзе промелькнули желтые фары. И пропали.

– Ждем еще полчаса, и все, – Марьяна повернулась к Кате. – Видимо, пустая это у нас затея. Ничего не выходит.

Катя от скуки стала считать звезды на небе. Тут же сбилась. Упорно начала искать над головой ковш Большой Медведицы – и не нашла. Они никогда его не находила среди этого сияющего небесного бисера, пока ей кто-нибудь не указывал – да как же это, вот звезда, вот, вот.

– Марьяна.

– Что? – Марьяна отняла от уха наушник.

– Ничего, просто голос твой услышать захотелось. Темно как. Какой красный огонь там, в окне горит, как пламя, – Катя привстала. – Нет, ничего. Ничего и никого.

– Все-таки кому-то он звонил сразу после нашего ухода, – Марьяна поежилась. – Холодно. Надо было хоть куртки с собой взять.

– А мне, наверное, Вадька телефон обрывает, разоряется, – вздохнула Катя. – К разборкам надо готовиться. Самого черти где-то по горам носят, а у меня прямо с пристрастием допытываться будет – где была вечером, с кем.

– Пошли его подальше.

– Нельзя. Муж.

– Лучше ты первая пошли его, – хмыкнула Марьяна. – А то дождешься, что он тебя пошлет.

– Нет, такого не будет никогда.

– Тебя мой пример ничему, значит, не научил? А примеры этих наших теток – Светланы Петровны, Зинаиды и Нателлы?

– Их примеры меня кое-чему научили. Но я еще толком в этом не разобралась, – Катя вздохнула, нахмурилась. – Вообще-то нам с тобой, Марьяна, пора поговорить о них серьезно. Я вот что обо всем этом думаю…

– Ш-ш-ш! – снова шикнула на нее Марьяна. – Тихо, машина!

На этот раз приближающаяся по шоссе машина явно замедляла ход. Катя поднялась. В темноте вдали светились только окна дома на первом этаже. Но вот к этому свету прибавился еще свет – со стороны дороги. Показалась машина, притормозила и плавно повернула с шоссе к дому. Мелькнул желтый с шашечками бок: такси.

– К нему кто-то приехал, – шепнула Катя. – Так поздно?

Она вся обратилась в слух. Но в наушниках был лишь привычный треск. Такси медлило уезжать – видимо, с шофером расплачивались. Затем снова ярко вспыхнули фары, и такси, развернувшись, снова вырулило на шоссе.

– Я ни черта не вижу. Кого он там высадил? – тревожно спросила Марьяна.

Более зоркая Катя увидела поднимающуюся по ступенькам крыльца темную фигуру.

Звякнул звонок. Катя от неожиданности едва не уронила наушник – впечатление было такое, что звонили в дверь в двух шагах от нее, а было это там, в доме.

Что-то грохнуло – точно на пол уронили увесистую чугунную болванку, затем послышался хрипловатый бас Долидзе: «Иду, там открыто. Открыто там!»

Послышались тяжелые шаги. Скрипнула дверь, ей вторили уже другие шаги – быстрые, торопливые.

– Что случилось, Варлам? – в наушниках раздался женский голос. – Что стряслось? Мне пришлось ловить такси, мчаться сюда на ночь глядя…

– Мне срочно надо было видеть тебя, – голос Долидзе был глух и не совсем тверд. Видимо, его обладатель за работой в мастерской уже успел изрядно накачаться.

– Что с тобой? Да ты пьян! Ну, снова-здорово! Опять, значит, развязал? Не удержался? А кто мне слово давал – честное слово не пить? Варлаша, дорогой, ты знаешь, что за такие шутки бывает, а? Ты что, маленький? Не понимаешь? В такой день – я с ног валюсь, похороны, весь этот ужас… А ты выкидываешь такие вот фортели пьяные? Звонишь, требуешь, чтобы я немедленно ехала…

– Я должен был тебя видеть. Сейчас. Это важно. Очень важно. Пока я еще за себя отвечаю и могу… могу помочь, поспособствовать. – Язык Долидзе заплетался.