Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 9

– Не всегда. Два раза в неделю у нас от института идет машина с продуктами и кормами. Подстраиваются обычно под нее. Но баба Сима всегда пешком ходила: все торопилась – сумку на руку и пойдет шагать!

– Она ведь пожилая, так чего ж работала, с внучкой не сидела, как все бабушки?

– Да так, вроде работала всю жизнь – говорила мне, что привыкла. И своим помогала. Тут хоть, по вашим меркам, платят не густо, – Званцев криво усмехнулся, – но бабе Симе все доход. На нее грабитель напал, да? Так у нее ж брать нечего! Неужель не видел, подонок такой?

– Грабитель – это одна из наших версий. – Колосов полез в карман за сигаретами. – Не повредит вашей живности, если закурю?

– Курите. Клетки далеко отсюда.

– А почему к ним приближаться нельзя? Обезьяны вроде безобидные. Это ж не хищники, – поинтересовался Соловьев.

Званцев только усмехнулся. Усмешка вышла мрачной. Помолчал.

– Кто из ваших сотрудников последним видел Калязину? – Колосов безуспешно щелкал зажигалкой – бензин, что ли, кончился? Без перчатки он чувствовал себя превосходно и был благодарен этому ученому малому в детской панамке за его грубоватую деликатность.

– Я видел. И Зоя. Она с ней у ворот разговаривала.

– Зоя?

– Зоя Иванова – наш ветеринар. Ее апартаменты там, за серпентарием. Она, кажется, за ней и ворота закрыла.

– А почему у вас такие предосторожности? Забор, ворота, проволока? Обезьяны ведь все равно в клетках сидят.

– Ну, у нас там, – Званцев махнул рукой в гущу парка, – есть и открытые опытные площадки. Только… А эти заборы… Видите ли, приматы – создания очень впечатлительные. Нам не хочется лишний раз их беспокоить. А не будет проволоки – детвора полезет окрестная, да и взрослые сейчас сами знаете какие. А нам здесь чужие ни к чему. Только работе повредят.

– Серьезная работа? – осведомился Колосов.

Званцев снова усмехнулся. На этот раз двусмысленно. Но объяснять не стал.

– А вы сами с гражданкой Калязиной до станции вместе ходили? – спросил Соловьев.

– Нет. Ни разу. С ней иногда Зоя ходила, Ольгин тоже, бывало, когда в Москву зачем-нибудь срывался.

– Ольгин – ваш начальник?

– Он руководит лабораторией. Но он вот уже как три дня безвылазно сидит в институте.

– А где располагается ваш институт?

– В Колокольном переулке – между Арбатом и Большой Никитской.

– Ого! Так вы, оказывается, соседи наши. – Никита бросил окурок, затоптал его, поднялся. – А можно с ветеринаром вашим переговорить?

– Пойдемте.

Они шли мимо клеток. Колосов с любопытством разглядывал их сидельцев, уже не делая попыток приблизиться.

– Это Флора, познакомьтесь, – Званцев указал на прислонившуюся к бетонной стене крупную самку шимпанзе с обвислым волосатым животом. На посетителей она не обращала ни малейшего внимания: разглядывала свои вытянутые ноги, шевелила кривыми пальцами, недовольно ворча.

Грустный гном звался Чарли. Он снова приветствовал незнакомцев долгим «у-у-у-у». Потом аппетитно чмокнул губами. Когда Званцев подошел к клетке, Чарли издал капризное повизгивание.

– Что, голова болит? – осведомился Званцев. – А что ж ты, простофиля, на самом солнцепеке сидишь? Ну-ка дай, дай головку пощупаю, – он просунул руку сквозь прутья и безбоязненно положил на макушку шимпанзе. – Ну-ка, иди в тот угол, иначе удар схватишь. Иди быстро. Я кому сказал!

Чарли нехотя поднялся. Стоял он на четвереньках, упираясь костяшками пальцев правой руки в бетонный пол. Постоял, поразмышлял и вразвалочку заковылял в затененный угол клетки.

– Как дети малые! Чуть отвернешься, и… – Званцев покачал головой.

Тут из соседней с Чарли клетки, той, пустой, с раскачивающейся шиной, донеслось глухое «ух, ух».

– Хамфри вас увидел. Близко не подходите. У него руки в два раза длинней ваших. И силы в них в сто раз больше, – предупредил Званцев.

