Все оттенки черного - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 4

Труп уже сняли с дерева. И теперь именно порода этого дерева отчего-то так интересовала начальника отдела убийств.

– Это осина, Катя. – Колосов потрогал шершавый ствол. – Снова осина, надо же… Как это ты сказала мне в тот раз? Дерево Иуды?

Странно, что он вспомнил. Никита вообще на удивление много помнил из того, что она ему говорила. Катя замечала это не раз. Вроде и не слушает тебя совсем, а сам… Про дерево Иуды она сказала ему в мае, когда в главке обсуждали гибель старо-павловского прокурора. На то место происшествия Катя не ездила. Колосов тогда сказал: «Он повесился на осине… надо же… Старая, гнилая, а рядом березы росли… Все ведь лучше бы, а?!»

Катя не могла ответить, чем лучше оканчивать жизненный путь в петле на белой березе, а не на горькой осине? Лишь сухо заметила, что если это и шутка – то дурная, а на осине еще Иуда повесился. Мол, есть притча такая евангельская. Видимо, несчастный самоубийца находился в таком состоянии, что ему было просто не до выбора «лучшего» дерева. Ее, помнится, тогда гораздо больше занимали ужасные подробности гибели семьи прокурора, а не смерть его самого. Решение уйти из жизни самому казалось хоть и не вполне понятным, но хотя бы закономерным после того, что он сотворил.

Но теперь замечание Колосова насчет дерева показалось ей странным: что он хочет этим сказать? Не то ли, что эта деталь наводит на размышления: в одном и том же городе в течение трех месяцев кончают с жизнью две весьма заметные, по провинциальным меркам, фигуры: прокурор и директор местного кирпичного завода. И в обоих случаях вешаются, избирая для этой цели осину – дерево Иуды. А ведь у прокурора Полунина имелся табельный пистолет. Пули, выпущенные из него, были извлечены патологоанатомом из тел его убитой жены и сына…

Катя все смотрела на болтающийся среди листвы обрезок веревки.

– Семья Ачкасова… Никита, с ними все в порядке? Они живы? – спросила она с запинкой.

– Угу. – Колосов прислонился спиной к соседнему дереву. – С ними ничего не случилось. Жена, сын… им еще утром сообщили. Я потом, возможно, к ним съезжу.

Катя хотела спросить, зачем ты туда сейчас поедешь? Но спросила другое:

– У Ачкасова было какое-то оружие? Дома или, может…

– В местном отделе зарегистрированными за ним числятся охотничье ружье и карабин иностранного производства. Кстати, подарок главы администрации к юбилею три года назад. Пятьдесят ему стукнуло. Оружие дома, уже проверили, в целости и сохранности. А тут у нас, – Колосов окинул взглядом дерево, – осина. На тело что ж не идешь взглянуть? Не любопытно, что ли?

– Никита, ведь это точно самоубийство? – Катя заглянула ему в лицо. Озадаченным начальник отдела убийств не выглядел. Скорее мрачным и усталым. Господи, он всегда прикидывается мрачным. Маска у него такая для солидности, дабы молодость скрыть. «Каменный лик, скупая мужская улыбка». Странные существа мужчины, ей-богу. Все строят из себя кого-то.

И все же подумать тут есть над чем: начальник отдела убийств – фигура архизанятая, и вот лично и срочно явился на это место происшествия, вроде бы по всем признакам первоначальным – бесспорное самоубийство. Может быть, он знал этого директора Ачкасова? Ведь и с прокурором Полуниным он определенно должен был встречаться…

Сама Катя о прокуроре Полунине знала лишь то, что он был переведен в Подмосковье из соседней области и не проработал в Старо-Павловске и двух лет. А про этого Ачкасова слухи и вообще были…

– Почему ты не отвечаешь, когда я к тебе обращаюсь? – спросила она. – Ты что, не желаешь со мной говорить?

Колосов и ухом не повел. Все его внимание было приковано теперь к почти акробатическому трюку: по указанию следователя прокуратуры один из оперативников с грехом пополам вскарабкался на злосчастную осину и теперь пилой (откуда она тут взялась?) отпиливал сук с веревкой. Видимо, следователь решил сохранить для экспертизы не только петлю, но и главный вещдок целиком. Смотреть на этот трюк было печально: опер чертыхался, пила то и дело застревала в древесине. Веревка болталась, точно дразня кого-то. Наконец отпиленный сук рухнул на траву, пребольно стукнув дежурного следователя, пытавшегося уловить драгоценный вещдок на лету, по рукам. Катя не стала дожидаться, когда следом за суком с осины шлепнется и опер.

Наверное, ей просто не следовало сюда приезжать. Ведь ясней ясного, что самоубийство (если эти данные подтвердятся) Михаила Ачкасова – отнюдь не тема для очередного субботнего очерка на страницах «Вестника Подмосковья».

И прежде Катя всегда обходила подобные темы стороной. Добровольный уход человека из жизни всегда окутан зловещей, недоброй и чрезвычайно личной аурой. И подробности всегда табу: почему, отчего, по какой причине человек наложил на себя руки – пустил пулю в лоб, повесился, выпрыгнул из окна.

В последние годы Катя наблюдала почти что эпидемию таких происшествий. В сводках еженедельно сообщалось о самоубийствах. Кончали с собой и мужчины, и женщины, и дети, и старики. Из посмертных записок, оставленных этими несчастными, можно было бы составить целую книгу, каждая страница которой, точно гноем, сочилась черной меланхолией, тоской, безысходностью и усталостью от всего на свете. Причины многих суицидов вроде бы лежали на поверхности и были понятны: нищета, неизлечимая болезнь, безработица, одинокая голодная старость, ревность, несчастная любовь или же еще банальнее – передозировка наркотиков. Но в каждом таком на первый взгляд объяснимом случае, по глубокому убеждению Кати, все равно крылась какая-то недобрая тайна, которой боязно было коснуться, как чего-то нечистого и заразного.

Прежде на места самоубийств Катя никогда не выезжала. Но вот в мае в Старо-Павловске произошло нечто такое, что заставило и ее, и многих других взглянуть на текущие события несколько иными глазами. Десятого мая, утром, жильцы дома по улице Речной – это был кирпичный дом улучшенной планировки, так называемое «дворянское гнездо», где получили квартиры отнюдь не рядовые жители Старо-Павловска, – неожиданно почувствовали на лестничной площадке сильный запах газа. Он шел из квартиры на третьем этаже, которую занимал районный прокурор Полунин вместе с женой и двенадцатилетним сыном. Соседи начали звонить в дверь Полуниных, но ответа не получили. Вызвали газовую службу, сотрудников жэка, местного участкового, попытались открыть железную дверь. Но она оказалась заперта снаружи на все четыре замка. Вызвали службу спасения, взломали дверь и…