Улыбка химеры - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 54

Новость никак не изменила распорядка его дня. Однако после звонка водителя Равиля из Крылатского, жаловавшегося на забарахлившую машину, Салютов сам поехал в спортклуб за ребенком и Мариной Львовной. Он ничего и никогда не боялся, даже старался не думать ни о чем таком, но… Береженого, как говорится, бог бережет.

По дороге он позвонил Басманюк и предупредил, чтобы она сегодня приехала в казино. Как обычно. Жанна Марковна крайне удивилась (или ему так показалось?) – как, разве мы уже сегодня открыты? Так быстро? Салютов коротко ответил: да, открыты. Только не с половины первого, как всегда, а с четырех часов. Персоналу надо дать время убрать помещение после очередного… Он чуть не сказал «налета». Но спохватился – их телефоны вполне могли быть прослушиваемы милицией, а портить отношения с ними сейчас не стоило. Жанна Марковна ответила «хорошо», и беседа их закончилась. (Салютов вовсе и не предполагал, что застал своего пит-босса на пути в Никитский переулок. О том, что ее вызывают на допрос в уголовный розыск, Жанна Марковна даже не заикнулась.)

Итак, он приехал в «Красный мак» в половине третьего. Китаев встретил его в вестибюле, и они для начала обошли и осмотрели все здание. Везде – в вестибюле, игорных залах, наверху – шла лихорадочная уборка. В каминном зале, где был убит Таураге, рабочие убирали ковер с пятнами крови и натирали паркет. Однако Салютов распорядился вообще пока закрыть эту комнату, чтобы не будить в посетителях казино дурных воспоминаний.

Он прошел к себе в кабинет, включил настольную лампу, раздвинул тяжелые шелковые гардины. Снизу, из ресторана, доносилась музыка: репетировал джаз. Джаз пригласил Китаев в нарушение всех традиций «Красного мака». Салютову он объяснил: после таких событий надо поднять настроение и служащим, и клиентам. Пусть музыканты поиграют пару-тройку вечеров, а там, когда все неприятности понемногу забудутся, можно будет снова вернуться к респектабельной, чинной, фирменной тишине заведения.

Джаз все повторял и повторял первые такты какого-то бойкого фокстрота. Салютов понятия не имел, что это за вещь, однако к Дому она удивительно шла. Полностью была созвучна той особой атмосфере, которую он ощущал каждый раз, переступая через порог Дома, созвучна музыке, рожденной самим Домом и так и не услышанной никем, кроме его хозяина.

Салютов улыбнулся и в такт мелодии побарабанил по подоконнику пальцами. (Если бы джаз слышала Катя, она бы наверняка узнала этот фокстрот из «Дживса и Вустера», тот самый, звучавший в баре на улице Суворова и так пародийно оттенявший ее липовую ссору с Биндюжным и сентиментальную беседу с Эгле.)

За окном крупными хлопьями валил снег. И ранние сумерки накатывали на сосновую аллею как прилив. С улицы доносились громкие голоса, смех, ругань – бригада электриков проверяла перед включением неоновое панно. Двое рабочих взгромоздились на стремянку и меняли перегоревшие лампы. На автостоянке перед казино зажглись фонари. В их желтом свете хорошо был виден весь подъезд. Но дальше все тонуло в мглистой снежной пелене – аллея, шоссе. Послышался резкий автомобильный гудок: из метели, точно прорвав марлевый занавес, вынырнуло желтое такси – «девятка». Остановилось возле подъезда.

Салютов, наблюдая в окно за электриками, позвонил в Большой зал и попросил охранника передать Жанне Марковне, чтобы она поднялась к нему в кабинет.

– Извините, Валерий Викторович, а ее еще нет. Она еще не приходила, – ответил охранник.

Салютов посмотрел на часы: без трех минут три. По правилам казино, персоналу положено быть на рабочем месте за час до открытия. Жанна что-то опаздывает. Ну да день сегодня такой, словно разорванный пополам. И этот снег еще. Пробки, наверное, везде…

Из такси вышла женщина в коротком меховом жакете. А вот и Жанна, легка на помине, подумал он. Но через секунду понял, что это не Басманюк, а Эгле Таураге. Она наклонилась, расплачиваясь с таксистом. В глубине снежного тумана на аллее мелькнул свет – фары приближающейся машины.

