Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 51

– Ах ты боже мой! Ну надо же быть такой….

– Катька, ты в своем репертуаре. Как слон в посудной лавке. – Кравченко улыбался. Катя уныло созерцала сломанный браслет. Замок полетел. На столе валялся выпавший из замка крошечный винтик.

– Да господи, какие пустяки! Катя, не расстраивайтесь, сейчас попробуем починить. – Ворон дружески подмигнул ей, протянул руку. – Дайте-ка я взгляну.

Катя сняла браслет.

– Невелика ценность, Михаил, – вздохнула она. – Значит, судьба ему такая – сломаться.

– Ерунда. Просто винт выскочил. – Ворон полез в карман пиджака, побренчал ключами и вытащил складной перочинный нож – изящную дорогую золингеновскую игрушку. – Свет, правда, плохой здесь, но… Катя, положитесь на меня. Сейчас все будет как новое.

– Кулибин, – хмыкнул Кравченко. Он смотрел на нож в руках Ворона.

А тот одно за другим открывал лезвия, ища среди них отвертку. Нож был универсальный, на все случаи жизни. Тут вам и штопор, и острые стальные клиночки, и пилка для ногтей, и… небольшие складные маникюрные ножницы.

Ими-то, не найдя отвертку, Ворон в конце концов и начал завинчивать винт в его гнездо на замке браслета. Катя наблюдала, как ловко он это делает. Его сильные худые пальцы представлялись ей пальцами ювелира или часовщика.

– Ну, вот и все. Как новый, а вы переживали. Вашу руку, Катенька. – Ворон галантно надел ей браслет, щелкнув замком.

– Словно изящные наручники. Правда, Миша?

Катя вздрогнула. Обернулась. Мещерский вернулся. Стоял у нее за спиной. Он произнес эту фразу тихим, безжизненным голосом. Взгляд его был устремлен на стол. Перочинный нож все еще лежал перед Вороном. Из него торчали маникюрные ножницы.

Глава 28

КОНВЕРТ

Домой Мещерский приехал за полночь. Нет, в «Москве–Петушках» особо не задержались. Ворон начал прощаться и быстро отчалил, пообещав созвониться с Кравченко и «с тобой, Сережа, непременно».

Они завезли домой Катю, а затем Вадька предложил «смотаться в гараж проверить мотор». Мещерскому было все равно – лишь бы не домой. Катя проводила их тревожным, подозрительным взглядом. Ей очень хотелось прямо сейчас, не откладывая, обсудить личность Ворона, о котором она так мало знала. Но они «отправлялись в гараж» – то есть демонстративно игнорировали ее нетерпение и любопытство. Мещерский чувствовал: он отдаляется от Кати. Но он ничего не мог с собой поделать. Сейчас ничего.

А в гараже они с Кравченко просто выпили водки. Вадька называл это «в момент снять напряг». Но Мещерскому казалось, что друг его не столько пьет, сколько внимательно приглядывается, изучает его со стороны. Он все ждал от Кравченко вопроса: за каким чертом тебя при Мишке угораздило вот так прямо брякнуть про наручники?

Но Кравченко не задавал вопросов. С некоторых пор он взял за правило помалкивать и лишь внимательно слушать то, о чем говорили другие.

Уже дома на пути от лифта к двери Мещерскому почудилось, что в его квартире звонит телефон. Но, когда он вошел в прихожую, стояла гробовая тишина. Он подумал: вот уже мерещится. Как же я жду этого чертова звонка!

Он бухнулся спать и едва не проспал на работу. Утро выдалось солнечным и ясным. Но он и к этому уже привык и относился совершенно равнодушно – к этим ласковым летним дням, которых когда-то так нетерпеливо, жадно ждал студеной зимой.

В офис ему в десять часов позвонил Скуратов. Сообщил, что Второй Ближневосточный департамент МИДа запрашивает дополнительные документы касательно экспедиции. Мидовцев особо интересовал маршрут на отрезке пути Хамадан – Диз Аббад.

Голос у шефа «югоармейцев» звучал, как всегда, бодро и дружелюбно. Они говорили по телефону, а в это время как раз принесли почту. Мещерский смотрел на ворох газет, журналов, рекламных проспектов и каталогов у себя на столе. Виднелось несколько запечатанных конвертов. Туроператор Зиночка Горохова, совмещавшая также должность офисного секретаря, два дня назад взяла две недели отпуска – укатила со своим бойфрендом в Коктебель в молодежный лагерь. И почту теперь приходилось разбирать самому.