Хамфри был очень крупным шимпанзе. Колосов сразу понял по его виду, что это – зрелая, сильная, много повидавшая на своем веку обезьяна. Он сидел у самых прутьев. Смотрел на пришельцев исподлобья – внимательно и настороженно. Колосова донельзя поразил умный, осмысленный взгляд этих черных блестящих, близко посаженных глазок, сверливших его из-под тяжелых надбровных дуг.

– Почему они у вас на английском именуются? – спросил он.

– Они все гости из-за «бугра». К именам с детства привыкли. Чарли и Флора приобретены из Берлинского зоопарка. Была там одна история – вот после нее наш институт их и приобрел. А Хамфри – герой и красавец мужчина, ему восемнадцать лет стукнуло, сейчас он в расцвете своем – прежде в цирке выступал. Так сейчас вот на заслуженном отдыхе.

– Это в расцвете таланта? – усмехнулся Колосов.

– В цирке работают только с молодыми шимпанзе. Такой геркулес, как Хамфри, там уже непригоден.

Услышав незнакомые голоса, Хамфри весь напрягся, затем уцепился за прутья и легко приподнялся. Никита не мог оторвать взгляда от груди и плеч этой обезьяны. Они составили бы честь любому борцу: видно было, как под черно-серебристой шкурой перекатываются бугры мышц. Хамфри снова издал свое «ух, ух». Затем умолк, плотно сжав губы, и выжидательно уставился на Колосова.

– Вы его заинтересовали, – сообщил Званцев. – Хамфри заинтригован. Ладно, старик, не кипятись, – обратился он к шимпанзе. – Это люди хорошие.

Шимпанзе издал тот самый резкий пронзительный визг – нож по стеклу и то приятнее, – обнажив розовые десна и кривые желтые зубы. Очень внушительные зубы. Колосов завороженно смотрел на обезьяну. Ничего подобного он в жизни не видел, ну и дела! Встретившись с его взглядом, Хамфри завизжал еще громче. Схватился за прутья, потряс их, затем с размаху ударил по ним длиннопалой ногой.

– Не смотрите ему в глаза. Это для него вызов, признак угрозы. Смотрите куда-нибудь вбок, – шепнул Званцев.

Никита быстро опустил голову. И тут взгляду его предстало то, что поразило его до глубины души: перед ним мелькнула занесенная для нового удара по прутьям нога шимпанзе. Розовая ступня ее была покрыта коркой жирной засохшей грязи. И это при том, что бетонный пол в клетке Хамфри был отмыт добела!

Глава 4 ДОМАШНИЙ УЖИН

После разборок с африканскими наркодельцами Сергей Мещерский твердо намеревался бездельничать и отдыхать. На этот день, пятницу, у него, правда, было запланировано еще одно мероприятие – посещение Музея антропологии, палеонтологии и первобытной культуры при НИИ изучения человека. Однако электронные часы в вестибюле ГУВД показывали уже половину шестого, а музей закрывался в пять. К тому же Катя выражала нетерпеливое желание ехать домой. «Я есть хочу!» – повторяла она через каждые пять минут. И Мещерский решил, что на сегодня с дневными трудами покончено.

– Ужинать так ужинать, – провозгласил он. – Куда едем? К тебе или ко мне? Если ко мне – учти, там Вадим Андреевич биваком расположился.

Катя скривилась. Вадим Кравченко, ее молодой человек, вот уже многие годы заявлявший на нее все мыслимые и немыслимые права при весьма зыбких обязательствах, к тому же лучший друг Мещерского, поссорился с ней ровно три дня назад. Ссора произошла из-за пустяка (так, по крайней мере, казалось Кате). А Кравченко вдруг полез в бутылку. И вот уже три дня он демонстративно жил у своего закадычного дружка и выдерживал характер.

Катя знала обоих приятелей Бог знает сколько времени. Несмотря на то что ближе их у нее никого не было, она тем не менее относилась к ним довольно иронично. Но вместе с тем она очень их любила. Да и как их не любить? Они такие забавные! К тому же оба они были мальчиками из очень приличных московских семей. А в душе Катя была ужасной снобкой.

После окончания Института имени Патриса Лумумбы оба поступили в солидные по тем временам конторы. Кравченко до 1992 года служил в КГБ, а Мещерский тянул лямку военного советника. Однако затем оба они круто поменяли свою жизнь. Кравченко подался в телохранители и стал начальником охраны у известного московского притчи во языцех «предпринимателя» Василия Чугунова (более известного с Вадькиной подачи как Чучело), а Мещерский, поработав в военной фирме и накопив первоначальный капиталец, ушел из «Росвооружения» и начал вкладывать деньги в туристический бизнес.