Эгле выпрямилась, подняла голову. Салютов знал, она смотрит на его окна. На окна его кабинета. Его силуэт сейчас виден на фоне лампы и штор. И она знает, что и он смотрит на нее. Девочка это знает, девочка…

Когда этот энергичный парень из розыска по фамилии Колосов, по сути своей просто мальчишка, юнец и по возрасту своему, и по уму, задавал ему здесь, в этом кабинете, вопросы о Витасе, Салютов все ждал, что вот сейчас он спросит и о его сестре. И Колосов спросил. Правда, вопрос его тогда звучал явно не так, как первоначально задумывался. Но слова значения не имели, смысл был ясен: милиции не терпелось знать, спит ли он, Салютов, с сестрой покойного Витаса и, если спит, сколько ей за это платит. А он… Салютов смотрел из окна. Эгле… Кем она была здесь, в его Доме? Вроде бы никем. И всем. И понять это было просто, но они не понимали. Никто не понимал, даже близкие ему люди – Китаев, Жанна. И этот Колосов из розыска тоже не понял бы ни черта…

Он увидел ее впервые… Когда? Его сын Игорь тогда еще был жив и здоров. Он увидел ее здесь, в баре. Это было летом. Она приехала в казино с Газаровым: они жили вместе, и, как он узнал впоследствии, она его очень любила. Крепко любила. Так, что только можно было завидовать этому придурку Алигарху…

Он, Салютов, тогда был в курсе, что Эгле хорошо знают оба его сына. Первым с ней свел знакомство Игорь: у него в свое время с Газаровым крутились какие-то дела. Мифические… Призрачные. Иных дел у Алигарха, липнущего к игре в «очко» как пластырь, быть просто не могло, но… Факт остается фактом – в «Красный мак» Эгле попала через Газарова и его, Салютова, сыновей.

И впоследствии он порой задумывался: было ли что-то у Игоря, Филиппа с ней? Было? Нет, вряд ли… Девочка дышала одним Алигархом. Филипп был еще зелен, вряд ли бы он с ней справился, не тот у него темперамент. А Игорь любил свою жену – Марину. А она его – нет. И даже не давала себе труда скрывать это от него. Он пил все больше и больше именно по этой причине, постепенно превращаясь в алкоголика. И когда напивался, становился импотентом. Все это продолжалось у них не один месяц, не один год. И это был замкнутый круг. А потом он лопнул, разорвался, Игоря не стало, его старшего сына, его первенца не стало и…

Нет, Эгле не спала с его сыновьями, Салютов это знал. И с ним она тоже никогда не была близка. И уже не будет, потому что… Потому что это уже невозможно. Теперь это уже невозможно – смерть сына так все изменила, все сломала и здесь, в его настоящем Доме, и в нем самом, его хозяине. Здесь, в казино, все – от охранника до швейцара – сплетничали о его особом отношении к Эгле, но не знали правды, не знали причины и не понимали его. А ведь это было совсем несложно понять, потому что…

Он увидел Эгле здесь, в баре казино. И в этот же вечер Алигарх в очередной раз проигрался в пух и остался должен казино четыре тысячи. Он не вставал из-за стола до пяти утра в надежде отыграться, но ему не везло. Он пил и писал расписки. Это было по правилам – писать расписки, если карманы пустели. И Китаев тоже по правилам предупредил его, что срок уплаты – три дня, а затем казино включит счетчик.

Китаев из-за этого выигрыша особо из кожи не лез, сумма-то для «Мака» была пустяковая. Но для Алигарха все это было почти катастрофой.

Алигарх в казино с деньгами так тогда и не явился. Вместо него приехала она. Эгле. Попросила Салютова принять ее. Это было против правил. Он никогда не вмешивался в долговые дрязги. Все утрясал Китаев. Он умел это делать. Но тогда Салютов свои правила нарушил – пригласил ее в свой кабинет. Она вошла и…

Салютов очень ясно помнил: она отчаянно храбрилась. Видимо, изо всех сил старалась произвести на него впечатление роковой женщины, львицы, властительницы судеб, разрушительницы сердец. Она что-то говорила, что-то лепетала… А он смотрел на нее – эти густые волосы цвета льна, голубые глаза, этот еле уловимый, какой-то детский прибалтийский акцент. Это было… Он тогда испытал странное ощущение – давно забытое, острое, горькое ощущение – как в детстве, когда среди ночи поднимался с постели и прилипал к зеркалу, стараясь отыскать в своем лице черты… Чьи?!