Скуратов, закончив давать разные дельные ЦУ, вдруг вежливо осведомился: «А как дела у Екатерины? Мы тут на днях виделись в музее института. Кажется, ее всерьез заинтересовала тамошняя коллекция».

Мещерский ответил, что «у Екатерины все хорошо. Отлично». Скуратов, чуть помедлив, сказал: «Ну, передавайте ей привет, Сергей. От меня и от нас всех. Она была настоящим украшением нашего маленького праздника».

Попрощались. Мещерский дал отбой. Злобно смотрел на телефон. Скуратов начинал его сильно раздражать. Чем?

Ворох газет и рекламных проспектов навевал тоску. Мещерский нехотя наугад распечатал один конверт – рекламное уведомление об открытии на Сретенке нового мебельного «Итальянского дома». В другом конверте оказалось приглашение руководству турфирмы посетить выставку-продажу в «Экспоцентре» спортивного и туристического снаряжения. Мещерский отложил приглашение в сторону: выкроим время – съездим, глянем, что почем.

Он пробежал глазами несколько факсов. Тоже отложил – для своего компаньона. Пусть сам с заказчиками разбирается. Ему, Мещерскому, сейчас не до этих бизнес-капризов. У него на шее «югоармейцы», Диз-Абад, чтоб его черти разорвали!

Среди газет лежал белый конверт. Самый обычный, дешевый. Без адреса. Мещерский рванул бумагу. Вывалилась на стол узкая белая записка. Несколько строк, отпечатанных на компьютере. Мещерский впился в текст, и у него потемнело в глазах.

«Не думал, что ты такой трус. И чего ты этим добился? Сыграли в прятки? Я тебя там видел, а ты меня нет. Я ж тебе давал шанс избавиться от ЭТОГО. Честно ждал. Ты сам не захотел тогда. А в этот раз не захотел я. И меня не так-то просто взять, когда я этого не хочу… так и передай… Да, так и передай…

А наши дела – это наши дела. И ничего не кончено. Ты и сам это отлично знаешь. Продолжение следует – без свидетелей. Один на один. У тебя три туза, у меня – единственный, но мой. Сегодня буду ждать в одиннадцать вечера на сорок восьмом километре Киевского шоссе. Съезд с дороги в лес к озеру. Указатель «Серебрянка». Приезжай, если ты мужчина, а не тряпка. Повторяю: мне, лично мне никто там не нужен, кроме тебя».

Глава 29

СЕРЕБРЯНКА

Никто не должен знать. Я сделаю все сам.

Это не мысли – кровь била в виски, Мещерский сидел в машине, грудью облокотясь на руль. Перед ним с монотонным ритмом двигались на лобовом стекле «дворники». Дождь лил как из ведра. Над городом шумела гроза: сверкала молния, грохотал гром. Ливень барабанил по кровлям домов, по тротуарам, по крыше машины. Мещерский смотрел на потоп, на «дворники», стирающие с лобового стекла обильную мутную влагу.

Никто не ожидал в этот день такой неистовой грозы. Ведь утро было таким ясным и безоблачным.

Из офиса Мещерский уехал, как обычно, в начале восьмого вечера. Вообще весь этот день он аккуратнейшим образом, как автомат, занимался текущими делами. В который раз перепроверил документацию, затребованную Ближневосточным департаментом, посетил выставку в «Экспоцентре», на обратном пути в офис заглянул на склады продуктовой компании, куда, по его сведениям, поступила партия консервированной австралийской баранины. Консервы могли быть закуплены оптом. И дешевизна не влияла на качество.

Записка все это время лежала в его кармане. Она все время была с Мещерским, хотя адрес места встречи отпечатался в его мозгу крупным типографским шрифтом. Мещерский знал: он поедет туда один. И на этот раз сделает все сам.

В офисе, что бы он ни делал, чем бы ни занимался, он часто поднимал голову, смотрел на телефон.

Они прослушивают его номер. Они слушают и… не слышат, не знают самого главного. И не узнают. Ни Никита, ни его коллеги. Никто. Потому что на этот раз он, Мещерский Сергей, сделает все сам. Один. Там, в институте, они совершили непоправимую ошибку. Но теперь…